Я пулей несусь по коридору в комнату Брук.

Если моя гостевая комната похожа на сад, то ее – на солнечный день на море. Стены купаются в нежно-голубом с жизнерадостными всплесками желтого на покрывале и подушках. Я забираюсь под одеяло медового цвета и устраиваюсь рядом с сестрой. Она еще не спит. Откинувшись на подушку, смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– Лучшая вечеринка с ночевкой, – ровным голосом говорит она.

– Я успела к тому времени, когда пора надевать маски для сна?

Усмехнувшись, Брук теснее прижимается ко мне.

– Рада, что теперь ты знаешь, Эббс.

Желудок у меня завязывается в узлы, будто сам себя в косичку заплетает.

– Когда у меня будет финальная стадия, хочу, чтобы меня поместили в такое же учреждение, как папу.

Брук выставляет вперед подбородок.

– Нет.

– Что значит – нет?

– Я соглашусь на долгосрочный медицинский уход, но – на дому, – наставительно говорит она. – Хочу, чтобы ты находилась дома.

Я принимаю сидячее положение.

– Дома? У кого дома?

– У меня. У нас. Да какая разница?

– Для твоего будущего мужа и детей разница точно будет. – Я пронзаю ее горящим взглядом, пытаясь достучаться до разума. – Нельзя так делать, Брук. Мы же вместе с тобой были на сессии, посвященной чувству вины. Лично я все поняла. Ты не должна так поступать, потому что ни в чем передо мной не виновата.

Брук непреклонно скрещивает руки на груди.

– Ты неверно истолковала мои побуждения, Эбби. Я сама хочу это сделать.

– Ты же не представляешь, на что это будет похоже!

– Ради всего святого, Эбби! – вспыхивает она. – Я же для того исследование и проводила, чтобы все досконально разузнать. У меня информации на четырнадцати листах с двух сторон!

Меня пронзает острое чувство любви и признательности к сестре.

– Ладно. – Я беру ее за руку и переплетаю свои пальцы с ее. – Мы позже еще раз все обсудим. Мне нужно время на размышление.

– Договорились. Если в какой-то момент для тебя будет лучше или безопаснее жить где-то еще, я это устрою, обещаю.

– Уж не собираешься ли ты меня прикончить, а?

Брук смеется, и у меня внутри будто пружина распрямляется.

Услышав быстрый стук в дверь, мы отодвигаемся друг от друга. На пороге появляется мама, и мы втроем обмениваемся взглядом, говорящим: «Неужели это в самом деле происходит с нами?» Мама забирается под одеяло и уютно устраивается между нами, а я кладу голову ей на грудь. Она гладит меня по голове, проводя ладонью от затылка ко лбу, – это наш успокаивающий ритуал с тех пор, как я была маленькой.

Я поднимаю на нее глаза.

– В свете новых знаний ты жалеешь, что папа не рассказал тебе правду? Вместо того чтобы просто уйти?

Мы с Брук внимательно всматриваемся маме в лицо, а она невидящим взором глядит в пространство перед собой.

– Да. Я бы хотела, чтобы он рассказал мне все, как есть.

Я приподнимаюсь на локтях.

– Не думаешь, что тебе было бы трудно наблюдать за тем, как мы растем, и непрерывно гадать, не унаследовали ли мы ген?

– Трудно, конечно, – соглашается мама. – Но когда ваш отец ушел тем вечером, он ничего мне не объяснил. Сказал лишь, что ему очень жаль, и испарился. С тех пор я каждую ночь лежала в постели и мечтала, что он вернется и весь этот кошмар наконец закончится.

– И я тоже, – шепотом соглашается Брук.

Мама сжимает ей руку.

– В конце концов я поняла, что он никогда не вернется, и решила, что у него не все в порядке с головой, раз бросил двух таких замечательных девочек. Для меня страшнее всего была неизвестность. Неспособность помочь вам осознать произошедшее.

Я смотрю на нее в восхищении.

– Мам, ты суперженщина!

– Вот уж не знаю, – со смешком отвечает она. – Много раз я не выдерживала давления. – Она подтыкает нам одеяло. – Теперь я хотя бы узнала, почему он принял такое решение. Он надеялся таким образом избавить нас от страданий.

– Но мы же все равно страдали, – возражаю я.

– Верно. – Мама нежно целует меня в лоб. – Мне бы хотелось, чтобы он не решал за нас всех, какие страдания хуже, а какие нет.

Мы трое в безмолвном согласии теснее прижимается друг к другу.

– Вообще-то, – наконец, нарушает молчание мама, – я думаю, что проблему не решить побегом от нее.

Я тут же с подозрением поворачиваюсь к Брук.

– Ты рассказала маме о Бене, да?

Брук делает большие невинные глаза, и иного подтверждения мне не требуется.

– Синтия тоже мне об этом говорила, – примирительно сообщает мама.

– Ну, отлично! – Я со стоном откидываюсь на подушку. Но мама определенно права. Я бегу от болезни. От Брук. От Бена.

Мама берет мое лицо в ладони.

– Эббс, болезнь может не проявиться так и тогда, когда ты думаешь. И что тебе останется? Будешь одна и с разбитым сердцем, потому что сама того хотела?

Я смотрю на одеяло.

– Все так сложно.

По маминым щекам скатываются две слезинки.

– Верно. Всякий раз, как влюбляешься – не важно, больна ты или здорова, – есть риск, что тебе причинят боль. Однако страх – не повод упускать то, чего тебе действительно хочется.

Мы с Брук одновременно теснее прижимаемся к нашей несокрушимой маме.

Она целует меня в макушку.

– Болезнь Гентингтона – это лишь часть твоей жизни, Эббс, но не вся. Далеко не вся.

Крепко обнимая маму, я закрываю глаза. Она снова принимается успокаивающе поглаживать меня по голове, пока я не засыпаю.

* * *

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Мама рядом со мной, а с другого ее бока негромко похрапывает Брук. Быстрый взгляд на часы на прикроватной тумбочке говорит мне, что я подремала не более часа. Сейчас всего начало одиннадцатого.

На цыпочках я выхожу из комнаты Брук в темный коридор. В доме так тихо, что даже простой чих будет воспринят как противотуманная сирена. Ощупью я пробираюсь в свою спальню, но свет не включаю. Скинув декоративные подушечки на пол, заползаю на кровать, где лежит в ожидании мой телефон. Именно из-за него я сюда и вернулась.

Ладони потеют от неуверенности, когда я открываю сообщения, присланные Беном за последние полчаса.

Бен: Я люблю тебя.

Бен: Ты нужна мне.

Бен: Решил, что ты должна это знать – на случай, если ты никогда больше не захочешь со мной разговаривать.

Он прикрепил видео.

Мой палец зависает над кнопкой проигрывания.

Все лето я полагала, что именно генетика, которую я держу в секрете, удерживает меня от сближения с Беном.

Но куда более важный вопрос заключается в другом – если бы я встретила Бена, не зная о своей болезни, не убежала бы я точно так же?

В начале нашего знакомства Бен сказал, что, выяснив причины определенной модели поведения, можно разорвать порочный круг.

А я была так занята постановкой диагноза ему, что даже не задумывалась о собственных боевых шрамах. Я забыла о своем стремлении все время сдерживаться – и пускаться наутек при малейшей трудности. Тут и без доктора Голда ясно – внутри меня обитает пятилетняя девочка, до ужаса боящаяся, что однажды Бен поцелует меня перед сном и без предупреждения или какой-либо видимой причины уйдет из моей жизни. Я настолько не готова получить еще один подобный удар в спину, что лучше сама нанесу его первой.

Я предвосхищаю отговорки, которыми кормила бы Бена, даже если бы болезнь Гентингтона никогда не стала частью моей жизни. Мы же будем учиться в разных колледжах, а отношения на расстоянии поддерживать очень трудно. Давай не будем разрушать нашу дружбу.

Всю жизнь я прожила, делая выборы на основании отсутствующей информации о причинах ухода отца из семьи. С тех пор, как он бросил нас, я, фигурально выражаясь, стала плавать только со спасательным жилетом. И всегда по пути наименьшего сопротивления, чтобы больше ничему не удалось сломать меня. Влюбленность в Бена напоминает ныряние на глубину, и лишь его рука служит мне ориентиром.

Итак, теперь мне известна причина.

Все, что нужно сделать, это разорвать замкнутый круг.

Я нажимаю на кнопку проигрывания.

И сразу же понимаю, что Бен отправил мне тот самый пятиминутный ролик – школьное задание о том, как он провел лето.

Начальные кадры демонстрируют вид Ту-Харборс со звучащей на заднем плане мечтательной призывной песней. Я жду, когда камера покажет Кертиса на кайтборде, но она показывает меня. Бену удалось заснять меня в момент уединения: взгляд отрешенный, мысли явно где-то витают. Это было в самом начале лета, в первые несколько дней полного отупения.

Неожиданно оказывается, что в этом видео я не один из эпизодических персонажей, а самая что ни на есть главная героиня. Временами я знала, что меня снимают, но, смотря дальше, понимаю, что самые поразительные моменты – те, когда я не имела об этом понятия. Нахождение под таким пристальным вниманием могло бы показаться странным и даже навязчивым, но нет, я не чувствую ничего подобного. Я как будто смотрю на себя глазами Бена. Музыка становится тише, и я вижу себя танцующей на пляже с Люси и Кертисом. Потом появляется и сам Бен, он обнимает меня за талию и целует.

История этого лета – о нас.

Внезапно свет меркнет, и камера выхватывает пару ног на песке. Это Бен. Один.

У меня сердце едва из груди не выпрыгивает, когда я читаю появившиеся внизу экрана титры: «Вообще-то, мне ненавистна такая концовка, и я охотно переснял бы ее, если моя ведущая актриса не возражает».

Экран гаснет, а я часто моргаю. Ничего подобного мне никогда прежде видеть не доводилось. Это сюрреалистический документальный ролик, но наделенный особым шармом, как старое немое кино. Я знала, что Бен талантлив, но не подозревала, насколько. То, что я увидела, было поразительным откровением, но также и вбросом мяча на мою сторону площадки. Тем самым он как будто говорил: «Твоя очередь».

Глава 35