Я резко вдохнула.

– Но… – Я попыталась покачать головой, но он коснулся моих губ быстрым поцелуем.

– Пригласи меня наверх, Молли. И позволь мне остаться. Разреши мне охранять тебя до утра.

Он снова поцеловал меня, и на сей раз я поцеловала его в ответ. Моя рука скользнула по его плечу, по воротнику рубашки.

– Молли! – выдохнул Оуэн. – Скажи «да»…

Он хотел остаться, и он хотел оберегать меня. Он – я знала это – позаботится о моих близких, если я не переживу пятницу. И он любил меня.

А я тоже любила его.

Как я могла сказать ему «нет»?..

– Да, – ответила я, готовая заплакать от нахлынувшего на меня чувства огромного облегчения. Я больше не сражалась за свою жизнь в одиночку.

– Да… – повторила я, снова целуя его. На сей раз мой поцелуй был глубоким и продолжительным. И искренним. Оуэн избавил меня от одиночества, которое преследовало меня все двенадцать лет, вися на плечах невидимым, но тяжким грузом.

Оуэн негромко застонал и приподнял голову. Наши взгляды встретились. Его рука нашла и сжала мои пальцы. Я хотела быть с ним этой ночью так же сильно, как он хотел меня. Не прибавив больше ни слова, я на трясущихся ногах пошла за ним наверх.

В моей комнате мы снова обнялись. Я прижалась к нему, уткнувшись лицом в шею. Его кожа была мягкой и теплой, и от нее пахло уличной свежестью: ветром, морем, дождем. Оуэн прошептал мое имя, и я бросила быстрый взгляд в сторону двери.

– Кэсси…

– Она никогда не узнает, что я здесь был.

Да, он был здесь, был со мной!

Его серые глаза с голубыми искорками встретились с моими, зелеными, как бутылочное стекло. Я крепче обняла его.

– Поцелуй меня.

Не отрывая от меня глаз, Оуэн закрыл и запер дверь. Через мгновение его губы снова коснулись моих. На ходу срывая с себя одежду, мы двинулись через комнату в направлении кровати. Вот Оуэн бросил на ночной столик пакетик с презервативом, и мы оба повалились на покрывало.

Тусклый голубоватый свет из эркерного окна ложился на его скулы, подчеркивая тени, четче обрисовывая их правильную форму. Упираясь руками в подушку слева и справа от моей головы, Оуэн поцеловал меня в самое чувствительное место чуть ниже уха. Блестевшие в полутьме глаза нашли мои.

Оуэн улыбнулся.

– Ну здравствуй…

– Здравствуй, Оуэн. – Я тоже улыбнулась. Он прижимал меня к кровати почти всей своей тяжестью, но я ничего не замечала. Я чувствовала себя любимой, и от этого на сердце стало легко-легко!..

Его пальцы заскользили в полутьме по контуру моего лица, коснулись щек, носа, бровей. Я чувствовала, как дрожат его руки. Вот выражение его лица стало серьезным, и мое сердце забилось быстрее.

– Что?.. – Я приложила ладонь к его щеке. – Что-нибудь не так?

– Все так. Я просто… – Оуэн заколебался. В его голосе мне почудилась не характерная для него неуверенная нотка. Слегка нахмурившись, он прижал руку к моей груди – там, где сердце.

– Ты чувствуешь это? Чувствуешь нас?..

Я кивнула. Мне хотелось слиться с ним, быть с ним одним существом… И еще мне хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась.

– Да!.. – выдохнула я чуть слышно и, запустив руку в его волосы, наклонила его голову к себе. – Чувствую.

– Это очень хорошо, потому что по отдельности мы не существуем. Мы существуем, только когда мы вместе. Так было всегда. С самого начала.

Я не ответила. К чему слова, когда Оуэн был прав?.. Мне тоже очень не хватало ощущения нас – ощущения, которое я так и не смогла забыть, как ни старалась.

Наши руки путешествовали везде, проникали повсюду, а губы следовали за ними, воскрешая в памяти все укромные уголки, все чувствительные места, плавные изгибы и упругие выпуклости. В какой-то момент – я и не заметила в какой – Оуэн оказался на мне, потом – внутри меня. Его зубы слегка стиснули мочку моего уха, пальцы сжали бедра.

– Вместе, Молли!.. Мы снова вместе, и так должно быть всегда.

Я прижимала его к себе и молилась, молилась всем сердцем и душой. Мне нужно было больше времени – нужно было пережить пятницу, потому что на самом деле я хотела того же, что и Оуэн.

Мне нужен был еще один, пусть призрачный, шанс – нужна была возможность исправить прошлые ошибки.

Чтобы быть вместе.

* * *

В половине двенадцатого ночи Оуэн наконец отправился домой, чтобы подготовиться к конференции. Вставать ему предстояло в четыре, чтобы выехать в Сан-Хосе не позднее пяти. В противном случае он рисковал застрять в пробках, которые появлялись на шоссе с началом рабочего дня.

Заперев за ним входную дверь (но прежде Оуэн взял с меня обещание, что завтра утром я первым делом позвоню Фиби), я обошла весь дом, закрывая другие двери и окна, задергивая шторы и гася свет. Убедившись, что все в порядке, я снова заглянула к Кэсси. Пока я смотрела на нее, девочка заворочалась и произнесла невнятно: «Сидеть… Место… Рядом». Должно быть, ей снились собаки Оуэна и команды, которым он научил ее днем.

Я поправила на ней одеяло и еще раз поцеловала.

– Спокойной ночи, мамочка, – пробормотала Кэсси сквозь сон.

– Спокойной ночи, малышка, – шепнула я в ответ и вышла из комнаты.

Но вместо того чтобы пойти к себе, я снова проскользнула в бабушкину спальню. Там я сняла домашние туфли и вытянулась на кровати рядом с ней, как я делала когда-то давно, когда была совсем маленькой. Бывало, мы подолгу разговаривали, обсуждая школьные экскурсии в океанарий или «слезы русалок», которые я находила на берегу днем. Еще бабушку очень интересовало, что затеваем мы с Фиби. Подкупая меня походом в магазин Джирарделли, где торговали десятками видов мороженого, шоколадом и прочими сладостями, она убеждала меня поделиться с ней подробностями наших шалостей, но никогда за них не ругала и ничего не рассказывала маме. Иногда бабушка просто читала мне вслух.

Но сегодня все было иначе. Бабушка умирала, и мне хотелось побыть с ней хотя бы немного.

Сначала я просто смотрела, как она спит, потом просунула ладонь под ее лежащую на одеяле руку. Бабушка слегка пошевелилась и слегка сжала мои пальцы. Прежде чем она успела осознать мое присутствие (и прежде чем испарилась моя решимость), я мысленно потянулась к ней, к ее разуму. Я старалась действовать как можно осторожнее, – так я, бывало, приоткрывала по ночам дверь, когда Кэсси спала, а я не хотела ее тревожить, – но все оказалось напрасно. Стены, которые бабушка воздвигла много лет назад, были по-прежнему высоки и неодолимы. Наткнувшись на них, я была вынуждена вернуться в собственные мысли.

Бабушка открыла глаза – в полутьме комнаты сверкнули голубоватые белки ее глаз.

– Прости меня, – быстро сказала я. Моя мама всегда говорила, что лезть в чужие мысли без разрешения еще хуже, чем читать чужие дневники.

Бабушка покачала головой.

– Мне не за что тебя прощать. – Она зевнула. – Знаешь, я так устала, что не могу спать, – добавила она и, повернувшись на бок, включила на столике ночник. Каждое ее движение казалось мне медленным, точно рассчитанным, словно даже просто поднять руку стоило ей огромного труда. Сжав в пальцах лежавшую рядом с ночником книгу, бабушка снова перекатилась на спину.

– Почитай мне немного.

Я взяла книгу в руки. Это оказался сборник духовных стихотворений и эссе. Между страницами торчала закладка – косичка, сплетенная из оранжевой шерсти. Открыв книгу на отмеченном месте, я осторожно коснулась закладки кончиком пальца – мне казалось, что шерстяные нити рассыплются в прах у меня на глазах, но ничего не произошло, хотя от времени шерсть свалялась и стала жесткой, так что теперь расплести косичку было бы трудновато.

Я удивленно откашлялась.

– Ты все еще хранишь их, – сказала я. Мама плела такие закладки из остатков бабушкиного вязанья.

– Я сберегла их все. – Бабушка подняла руку, чтобы показать мне на один из ящиков комода – и поморщилась: даже этот простой жест дался ей нелегко. – Они лежат в верхнем ящике в красной коробке из-под туфель. Я иногда достаю их… – Она вздохнула. – На них приятно смотреть. Так ты мне почитаешь?..

Я села на кровати.

– Ты не хочешь пить? – спросила я, прежде чем начать чтение. – А может, тебе пора принять какое-то лекарство?

Бабушка отрицательно покачала головой.

– Нет, ничего не нужно. Просто почитай.

– Ну хорошо… – Я начала читать, но осилила, наверное, всего пару страниц. Усталость взяла свое, и я задремала. Сколько я спала, я сказать не могла, но проснулась я внезапно, словно от толчка. Спать мне больше не хотелось, я чувствовала себя отдохнувшей и бодрой. Книга, которую я читала, лежала у меня на груди, рядом тихонько похрапывала бабушка. Дождь прекратился, ветер тоже утих.

Я посмотрела на светящийся циферблат электронных часов и нахмурилась. Одна минута четвертого. Все мускулы в моем теле мгновенно напряглись, как наэлектризованные, словно я только что выпила подряд десять чашек крепчайшего кофе и к тому же пробежала марафон.

Но почему я проснулась?

Мое сердце отчаянно стучало в груди, а свесившаяся с края кровати нога слегка подергивалась, словно в нервном тике. Во мне поселились тревога и какая-то нервозность, и это было похоже на то состояние, которое я испытывала каждый раз, когда, высадив Кэсси у ворот школы, я наблюдала, как она втягивает голову в плечи, пытаясь избежать любопытных и настороженных взглядов одноклассников.

Кэсси!.. Стоило мне вспомнить о дочери, как я тут же почувствовала настоятельную необходимость проведать ее. Это инстинктивное стремление становилось с каждой секундой все острее, превращаясь в почти неконтролируемый импульс, граничащий с паникой. Что-то было не так.