Эрин Уатт - Расколотое королевство

– Я не очень хороший человек, – начинаю я, стараясь смотреть прямо на нее и не отвести взгляда, как какой-то малодушный слизняк. Это тяжело, особенно потому, что сейчас в ее прекрасных глазах замечаю нежность и тепло, которые в любую минуту могут смениться отвращением.

– Я не очень хороший человек, – повторяю я. Ладони начинают потеть. Я уже жалею, что решил держать ее за руки. Почему я так волнуюсь? Почему мне так важно, что она подумает обо мне? Я отпускаю ее, но Хартли ловит мои руки и тянет обратно.

– Нет.

– Почему нет? – охрипшим голосом спрашиваю я.

– Потому что мне нужно будет держать тебя за руку, чтобы пройти через это. – Уголки ее губ приподнимаются. Она придвигается еще ближе, ногами прижимаясь к моим ногам, наши сцепленные руки лежат у нее на коленях. – Я не хочу знать о прошлом, если оно причиняет тебе боль. Не рассказывай, если для тебя это слишком тяжело. По-моему, мы оба пережили столько боли, что хватит на всю оставшуюся жизнь.

Было бы хорошо умолчать, но мы никуда не продвинемся, если я не буду полностью честен с ней, поэтому собираюсь с духом и начинаю рассказ. О том, как подставил Фелисити, согласившись стать ее бойфрендом, а на следующий день обращался с ней, как с куском дерьма. Как переспал с девушками своих братьев, потому что они были самым вкусным запретным плодом. О том, как мне нравилась Элла, потому что она сильно напоминала мою маму, и о том, что когда целовал ее в клубе, то знал, что Рид ревнует, и наслаждался моментом, потому что мне нравилось причинять боль другим. О том, как моя мать покончила жизнь самоубийством и что это моя вина.

Когда я умолкаю, у меня болит горло, а глаза покраснели. Хартли уже больше не держит меня за руки. Я лежу на полу, положив голову ей на колени. Не знаю, как так получилось, но я не хочу никуда уходить – никогда. Она гладит пальцем мой лоб, и это должно успокоить меня, но мой член проснулся и напоминает, что его уже давно, чертовски давно никто не касался.

Поэтому, когда Хартли наклоняется и ее волосы, словно занавес, ниспадают мне на лицо, закрывая нас от всего мира, я не двигаюсь с места. А когда она своими губами касается моих, не отталкиваю ее и целую в ответ. Затем обхватываю за голову и переворачиваю, чтобы она оказалась подо мной, собираю в кулак длинные пряди волос и тяну за них, пока она не открывает рот.

Когда Хартли запускает пальцы в мои волосы и касается языком моего нёба, электрический разряд пронзает меня от языка до члена. Мы словно опять на вершине колеса обозрения, только в этот раз не вращаемся по кругу. Наша кабинка улетает в темную ночь, подсвеченную огнями парка аттракционов.

Но одного поцелуя мне недостаточно. Она была одинока? Я, черт побери, тоже был одинок с самой маминой смерти и с болью в сердце смотрел, как моя семья делится на группы, в которых мне нет места. В душе я страдал, но пытался всегда улыбаться, боясь, что если позволю холодному мраку выскользнуть из коробки, в которую запрятал его, то кончу так же, как мама.

Я перекатываюсь на спину, подхватываю Хартли и подтягиваю к своему бедру. Она делает остальное и вот уже сидит на мне верхом, раздвинув ноги. Ее губы соленые и сладкие одновременно, а рот мягкий и влажный. В голове пульсирует кровь, и мой член вопит о более тесном, более приятном контакте. Пальцы впиваются в ее аппетитную попку, и я тяну ее на себя. Теперь мы словно одно целое.

Жар ее тела разъедает смутные контуры, созданные выпитым алкоголем, и вот все в комнате становится резким и четким. На ее ресницах застыли капельки непролитых слез, которые кажутся украшенным кристаллами кружевом на фоне нежной щеки. Швы на ее джинсах трутся о подушечки моих пальцев. Когда я вдыхаю, мои легки наполняются ее запахом – ароматом теплого меда с цитрусовыми нотками. А когда она двигается, прижимаясь ко мне животом, то слышу, как шелестит наша одежда.

Хартли стонет мне в ухо, и от одного этого звука я чуть не кончаю в джинсы. Я, Истон Ройал, который трахнул больше девчонок – и женщин – чем пятидесятилетняя порнозвезда, возбудился до предела и близок к фантастическому «О» лишь от поцелуя и немногих ласк.

Я здорово увлекся. Почти одержим ею. А ведь еще даже не рассказал ей самое худшее.

Я без всяких воспоминаний знаю, что это лучший поцелуй в моей жизни, и если мне суждено запомнить его как первый, то я самая счастливая девушка на свете. У Истона твердое, как скала, тело, но волшебный нежный рот. А от того, как он прижимает меня к груди – как будто никогда не хочет отпускать, мое сердце поет.

Вот почему я приехала сюда. Я искала не место, а человека. Я вернулась домой.

Не знаю, как это произошло, но он проник в мою ДНК. Иначе как еще это объяснить? Фелисити была права в одном: я действительно влюбилась с первого взгляда. Сердце не обманешь. Оно тянулось к Дилан, и оно тосковало по Истону.

Он стонет. То, как Истон двигается подо мной, делает меня храброй.

Мои руки проскальзывают под его футболку и касаются горячей, как пески пустыни, кожи.

– Харт, – шепчет Истон мне в губы, умоляя то ли перестать, то ли продолжать. Я передвигаю руки вверх, запоминая все изгибы и впадины на его животе. Ощущаю горячую гладкую кожу, твердую широкую грудь, крепкие мускулистые плечи. Его бедра требовательно и настойчиво двигаются подо мной.

Не знаю, как далеко бы мы зашли, сколько одежды сняли бы, скольких еще бы частей его тела я коснулась и сколько еще частей моего он бы поцеловал, потому что Истон отрывается от моих губ и утыкается лицом мне в шею.

Я позволяю ему оставаться так, прекрасно понимая, что секс сейчас станет ошибкой. Мы оба пребываем в эмоциональном раздрае. Перечень всех его прошлых грехов вызвал у меня слезы, но не потому что я ужаснулась тому, что он делал, а потому, сколько ненависти к самому себе было в его словах. Подозреваю, что Истон рассказал мне не все, и есть другие истории, которые заставят меня рыдать. Но кровь, что стучит в висках, подталкивает меня опуститься ниже и выяснить, каково будет держать в руках этот твердый член, упирающийся мне в живот.

Истон словно чувствует мой порыв. Он осторожно снимает меня с себя и отодвигается на метр, как будто боится, что не сможет сдержаться, если будет ближе.

– Твой первый раз не должен случиться на дешевом линолеуме, – говорит он.

По мне пробегает волна облегчения.

– Я никогда раньше не занималась сексом?

Истон отвечает не сразу.

– Не знаю, мы никогда это не обсуждали. И меня это не особо интересовало. Я сам давно не девственник, с чего бы мне ждать от тебя обратного? Но ты не спала ни с кем из «Астора», если тебе это важно.

– Очень важно, если честно. – Я даже не могу подобрать слов, чтобы описать, какой ужас испытывала, когда проходила по коридору мимо парней и гадала, видели они меня голой или нет. Другой мой кошмар связан с братом Истона. Тяжело вздохнув, я заставляю себя спросить:

– Авария произошла по моей вине?

– Черт, конечно нет! – Истон перекатывается на бок, подкладывает руку под голову и хмурится. – Все это время ты считала себя виноватой?

– Я не знала, что думать, – признаюсь я. – Никто мне ничего не говорил. Я спрашивала у доктора и медсестер, но они так и не дали мне четкого ответа.

Истон вздыхает и опускает подбородок.

– Я не хочу ничего говорить тебе, потому что иначе ты возненавидишь меня, а это последнее, чего мне хочется.

От страха у меня сжимается горло, но мне удается выдавить из себя слова утешения.

– Мне кажется, я никогда не смогу тебя возненавидеть.

Это правда. Мне было больно слышать все, что он рассказывал мне, но лишь потому, что его душевные раны очень глубоки.

Истон медленно поднимает голову, словно к его шее подвешен якорь. Я ловлю его взгляд и стараюсь удержать, мысленно подбадривая его продолжать.

– Это была моя вина. Я был пьян и взбешен. Твои родители угрожали, что отправят твою сестру в школу-пансион, как и тебя когда-то, а я, будучи последним придурком, почему-то возомнил, что смогу решить эту проблему, поговорив с твоим отцом. Мы разругались.

Я чувствую, как левый глаз начинает пульсировать, и моргаю.

– Мы разругались? – хрипло повторяю я.

– Да, все мы – ты, я, твой отец. – Его взгляд опускается на мое запястье.

Я прячу шрам, прижав руку к бедру, и какое-то шестое чувство подсказывает мне, что история, скрывающаяся за шрамом, может пролить свет на все, что происходит.

– Ты была расстроена, – продолжает Ист. Он говорит медленно. На лбу залегла глубокая морщинка. Я вижу, как работают мышцы на его шее, когда он пытается подобрать слова. – Начала сдавать задним ходом. Поворот рядом с твоим домом – слепая зона, а близнецы всегда проезжают там на запредельной скорости. Один раз они даже чуть не сбили нас. Мы поехали к тебе домой, потому что ты волновалась за свою сестру. Родители не разрешали вам видеться и были против того, чтобы ты возвращалась в Бэйвью.

У меня такое ощущение, что моя голова сейчас расколется на две части. По горлу поднимается желчь. Я хочу, чтобы он замолчал. Перекатившись на спину, я поднимаю руку. С меня хватит.

– Я больше не хочу ничего знать.

Но тишина еще хуже. Мне нужно знать! Знать, что я сделала, или никогда не смогу уважать себя.

– Рассказывай, – выдавливаю я из себя.

– Это твой отец сломал тебе запястье.

Тут я больше не могу сдерживаться. Меня заполняет смесь из гнева и горечи, вызывая слезы. Я не хотела принимать очевидное и убеждала себя, что папа поступил так с Дилан сгоряча, но в глубине души что-то подсказывало мне, точно так же, как подсказало приехать сюда, что в нашей семье что-то не так.

– Как это случилось? – Я вытираю слезы, но они текут и текут.

– Меня там не было. Тогда мы еще не были знакомы, ты сама мне об этом рассказала. У тебя были проблемы со сном, ты спустилась вниз и увидела отца с женщиной. Та женщина заплатила ему, чтобы он развалил дело о наркотиках в отношении ее сына.