Неужели в какой-то момент такой станет моя жизнь?

Бен неслышно подходит ко мне, чтобы разобраться с платежками за день. Он вроде и близко, но не слишком. Встал так, чтобы исключить любой, даже минимальный физический контакт между нами. Тем не менее я сразу ощущаю встряску, как и всегда, когда Бен оказывается рядом.

«Я думаю, нам лучше остаться друзьями».

Вот что я ему тогда сказала. Вот кто мы друг для друга.

– Эй, что случилось? – вдруг спрашивает он.

Чтобы выиграть время, я делаю большой глоток лимонада.

– Ты о чем вообще?

– А о том, что ты весь день жуешь себе щеку изнутри.

Непросто проводить столько времени с таким наблюдательным человеком, как Бен, хотя, говоря начистоту, есть в этом и что-то… пьянящее.

– Не знаю, – упрямлюсь я. – Я просто обдумывала кое-что…

– Что же ты такое обдумывала? – Он слегка прищуривается и награждает меня своей фирменной кривоватой усмешкой. Самое время! Хоть бы это означало, что возникшая между нами после поцелуя неловкость наконец-то рассеялась.

Вдруг я вспоминаю разговор в байдарке о судьбе и свободном выборе.

– Если бы ты знал, что в сорок лет тебя собьет автобус, не изменил бы своего решения пойти учиться в колледж?

Бен изумленно вскидывает брови.

– Почему ты меня сейчас об этом спрашиваешь?

Вот черт! Следовало держать рот на замке. Хоть мне и удалось поговорить о своей болезни с Ниной, это вовсе не означает, что я могу вывалить подобную новость Бену на голову. Пусть и в аналогии с автобусом.

– Просто глупый вопрос. Не обращай внимания.

– Ничего не глупый. Странно, однако, что ты задаешь его сейчас. – Бен погружается в размышления, о которых мне, конечно же, ничего не известно, и на мгновение я даже забываю о своей дерьмовой ситуации. – У меня у самого этот вопрос всю неделю не идет из головы.

Такого поворота я не ожидала. Бен шагает к тростниковому навесу, и я следую за ним.

– О том, что было бы, если бы тебя сбил автобус?

– Ну, не так буквально. О том, идти или нет в колледж.

– Ты решил не учиться в Южно-Калифорнийском университете?

– Кое-что изменилось. – Мы начали наводить порядок, расставляя стулья по местам. – Я получил мейл от помощника режиссера по поводу того документального фильма, над которым работал.

Как-то в середине недели, когда мы с Беном трудились на пару и дел было немного, он поведал мне о съемочной команде, с которой его свел учитель режиссуры в начале выпускного года в школе. Тогда шли съемки документальной картины об эпидемии смертей вследствие бесконтрольного употребления наркотических анальгетиков в Сан-Франциско и нехватке коек в реабилитационных центрах. Бен, чтобы получить зачет по школьному предмету, ездил с ними в качестве личного помощника режиссера.

– Так вот, они собираются снимать еще один аналогичный фильм. – Он поднимает небольшой столик и ставит его на положенное место, а я завороженно наблюдаю за сокращением мышц у него на руках. – В Нью-Гемпшире открыли новый реабилитационный центр для наркозависимых, где применяют нетрадиционные методы лечения. Планируется создать мини-документальный фильм, и мне предложили работу.

– Правда, что ли? – Я открываю рот от удивления.

– Ну, это, конечно, не настоящая работа. Я снова буду мальчиком на побегушках, как в прошлый раз. Картина малобюджетная, следовательно, и оплата моих трудов будет мизерной, зато обогащусь опытом.

– Когда тебе сделали это предложение? Почему мне ничего не рассказал? – восклицаю я, вдруг ощущая себя страшной собственницей, которой он должен был сообщить в первую очередь. «Лицемерка», – мысленно ругаю я себя.

– На прошлой неделе. Как гром среди ясного неба. Ты – единственная, кому я сообщил.

– Ой! – Я стараюсь не показать нервной дрожи во всем теле, которую вызвало его признание.

– Этот документальный фильм обречен стать популярным. Трудно обойти вниманием что-то, призванное действительно сохранять жизни. – Бен говорит быстро, лихорадочно, захлебываясь словами. – А если судить с чисто эгоистической точки зрения, я научусь куда большему, помогая снимать фильм, а не сидя в классе и слушая теоретический курс по съемкам.

– Что, если тебе отложить учебу на год? – предлагаю я, сожалея, что для меня самой такой вариант невозможен. Если пропущу крайний срок, то лишусь места в команде и должна буду заново подавать документы в колледж. И никаких гарантий, что меня возьмут.

– Да, я думал об этом. Но между «сейчас» и «потом» многое может случиться. – Он спрыгивает на песок. – Например, не исключаю вероятность попасть под автобус.

Он протягивает мне руку, и, как только наши ладони соприкасаются, у меня под кожей начинают взрываться маленькие фейерверки. Он помогает мне спуститься, и я задерживаю свою руку в его на несколько секунд дольше необходимого.

– А что насчет тебя? – Он внимательно смотрит мне в глаза. – Просто засомневалась в безопасности пешеходных тротуаров или дело в Колорадо?

– Не именно в Колорадо. – Мы неспешно бредем по песку, и я стараюсь тщательно подбирать слова. – Дело в том, что, поступая в колледж, я не осознавала значимости этого решения. А оно простирается гораздо дальше четырех лет обучения.

– Да, я понял тебя. Это первое судьбоносное решение, которое нам обоим предстоит принять в жизни.

Судьбоносное.

Бен запирает хижину проката на замок и передает мне весло. Солнце все еще высоко, но уже не жарит со всей силы, а лишь слегка согревает опустевший пляж. Мы шагаем к берегу, где нас ожидает байдарка.

– Ты хотела сказать, что стремишься заполнить свои дни пользой. – Бен наконец нарушает молчание.

Да!

– Ну, я, вероятно, выразилась несколько иначе…

– И все же именно это ты подразумевала под смертью под колесами автобуса, так ведь? Кстати, такая кончина кажется мне излишне жестокой. – Мне становится жарко от одного взгляда его лучистых глаз.

– Зато, готова поспорить, ты перестал перебегать улицу на красный свет.

Бен останавливается у байдарки и опирается на весло.

– Чего ты хочешь прямо сейчас? – спрашивает он, продолжая в упор смотреть мне в лицо.

Чтобы избавиться от навязчивого ощущения, что я заперта в тюремной камере с красивым видом из окна, я сосредотачиваю внимание на байдарке.

– Не знаю.

– Мне кажется, что большая часть наших желаний как раз и сводится к тому, чего мы хотим в каждый конкретный момент. Научного подтверждения этой гипотезе у меня, конечно, нет, но, как по мне, человек меньше сожалеет о том, что сделал, даже наперекор всякой ерунде, стремившейся ему помешать.

Мы спускаем байдарку на воду и сразу принимаемся грести в едином ритме. Когда мы плывем по узкому входу в пещеру, похожему на пасть спящего чудовища, Бен неожиданно спрашивает:

– Так чем ты станешь заниматься, если не поедешь в колледж?

Я замираю с поднятым веслом. Целый день мысленно проспорив с самой собой, я так и не придумала никакой альтернативы учебе.

– Представления не имею.

– Ну хоть какие-то идеи на этот счет у тебя имеются?

Я напрягаюсь и крепче сжимаю весло, лишь теперь понимая, насколько диаметрально противоположными являются наши ситуации. Перед Беном стоят два в равной степени блестящих выбора, и он пытается придумать способ по максимуму воспользоваться ими обоими. Я же стараюсь найти хоть какое-то отдаленно верное решение.

Мы выплываем из пещеры и видим скользящие по скалам лучи света и переливающуюся под нами воду, будто унизанную драгоценными камнями. Внезапно мир кажется мне бесконечным – на свете так много уголков вроде этого, о существовании которых я до недавнего времени и не подозревала.

– Я хочу посмотреть мир, – говорю я и умолкаю, пытаясь подобрать верные слова, чтобы выразить мысль. – До того, как это станет невозможным.

– Хочешь сказать, прежде чем у тебя появятся работа, семья и куча обязанностей?

Я рада, что мы сидим в байдарке и Бен не может увидеть моего сморщившегося лица.

– Точно. – Я вдруг вытаскиваю весло из воды. – Погоди-ка.

Бен перестает грести.

– Что такое?

Мне трудно объяснить свою внезапную потребность что-то сделать или почувствовать – что-то такое, чего не ощущала прежде. Пусть у меня и нет всех ответов, но я точно знаю, чего хочу прямо сейчас.

– Назад я поплыву своим ходом.

– Я что-то не то сказал? – шутливо интересуется Бен, не догадываясь, насколько близок к правде.

– Нет. Просто хочу попробовать. – Осторожно встав в полный рост, я стягиваю с себя шорты и майку, перехватив взгляд Бена, светящийся неприкрытым желанием, и мысленно возвращаюсь на веранду дома Синтии, где он обнимал меня за талию и прижимался губами к моим губам…

Вот и вторая причина срочно убраться из байдарки – не допустить совершения какой-нибудь глупости.

– Мы в полумиле от берега, – предупреждает Бен.

– Я справлюсь.

Я встаю на сиденье и, прежде чем он начнет возражать, ныряю в море.

Вода приятно холодит и нежно ласкает вспотевшую кожу. Я сосредотачиваюсь на дыхании, выверяю его, чувствую, как пальцы с каждым гребком рассекают массу воды, а ноги работают подобно мотору. Я всегда воспринимала плавание как нечто само собой разумеющееся. Как и то, что мое тело просто знает, что делать. Каково мне придется одним далеко не прекрасным днем, когда я лишусь способности вот так двигать ногами? Пойму ли, что это начало конца?

Я чувствую, что Бен плывет на байдарке следом за мной, держась достаточно близко на случай, если мне потребуется помощь, но я не оглядываюсь и не останавливаюсь, пока не достигаю берега.

Когда несколькими секундами спустя причаливает байдарка, я как ни в чем не бывало помогаю ему втащить ее на песок.

– Знаешь, – начинает было Бен, и я тут же догадываюсь, что он обдумывал, что сказать, с тех пор, как я нырнула за борт. – Я думаю, что если ты считаешь что-то важным, то все равно к этому придешь рано или поздно. Даже если и поздно. После колледжа, появления детей и тому подобного.