Алисса Шварц - Растворяясь в ярком свете

Скорость падения столь велика, что океан немедленно поглощает меня, заставляет тело кувыркаться под водой, а я ничего не могу с этим поделать. Дезориентированная, я пытаюсь выплыть на поверхность. Мне требуется глоток воздуха. Но вместо него легкие заливает водой, и я давлюсь ею, кашляю и барахтаюсь в неспокойных волнах, бьющих меня в грудь. Пытаюсь позвать на помощь, но не хватает дыхания.

Я не хочу умирать.

Осознание этого наполняет меня дозой адреналина – но и паники тоже. Я не могу умереть вот так!

Необъяснимый прилив энергии вытаскивает меня на поверхность.

Ну, по крайней мере, так кажется моему лишенному кислорода мозгу. Брук вдруг обзавелась способностями супергероя и умудрилась втянуть меня в лодку. Она промокла насквозь, Люси плачет, а Бен дышит так, будто только что бежал марафон.

Лежа на спине, я хватаю ртом воздух, и тут на меня нападает кашель. Стоит мне сесть, и изо рта начинает литься вода. Я подтаскиваю ноги к груди и обхватываю их руками. Все лето я скрывала свой диагноз, чтобы не превратиться в девчонку, которую все жалеют. То, что случилось сейчас, в десять раз хуже. Я опускаю глаза, слишком изнуренная, чтобы видеть сочетание боли и шока на лицах ребят.

– Извините, – бормочу я.

– Что за чертовщину ты устроила? – Голос Бена дрожит от плохо сдерживаемого гнева.

– Ты не должна так поступать, Эбби! – истерически выкрикивает Брук. – Знаю, что не имею права ничего рассказывать, но как же иначе? Неужели все уже настолько плохо, что, по-твоему, лучше спрыгнуть со скалы, чем…

Чем жить с болезнью Гентингтона. Я сверлю ее взглядом, мысленно заклиная не произносить больше ни слова.

– Чем то, с чем имеет дело папа? – находчиво выкручивается она.

Бен прожигает меня глазами. Ложь, которую я рассказала ему об отце, снова всплывает у меня в голове: «Я вообще ничего о нем не знаю».

Бен поворачивается к Кертису с таким видом, словно у него по венам течет не кровь, а лед.

– Нужно выбираться отсюда.

Кертис заводит двигатель, и мы отплываем в полнейшем молчании.

На протяжении всего пути к дому Синтии Брук не произносит ни слова.

– Девочки мои! – тепло приветствует нас тетя, вытирая руки кухонным полотенцем. – Не ожидала, что вы так скоро вернетесь… – При виде нас она умолкает. Должно быть, видок у нас тот еще, как после военных действий. Она спешит к нам через гостиную. – Что произошло? Все живы-здоровы?

Брук тут же бросается в наступление. Она поворачивается ко мне, в ее глазах сверкает досада.

– Ответь мне, Эбби, – устало говорит она, – ты и правда пыталась свести счеты с жизнью? Чему я только что стала свидетельницей?

– Нет! – я решительно мотаю головой. – Клянусь, это не так.

– Пусть ты меня возненавидишь, но если ты опасна сама для себя, я позвоню доктору Голду и попрошу оказать тебе психиатрическую помощь. Ты должна помочь мне, Эбби. Дело не шуточное.

– Ничего подобного я не делала, Брук. Кертис раньше прыгал с этого утеса. И вообще, так многие делают. – Я смотрю на Синтию. – Блу-Кэвен-пойнт.

– Опасно, да, но не смертельно, – выносит вердикт тетя. Я придвигаюсь к ней поближе. Она – мой главный свидетель.

– Зачем тебе вообще это понадобилось? – не унимается Брук, распаляясь все сильнее. – Чем ты думала?

Ну и как ей объяснить?

– Э-э-э, я имею в виду, это похоже… Мне прежде никогда не хотелось заняться скайдайвингом, потому что этот вид спорта всегда представлялся мне экстремальным, слишком пугающим. Но теперь… Я, кажется, изменила точку зрения.

Брук честно пытается уразуметь мои лишенные логики слова, и я почти слышу, как скрипят шестеренки у нее в мозгах.

– Позвольте вмешаться, – говорит Синтия, и мы с Брук одновременно бормочем слова одобрения. Одному богу известно, куда нас может завести этот разговор. Если сестра предложит программу по борьбе с зависимостью, то я уеду. Снова сбегу. – Смею заметить, что иногда подобный диагноз заставляет человека изо всех сил схватить жизнь за яйца.

На лице Брук, наконец, отражается понимание.

– Вот именно, – подхватываю я.

– Или лучше сказать – за яичники? Жизнь ведь, как-никак, женского рода, и никаких яиц у нее нет. – Синтия тут же понимает, что мы с Брук не в настроении вдаваться в такие лингвистические тонкости, и решает самоустраниться: – Что ж, мне нужно бульон с косточкой доварить. Я буду рядом, девочки, если понадоблюсь вам.

С этими словами она величественно, как последняя спасательная шлюпка с «Титаника», плывет обратно на кухню.

– Я думала, ты разобьешься! – В ввалившихся глазах Брук сверкают слезы. – И мне придется беспомощно наблюдать твою кончину. – Она всхлипывает. – Я понимаю, что не имею права ни злиться, ни жаловаться на неудачные дни, как раньше, но как мне было не испугаться за тебя?

Возможно, потому что всеми силами старалась не смотреть на сестру с самого момента ее приезда, я вдруг замечаю, насколько сильно она изменилась: похудела так, что одежда висит мешком, а волосы стали тусклыми и посекшимися.

Ее потрепанный вид под стать моим чувствам.

– Я же сказала, что мне жаль. – Понимаю, что говорю, как восьмилетний ребенок, которого взрослые заставляют извиниться. Однако терзающие меня угрызения совести из-за того, что подвергла Брук такому эмоциональному испытанию, вовсе не означают, что я прощу ее за все остальное.

Долгое время она ждет, не говоря ни слова.

– Ну что ж, ладно. – Она выкатывает из угла свой чемодан на колесиках, быстро расстегивает молнию и запихивает внутрь косметичку с туалетными принадлежностями, которую я видела у нее сегодня утром.

– Что ты делаешь?

– Уезжать собираюсь.

Именно этого я и хотела, да. Однако, наблюдая за тем, как сестра трясущимися руками пытается застегнуть чемодан, я испытываю укол вины. Укол. Внезапно почувствовав сильнейшую усталость, я ложусь на диван.

– А!

– Раз ты не хочешь меня слушать, мне нечего здесь больше делать. Не стану навязывать тебе свое мнение.

С моих губ срывается горький смешок.

– Впервые за все время.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты в самом деле не понимаешь? – Я во все глаза смотрю на нее, стоящую передо мной в недоумении, будто ей память стерли.

Брук выдвигает вперед подбородок и становится похожей на привычную ипостась себя, привыкшую все держать под контролем.

– О чем ты толкуешь? – Я поражена ее стремлением переписать историю, а она тем временем продолжает напирать: – Не нужно мне было приезжать, Эбби. Хоть ты и не говоришь этого вслух, я понимаю, отчего ты не хочешь меня видеть. – На мгновение ее голос срывается. – Поверь, я ненавижу себя за то, что оказалась ген-отрицательной, гораздо сильнее, чем могла бы ты.

Погодите-ка. Что она только что сказала? Я в негодовании вскакиваю с дивана.

– Да ты шутишь! Вот, по-твоему, что происходит? Типа, я расстроена, потому что я носитель гена, а ты нет?

Брук округляет глаза, будто с трудом верит, какая я тупая.

– Ну да.

Я прямо-таки ощущаю, как от меня валит пар. Если Синтия в самом деле видит мою ауру, как утверждает, уверена, что она у меня сейчас огненно-красная.

Даже в худшие мгновения я не желала Брук подобной участи. Я никогда не бросила бы ее в огонь ради собственного спасения.

– В чем же тогда дело? – не сдается она. – Мы выступали единым фронтом, когда шли узнавать твои результаты.

При словах «единый фронт» у меня вскипает кровь. Плохо уже то, что она целых шесть месяцев непрерывно их повторяла. Однако то, как буднично она использует их после всего случившегося, вызывает у меня рвотный рефлекс.

– А потом ты перестала со мной разговаривать, сбежала на Каталину и заявила маме, что не хочешь меня знать. Если дело не в гене, в чем тогда? Отчего ты так зла на меня?

– Потому что это ты во всем виновата! – Все лето обвинение крутилось у меня в голове, и вот наконец выплеснулось на свободу.

Брук отшатывается, будто я ее ударила.

– Я виновата?

– Я никогда не пошла бы делать тест, если бы не ты! Лучше бы и не делала. Теперь моя жизнь уже никогда не будет прежней. Ты это понимаешь? Я никогда не буду прежней.

Вот и раскрыт мой самый мрачный секрет. Я отступаю на несколько шагов, чувствуя себя как хищник, внезапно попавший в ловушку, – сердце бешено колотится, взгляд бегает в поисках укрытия, но его нет.

Из кухни появляется Синтия.

– О, Эбби, – мягко восклицает она. Ее голос – само воплощение скорби. Сама-то она поступила правильно и не стала узнавать результаты теста. Чертов гений.

Брук раскрывает рот от изумления.

– Результаты в любом случае остались бы прежними.

– Мне следовало повременить! Тогда у меня было бы куда больше времени на поддержание веры, что все хорошо. Тебе такое было не по силам, а вот мне – вполне. Но теперь уже ничего не поделаешь!

Я впервые сказала это вслух. У меня вздымается и опускается грудь. Какое же облегчение – наконец высказать ей в лицо слова, которые долго томились в плену моего сознания.

– Ты сказала, что тоже хочешь узнать результат, – тихим голосом возражает Брук.

– Лишь потому, что ты уверяла, будто семьи, которые не проходят тестирование одновременно, распадаются, а ты хотела «выступить единым фронтом».

Она морщится.

– Эббс, я не имела в виду…

– Ты считала, что нам обеим станет проще планировать дальнейшую жизнь, если будем точно знать, что нам уготовано.

– Позволь заметить, что я так не считала, но…

– Тебе было мало узнать собственную подноготную. Понадобилось сунуть нос и в мою тоже!

Брук прищуривается, словно солнце светит ей прямо в лицо.

– Я думала, мы приняли это решение вместе. А выходит, я решила за нас обеих.

– Нет, ты просто сделала то же, что и всегда. Создала ситуацию и вынудила всех вокруг поступить так, как нужно тебе.