Керриган Берн - Разбойник

Фара заблудилась в бесконечных поворотах извилистых коридоров, прежде чем нашла кабинет. Она на несколько минут задержалась в библиотеке, отвлекшись на книжные шкафы до потолка вышиной и железную винтовую лестницу, ведущую на второй этаж. Кабинет, как Фара и предполагала, находился в великолепной комнате рядом с парадным входом. Хотя, сунув голову в дверь – явно никто не запирал двери в этом чертовом замке, – Фара обнаружила красивую и массивную комнату пустой.

Нет, не пуста per se[8]. Пусть внутри никого не было, странное, почти физическое ощущение присутствия хозяина чувствовалось в каждом уголке этого мужского кабинета. Фара слышала его в едких нотах сигарного дыма, льнущего к мягкой темной кожаной мебели. Запах сигар смешивался с ароматом кедра и какого-то цитрусового масла, которым натирали огромный письменный стол, окруженный еще более темными деревянными шкафами. Ни единого солнечного луча не проникало сюда сквозь тяжелые бархатные портьеры цвета красного вина. Единственным источником света служили две лампы на аккуратном столе и очередной камин размером с жилье небольшой семьи с Чипсайда.

Словно манимая невидимыми руками, Фара сделала робкий шаг в кабинет, потом еще один. Лишь шелест ее юбок и хриплое дыхание нарушали царящую здесь тишину.

Удары ее сердца – громкие, как пушечные выстрелы, – эхом отдавались в ушах, когда она вошла в личное логово Дориана Блэквелла.

Фара попыталась представить в этой комнате такого человека, как Черное сердце из Бен-Мора, занимающегося чем-то прозаическим, вроде написания письма или просмотра бухгалтерских книг. Но, пробежав пальцами свободной руки по бронзовому пресс-папье в форме корабля, она поняла, что вообразить такую картину невозможно.

– Я вижу, вы уже пытались бежать.

Отдернув руку от пресс-папье, Фара прижала ее к вздымающейся груди и повернулась лицом к своему похитителю, стоящему в дверях.

Он был даже выше, чем она помнила.

Темнее.

Крупнее.

Холоднее.

Даже когда он стоял в солнечном свете, проникающем в кабинет через окна фойе, Фара ощущала, что Блэквелл неотъемлемая часть теней этой комнаты.

Словно для того, чтобы проиллюстрировать ее мысли, он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь, успешно перекрыв все источники естественного освещения.

Повязка закрывала его поврежденный глаз, позволяя увидеть лишь край шрама, а в здоровом глазе, освещенном огнем, можно было прочесть мысли, для передачи которых двух глаз и не нужно.

«Теперь ты моя».

Как это было верно. Ее жизнь зависела от милосердия этого человека, печально известного отсутствием милосердия.

Черный сюртук, едва скрывавший его широкие плечи, растягивался в такт его движениям, но если что и привлекло внимание Фары, так это до боли знакомая черно-синяя с золотом клетка его килта. Плед Маккензи. Фара и не знала, что мужские колени могут быть такими мускулистыми или что покрытые черной порослью мощные ноги в больших черных ботинках могут быть такими привлекательными.

Фара попятилась назад, к столу, когда он сделал к ней шаг, вновь вызывая в ее памяти образ крадущегося ягуара. Отблеск огня играл на широких чертах его загадочного лица и отбрасывал тени на нос, сломанный так много раз, что его больше нельзя было назвать аристократическим. Разумеется, несмотря на дорогой галстук, сшитый на заказ костюм и эбеново-черные волосы, подстриженные по моде, больше ничто не выдавало джентльмена в Дориане Блэквелле. На его челюсти красовался исчезающий синяк, а на губе заживала рана. Вчера во время бури она этого не заметила, однако знала, что это Морли поранил его. Неужели с тех пор прошло так мало времени?

Что он только что ей сказал? Что-то о бегстве?

– Я… я не знаю, о чем вы говорите.

Взгляд его здорового глаза устремился на почти забытые Фарой тарталетки, которые она сжимала в руке.

– Полагаю, вы пытались убежать через кухню, но вас задержал Уолтерз.

«О черт!» Воздух в кабинете внезапно стал слишком плотным. Слишком густым, наполненным, изобилующим… Блэквеллом.

Решив не поддаваться страху, Фара вздернула подбородок и заставила себя посмотреть ему прямо в глаза… Точнее… в глаз.

– Ничего подобного, мистер Блэквелл, я проголодалась. И я не хотела встретиться с вами лицом к лицу, не подкрепившись.

Блэквелл приподнял бровь.

– Подкрепившись? – От его безучастного голоса волоски на затылке Фары встали дыбом. – Пирожными?

– Да, именно так, – стояла на своем Фара.

В доказательство своих слов она сунула одну тарталетку в рот и принялась яростно жевать, о чем тут же пожалела, потому что та оказалась суше сухаря. Проглотив комок, Фара постаралась сдержать гримасу, пока он медленно и очень неприятно продвигался к ее желудку.

Блэквелл подошел к ней чуть ближе. Если она не ошибалась, его холодная маска на мгновение незаметно соскользнула и в его взгляде мелькнул намек на нежность, если его лицо, конечно, вообще способно выражать подобные чувства.

Фара подумала, что оказаться более обескураженной невозможно. Как она ошибалась! Она моргнула – и его лицо вновь стало холодным и расчетливым, и ей подумалось, что это игра света обманула ее.

– Большинству людей требуется перед встречей со мною гораздо более сильное подкрепление, – произнес он с усмешкой.

– Нет, я обнаружила, что хорошо приготовленный десерт может принести пользу любому в плохой ситуации.

– Серьезно? – Он обошел ее слева и повернулся спиной к огню, отчего его лицо погрузилось в глубокую тень. – Пожалуй, мне хочется проверить вашу теорию.

Это была последняя тема, которую Фара ожидала обсудить с Черным сердцем из Бен-Мора наедине.

– Хм, вот. – Она протянула ему тарталетку, держа лакомство дрожащими пальцами.

Блэквелл поднял свою большую руку. Глубоко вздохнул. Снова опустил руку и сжал по бокам оба кулака.

– Положите ее на стол, – попросил он.

Озадаченная странной просьбой, Фара бережно положила пирожное на сверкающее дерево, замечая, что он подождал, пока она уберет руку, прежде чем потянуться к лакомству. Оно исчезло между его губ, и Фара затаив дыхание наблюдала, как двигаются мышцы его челюсти, пока зубы медленно и методично перемалывают пирожное.

– Вы правы, миссис Маккензи, тарталетка действительно подсластила этот момент.

Жжение в легких заставило Фару выдохнуть, и она попыталась вложить часть своего недавнего раздражения в этот звук.

– Давайте покончим с любезностями, мистер Блэквелл, и перейдем к насущным делам. – Фара вложила в свой голос каждую частичку бодрого британского профессионализма, приобретенного за последние десять лет, когда она успокаивала дрожь страха искусством, рожденным усердной практикой.

– К каким делам? – поинтересовался Блэквелл.

– Что вам от меня надо? – спросила она. – Прошлой ночью я думала, что вижу вас во сне, но ведь это не так, правда? И там, в темноте, вы пообещали… сказать, почему привезли меня сюда.

Он наклонился к ней, вглядываясь единственным глазом в каждую клеточку ее лица, словно запоминая его.

– Да, так оно и было.

– Не хотите ли скотча? – предложил Дориан, направляясь к стоявшему между двух кожаных кресел столу с подносом, заставленным хрустальными графинами и бокалами.

Довольная тем, что теперь их разделяет какое-то расстояние, Фара сначала хотела отказаться, но, немного подумав, сказала:

– Да, благодарю вас.

– Считайте это поклоном от вашего родственника, маркиза Рейвенкрофта.

Фара моргнула.

– Родственника?

Внимательно наблюдая за ней, он взял два одинаковых бокала и щедро плеснул в них густой жидкости карамельного цвета.

– Я имею в виду Лиама Маккензи, нынешнего лэрда клана Маккензи. Он – родственник вашего покойного мужа, без всяких сомнений.

Порывшись в памяти, Фара попыталась унять бешено колотившееся сердце.

– У меня… не было возможности познакомиться с ним, – промолвила она. И это было правдой.

Блэквелл загадочно на нее посмотрел.

– Прошу вас, садитесь. – Он указал на кресло, стоявшее ближе к огню.

Фара осторожно села, будучи не в силах отвести от него глаз. На всякий случай. На случай, если он… что? Впадет в убийственное безумие? Внушит ей ложное чувство безопасности, а потом скажет как бы между делом: «Вы не должны больше пытаться сбежать».

Вместо того чтобы подать ей бокал, Блэквелл поставил его на небольшой столик около ее локтя, прежде чем опустить свое высокое тело в кресло напротив. Это было все равно что сидеть лицом к лицу с дьяволом, готовясь заключить с ним соглашение и пытаясь не задумываться о вечной цене такой сделки. Ваше сердце. Ваша жизнь.

Ваша душа.

– Я говорила вам, – начала Фара, – что мне захотелось есть.

Блэквелл опустил на нее насмешливый взгляд.

– Давайте не будем оскорблять наши интеллекты, обманывая друг друга.

Чтобы скрыть чувство вины, Фара потянулась к своему виски и сделала глоток больше, чем следовало бы. Охнув, она зажала рот рукой, когда жидкость обожгла ей грудь и вызвала слезы на быстро моргающих глазах. Как тут удержать самообладание!

Уголки его губ слегка дрогнули от смеха, но улыбки так и не последовало.

– Вы чуть не до слез напугали беднягу Мердока, – сказал он.

Фара приоткрыла рот, чтобы ответить ему, но смогла лишь икнуть. Плотно сжав губы, она откашлялась и сделала еще одну попытку:

– При любых других обстоятельствах я бы испытала чувство вины, узнав, что мои действия каким-то образом огорчили кого-то, но похитить леди посреди ночи и не ждать, что она попытается убежать… Это, знаете ли, ставит под вопрос ваши умственные способности. – Она сделала еще один глоток крепкой жидкости – поменьше на этот раз, – хорошо усвоив предыдущий урок.

Блэквелл еще не выпил, а всего лишь покачивал виски в бокале, не отрывая от нее глаз.

– Я ничуть не сомневался, что вы попытаетесь сбежать, поэтому велел одному из моих людей следить за каждым выходом из замка, – сообщил он Фаре. – И я лишь хочу предостеречь вас от дальнейших попыток. Если вам удастся проскочить мимо одного из моих стражников, я бы очень не хотел посылать за вами собак. Это сделало бы сложившуюся ситуацию еще более неприятной для нас обоих.