Алисса Шварц - Растворяясь в ярком свете

Я отпускаю байдарку, распрямляюсь, чтобы смотреть ему в лицо, и говорю:

– Но если чересчур затягивать, можешь оказаться не в состоянии осуществить желаемое. Временами происходят события, которые всю жизнь переворачивают с ног на голову. И не важно, что ты делаешь и как отчаянно сражаешься, потому что уже ничего не контролируешь.

Совсем выбившись из сил, я жду ответа Бена, но он смотрит мимо меня, как будто мысленно унесся за сотни миль отсюда. Должно быть, почувствовав мой взгляд, он виновато улыбается, как человек, пойманный на месте преступления.

– Ты права. – Как бы он ни старался бодриться, в его голосе все равно отчетливо слышны нотки печали.

Мне никогда и в голову не приходило, что у Бена – уверенного в себе, вечно зубоскалящего, счастливого Бена – могут быть собственные секреты.

Ранее

– Не возникают ли у тебя мысли о самоубийстве?

Никак не привыкну к новой манере доктора Голда начинать теперь наши встречи.

– Нет, – отвечаю я, поправляя подушку за спиной. Сегодня у меня одиночный сеанс, и без Брук диван на двоих кажется мне слишком большим.

Доктор дожидается, когда я устроюсь поудобнее, и только тогда продолжает.

– Консультативный период почти подошел к концу, и я хочу уточнить о тестировании. Если ты, конечно, по-прежнему намерена его делать…

– Да! Мы же именно об этом условились. – Неужели червячок сомнений все же подтачивает меня время от времени? Тем не менее мой ответ, выражаясь языком доктора Голда, «Разумеется». Однако напряжение последних нескольких месяцев растет день ото дня. – Не вижу смысла тянуть. Не хочу до конца жизни пребывать в неизвестности.

– Разумеется. Но ты можешь отложить тестирование хотя бы до окончания колледжа, – предлагает он здравое решение. – Просто хочу снова подчеркнуть такой вариант.

– В этом возрасте большинство людей проходят тестирование?

Доктор хмурит брови и поправляет очки.

– Большинство людей предпочитают вообще его не делать. Лишь десять процентов тех, кто находится в группе риска, отваживаются на такой шаг.

– Почему? – хрипло спрашиваю я. Интересно, отчего это Брук о подобной статистике не упоминала?

– Главным образом потому, что все равно ничего нельзя изменить. Не поможет ни операция, ни химиотерапия, ни удаление органа, как в случае с другими болезнями. Такой реальности трудно смотреть в лицо. – Что мне нравится в докторе Голде, так это то, что он всегда называет вещи своими именами. Люди отказываются делать тест, потому что боятся узнать результат. Что тут еще добавить? Вопрос в том, сколь много информации ты сейчас способна вынести. Потому что, пройдя этот путь до конца, уже не сможешь повернуть назад.

Пожалуй, я передумала. Что мне не нравится в докторе Голде, так это то, что он всегда называет вещи своими именами.

* * *

Тем вечером, ворвавшись в комнату Брук, нахожу ее сидящей на потертом стуле перед компьютером, на экране которого открыт форум, посвященный болезни Гентингтона.

– Ты знала, что большинство людей предпочитают вообще не проходить тестирование?

– Да, разумеется, мне это известно, – отрывисто отзывается она, продолжая просматривать сообщения на экране. Несколько последних недель она пребывает в раздражении. Возможно, сожалеет, что пропустила семестр ради «активного изучения информации» по болезни Гентингтона, ведь на самом деле мы не можем проявить никакой активности, пока не будем знать результаты.

– Доктор Голд говорит, что девяносто процентов людей предпочитают не делать тест, – повторяю я. – Не наталкивает ли это тебя на мысль, что они знают что-то, нам неизвестное?

Похоже, и эти сведения не стали для Брук неожиданностью. Она по-прежнему не отрывает взгляд от экрана, отказываясь смотреть на меня.

– Если хочешь знать мое мнение, данные искажены. В прошлом к БиГи относились с большой враждебностью. Готова побиться о заклад, что если бы молодежь из группы риска подвергалась большему контролю, процент протестированных был бы куда выше.

Я собираюсь было настоять на своем, но тут замечаю, что прямая точно палка сестра вдруг как-то увяла. Споры, ругань – именно об этом она меня предупреждала. Мы должны выступать единым фронтом, а я в данный момент вовсе не мирным флагом размахиваю.

Брук наконец поднимает голову и выдыхает, расслабляя сжатые в кулаки руки. Я замечаю на ее левой ладони маленький фиолетовый кристалл.

– Красивый какой, – говорю я в надежде, что удастся сменить тему разговора.

– Спасибо. – Ее щеки вдруг розовеют.

– Откуда он у тебя?

– Уже и не припомню.

Брук прячет кристалл в выдвижной ящик стола рядом с маленьким оранжево-белым пузырьком пилюль, которые прописал ей доктор Голд после того, как на прошлой неделе у нее случилась паническая атака.

Проследив за направлением моего взгляда, сестра поджимает губы.

– Ты ведь знаешь, что беспокойство и подавленное настроение могут быть ранними проявлениями БиГи?

Так вот чем она себя все это время изводила?

– Брук, нет. – Я присаживаюсь на корточки и крепко ее обнимаю. – Твои панические атаки вовсе не симптом БиГи. Просто мы испытываем колоссальный стресс. Любой на твоем месте чувствовал бы себя паршиво.

– Знаю. И все же меня это пугает. – Она прижимается ко мне, и по ее щекам скатывается несколько слезинок. – Не поэтому ли ушел папа? Возможно, он тоже ощущал подавленность, но не распознал ранний признак болезни. Вот и объяснение его иррациональному поведению.

В отличие от меня, Брук никогда не переставала искать причины ухода отца из семьи.

– Множество людей страдают от депрессии, но при этом не бросают своих детей. К чему ты вообще о нем разговор завела?

Брук поворачивается вместе со стулом обратно к монитору.

– Никто же не просит тебя простить его, Эббс. Однако нужно находить в себе силы хотя бы говорить о нем.

Я потягиваюсь.

– Пойти, что ли, попкорн приготовить? – Брук обещала посмотреть со мной холлмаркский фильм, если я позволю ей отпускать феминистские замечания касательно главных героев.

– Конечно. – Растянув губы в невеселой улыбке, она идет вслед за мной на первый этаж. Я закидываю пакет попкорна в микроволновку, и мы завороженно наблюдаем, как под действием температуры набухают и лопаются зернышки.

Всякий раз, как мы, бывало, ходили за мороженым, мама с Брук сердились на меня за то, что я очень долго раздумывала, какое взять. У них обеих имелся любимый вкус, который они и выбирали раз за разом, а вот я обычно доводила продавцов до белого каления, прося дать мне попробовать то одно, то другое, и все никак не могла остановиться на чем-то одном. Наконец терпение мамы иссякало, и она говорила, что уйдет, если я сию секунду не приму наконец решение. От замешательства я ляпала первое, что приходило в голову, а потом гадала, не выбрала ли я в конечном итоге неправильный вкус.

Утром того дня, когда истекает срок подачи документов в колледж, я просыпаюсь, испытывая сочувствие к продавцам в магазине мороженого. Я до сих пор так и не пришла ни к какому решению и потому очень недовольна собой.

Хватит уже распинаться об этом.

И вообще раздумывать.

Тем не менее мне страшно склонять чашу весов хоть в одну, хоть в другую сторону.

Технически у меня есть время до пяти вечера, чтобы заполнить необходимые бланки, и я надеялась, что, проснувшись утром, буду точно знать, что делать. Этого не произошло, и я продолжаю терзаться неизвестностью.

Лежащий на прикроватной тумбочке телефон звонит несколько раз. Это разрывается от сообщений чат пляжной хижины, потому что сегодня мы с Люси, Беном и Кертисом едем в Авалон кататься на зиплайне. За лето у нас выдался едва ли не единственный день, когда у всей нашей четверки выходной одновременно, а в хижине будет управляться Том с командой из Авалона. Вот мы и решили заняться чем-то запоминающимся.

Едва я встаю с кровати, как Адова Бездна растекается у меня в животе угрожающей грозовой тучей, готовой вот-вот пролиться дождем. Высунувшись из своей комнаты, я вижу, что в доме темно и тихо. Синтия уже ушла разносить еду. Я шагаю на кухню, зная, что в холодильнике меня будет ждать буррито или сэндвич. А Бездна между тем все ширится.

Нужно сделать глубокий вдох. Обойдусь без завтрака. И даже кофе пить не стану.

Встревоженная, я возвращаюсь в свою комнату. Пульс у меня учащенный. Встреча с ребятами назначена через час, а пока нужно просто сосредоточиться на принятии решения касательно колледжа.

Проблема в том, что ни один выбор не кажется верным.

Заткнитесь, доктор Голд. Я понимаю, что попалась, но теперь хоть соображаю, что к чему. «В такой ситуации не может быть правильного или неправильного решения» – это лишь красивый способ сказать, что тебе в любом случае не светит выйти победительницей.

В душе плещется паника, под мышками выступает пот. Я с треском раскрываю окно, чтобы впустить свежий воздух, но это не помогает. Тогда, собрав волосы и приподняв их, я принимаюсь обмахиваться ладонью.

Возможно, подобное состояние – это знак, что к колледжу я сейчас не готова.

Грудь у меня сжимается, и я продолжаю обмахивать лицо, чувствуя, как по лбу стекают липкие капли.

А быть может, мне просто нужно перестать мучиться вопросами и придерживаться первоначального плана, сохранив таким образом хотя бы подобие порядка.

Сердце начинает биться сильнее и чаще, словно стремясь вырваться из плена грудной клетки. В голове даже мелькает мысль о том, что мне все же необходим заземляющий камень Синтии, хоть это и полное безумие.

Мне просто нужно принять решение.

Помнишь, чем обернулось последнее принятое тобой решение?

Колени у меня подгибаются, а комната вращается перед глазами, как карусель. Я протягиваю руку в попытке ощутить твердую поддержку стены и успокоить вдруг участившееся дыхание.