Алисса Шварц - Растворяясь в ярком свете

Он прожигает меня взглядом – наши глаза, тела, души сплавлены вместе, – и, клянусь, мне никогда не забыть этого мгновения. Даже когда болезнь отнимет у меня память, я найду способ сохранить это воспоминание, и оно будет поддерживать меня.

Меня будит вспышка яркого света. Это первый увиденный мной восход на Каталине. Я сонно отрываю голову от плеча Бена и в щель между неплотно задернутыми занавесками вижу янтарно-персиковые завитки на небе над горами.

Я люблю тебя.

Признание Бена все еще звучит у меня в ушах. Осторожно, стараясь не разбудить, провожу рукой по его груди. Гляжу на него, и меня переполняет волна тепла. Эти чувства больше привязанности, желания и дружбы.

Он – лучший человек из всех, кого я знаю.

При этой мысли желудок у меня устремляется вниз, словно я опять лечу со скалы, и Адова Бездна наконец дает о себе знать.

Он – лучший человек из всех, кого я знаю. И я погублю его.

Я снова смотрю на него, и мне вдруг все становится ясно.

Как же я не заметила этого ночью?

Три маленьких слова, даровавших мне свободу, закуют его в кандалы.

Он заверил меня, что ему все равно, что для него ничего не изменится. Теперь же эти слова кажутся мне крошечными обещаниями. Уверена, он в это верит, но я не должна допустить, чтобы он и впредь так считал.

В какой-то момент Бен осознает, на что подписался. Я ведь его знаю, он не позволит мне уйти. Даже несмотря на то, что должен. Даже если сам этого хочет. Он останется со мной из преданности, жалости или мнимой надежды, что меня как-нибудь удастся вылечить.

Я бесшумно выскальзываю из постели, быстро одеваюсь и накидываю на себя висящий на ручке двери свитер.

Бросаю прощальный взгляд на Бена и вижу, что он уже проснулся и смотрит на меня.

– Ты испугалась, – говорит он.

– Нет. – Звучит фальшиво, даже для меня. Он садится на постели и протягивает ко мне руки, но я ловко уворачиваюсь.

– Ты и правда решила просто уйти, не сказав ни слова?

– Я даю тебе шанс еще раз все обдумать. Не собираюсь призывать тебя к ответу за то, что ты сказал вчера ночью. – Видя, как он открывает рот, чтобы запротестовать, я поспешно продолжаю: – Прочитать несколько статей о болезни Гентингтона недостаточно, чтобы с готовностью заявлять о том, – я натужно сглатываю стоящий в горле ком, – что ты сказал мне.

Его взгляд вспыхивает огнем.

– Я и раньше знал, что люблю тебя, Эбби.

Но теперь это признание повергает меня не в волнение, а в ужас. Пораскинь Бен мозгами, и сам испугался бы подобного заявления.

– В том-то и проблема.

Он хмурит брови и наконец понимает, что к чему.

– Эбби, нет. Не уходи.

– Я не могу так с тобой поступить.

Бен вскакивает с кровати, хватает меня за плечи и заставляет смотреть себе в глаза.

– Я же сказал вчера ночью, что мне все равно.

– Со временем тебе перестанет быть все равно. – Бен глубоко мне не безразличен, и именно поэтому я не позволю ему через это пройти. Лучше я сейчас пожертвую собой ради него, чем потом он – ради меня.

– Выходит, ген-положительные люди не могут вступать в отношения? Перестань, Эбби! Я вчера прочитал достаточно на сайтах и форумах, посвященных болезни Гентингтона, чтобы понять, что это не так.

При мысли о том, что Бен изучал эту тему, на меня накатывает дурнота. Он как будто увидел меня обнаженной, распластанной под лампой с самым жестким флуоресцентным светом. Я вырываюсь из его рук, хотя вдали от него испытываю физическую боль.

– Я не хочу подвергать тебя такому испытанию. От этого я сама себе кажусь монстром.

– Но тебе же неизвестно, что может произойти, – мягким терпеливым голосом отвечает Бен. – Никто не в состоянии предугадать будущее. Например, у меня обнаружится рак задолго до того, как у тебя проявятся симптомы. – От подобной чудовищной мысли у меня тут же пересыхает в горле. Должно быть, мое лицо сделалось совсем уж встревоженным, потому что Бен берет меня за руку и поясняет: – Я просто хочу сказать, что, пока ты ждешь своих симптомов, может случиться масса всего другого. Так что это не причина бежать от отношений.

Доктор Голд говорил то же самое. Что мне следует жить своей жизнью – пойти в колледж, построить карьеру, влюбиться – а не вести обратный отсчет до наступления неизбежного, особенно не зная, когда оно меня настигнет. Что, если он прав?

Что, если я упускаю чудесную возможность?

Бен, похоже, чувствует мою нерешительность и продолжает напирать:

– Возможно, тот препарат хорошо себя зарекомендует.

– Возможно. – Эта надежда болтается перед лицом любого, страдающего от болезни Гентингтона, как морковка перед носом осла – вроде и близко, а не достать. – С другой стороны, я, возможно, лишь уверяю себя в существовании чудодейственных лекарств, чтобы пережить еще один день без панической атаки.

Бен округляет глаза.

– Эбби…

– Мне нужно на воздух. – Толчком открываю дверь, направляясь к ступеням.

Несколько секунд спустя Бен догоняет меня на палубе, на ходу натягивая футболку через голову.

– Эбби, погоди!

Но я лишь отмахиваюсь от него.

– Нет, ты прав. Я действительно не знаю, сколько нормальных лет жизни мне отведено. – Он смотрит на меня с неуверенностью, решая, подтвердить ли собственные только что произнесенные слова. – Это самое дерьмовое в болезни Гентингтона. Финал тебе известен, но остальные важные элементы – как и когда – нет. Поверь, тебе не захочется быть частью всего этого.

– Ничего еще не решено, Эбби, – резким тоном возражает он. – Ты не узнаешь выпавшего тебе шанса, даже если он вырастет из-под земли прямо перед твоим носом.

– Ты не понимаешь! Какой бы выбор я ни сделала, конец останется прежним! И я причиню тебе боль!

Бен глубоко вздыхает. Когда он заговаривает со мной снова, его голос куда спокойнее, а доводы – разумнее:

– Что ж, давай-ка отмотаем назад. – Он облизывает губы. – Давай все обговорим и обсудим.

В том-то и проблема! Он считает, что может убедить меня.

– Я пытаюсь поступить правильно ради нас обоих.

– Эбби… ты хоть слышишь, что я тебе говорю? Прямо сейчас ничего решать не нужно.

Он придвигается ко мне, и я опасаюсь, что, подойди он вплотную, я сдамся.

Он склоняется к моему лицу.

– Мы можем… позабыть о том, что произошло вчера ночью. Нужно действовать не спеша. Но я буду поддерживать тебя. – Я тут же перевожу взгляд на свои ноги. Мой решительный настрой тает. Нужно немедленно уйти от Бена – это единственное, что я знаю наверняка.

– Я должна вернуться к Брук. – Первое оправдание, которое приходит мне в голову. – Пожалуйста, отвези меня домой.

Бен кивает, хоть и с неохотой. Ему явно не нравится наш незавершенный разговор, но и останавливать меня он не намерен, чтобы не давать повода порвать с ним на месте.

Мы плывем на лодке по спокойной бухточке, пока не оказываемся у причала.

– Позже еще поговорим, – уверенно заявляет Бен, и я выхожу. – Мы с тобой все решим, хорошо?

Я киваю. Чувствую, мысленно он уже начал подбирать аргументы, которыми намерен убедить меня. Ищет пути все исправить.

Но я знаю, что их нет.

Проскальзываю в дом Синтии и бесшумно крадусь по коридору, надеясь лечь в постель так, чтобы Брук ничего не заметила. Но, войдя в свою комнату, понимаю, что уловки и маневры ни к чему, – сестра полностью одета и спешно пакует чемодан. То, как она это делает – беспорядочно бросает одежду, а не аккуратно складывает, – свидетельствует о том, что что-то не в порядке.

Увидев меня, она на секунду останавливается.

– Где ты была?

– Э-э-э… с Беном. – Предвижу шквал вопросов, но выражение ее лица остается неизменным. Что-то в самом деле стряслось. – Что происходит?

– Папа.

От упоминания о нем к горлу привычно подступает тошнота, но испуганный вид Брук пробирает и меня.

– Что случилось?

– Он упал посреди ночи.

У меня сжимается грудь. Значит, ему уже трудно ходить?

– Точно не знаю, как там обстоит дело, но, похоже, плохо.

Я бросаюсь на кровать.

– Насколько плохо?

– У него сломана нога, возможно кровоизлияние в мозг. Его забрала неотложка.

– С ним все будет в порядке?

Брук отвечает не сразу, и на ее лице появляется странное выражение.

– Пока не уверена. Одно я знаю наверняка – я хочу быть с ним. Через пятнадцать минут отходит паром до Дана-Пойнт, а оттуда рукой подать до больницы в Сан-Диего.

– Сан-Диего?

– Он там живет. Мама тоже уже в пути – купила билет на самолет. – Брук изливает на меня новую информацию со скоростью обезумевшего автомата для выброса мячей: не успеваю я осознать одну новость, как за ней летит следующая.

Посмотрев на часы, она восклицает:

– Черт! Я же опоздаю. – Перестав собирать вещи, она выпрямляется и замечает: – Думаю, тебе тоже следует поехать.

Тут я вдруг понимаю, что в чемодан она бросает мою одежду.

– Выбор, конечно, за тобой, – быстро добавляет она.

– Тогда зачем ты упаковала половину содержимого моего шкафа?

– Не хотела лишать тебя права выбора. Через две минуты уже нужно бежать.

Она смотрит на меня, ожидая принятия немедленного решения.

– Ладно. – Столь быстрый ответ удивляет меня ничуть не меньше, чем сестру.

– Это означает, что ты едешь со мной?

– Да.

Спроси она сейчас, почему я так решила и что заставило меня согласиться, я не сумела бы ответить.

Потому что любопытство наконец победило? – Да, пересмотрев вчера фотографии, мне в самом деле стало любопытно. И увидеть папу спустя столько лет, и узнать, как он справляется с болезнью Гентингтона, будто это может дать мне некую подсказку касательно моего собственного будущего. Возможно, я боюсь, что он умрет, и сейчас последний шанс увидеть его. Хотя часть меня бесконечно повторяет: «А мне какое дело?», другая тихонько нашептывает на ушко, что в противном случае сожаление будет преследовать меня до конца жизни.