– Я расскажу вам, что у вас была своя доля тайн, причем не таких, которые лучше оставить во тьме, как мои, а таких, которые сотрясут всю Британскую империю.

Мыло выпало из ее руки, прокатилось по ее женской плоти и исчезло в воде. Все тепло и наслаждение улетучились, и Фара ошеломленно замотала головой.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Пугающей скорости, с которой атмосфера вокруг них нагревалась и остывала, было бы достаточно для того, чтобы вызвать чахотку. Разве она только что не пережила одно из самых интимных мгновений в ее жизни? И вот теперь он хочет вернуться к разговору о прошлом. Раскрывая тайны. Разрывая старые раны.

Она передумала. Она действительно его ненавидела. Ей было ненавистно видеть, как он качает темноволосой головой с притворным осуждением.

– Разумеется, свои поиски я начал с «Эпплкросса», – проговорил Блэквелл. – Судя по архивам приюта, некая Фара Ли Таунсенд умерла от приступа холеры, потому что ее способность противостоять болезням была ослаблена фатальным семейным заболеванием.

Фара все это знала, но поймала себя на мысли, что не может понять, действительно ли Черное Сердце из Бен-Мора собирается сидеть в единственном темном месте этой светлой комнаты и раскрыть ту единственную тайну, которая, по ее мнению, у нее осталась. Он назвал ее настоящую фамилию. Ту, что она никогда не раскрывала никому, даже Дугану Маккензи.

– Ужасное заболевание эта холера, – продолжил он, внимательно наблюдая за ее реакцией. – Оно распространяется по тесным закуткам таких заведений, как «Эпплкросс», оставляя за собой массовое опустошение. Так что единичный случай – это неслыханно. Итак, с некоторым принуждением, как вы это называете, мне удалось установить, что через две недели после смерти Маклина и ареста Дугана из «Эпплкросса» исчезла десятилетняя девочка, а сестра Маргарет скрыла это исчезновение. Под предлогом того, что девочка была заразной, она якобы сожгла ее труп, чтобы скрыть исчезновение ребенка.

В этом для Фары не было ничего нового. Проработав бок о бок с архивным комиссаром почти десять лет, она смогла украдкой взглянуть на свое собственное свидетельство о смерти.

– Куда же вы направились после этого? – еле слышно спросила она.

Дориан искоса посмотрел на нее.

– Это был сложный поиск, требующий денег, которых у меня не было. Поэтому я немедленно взялся за их добывание и добился небольшого успеха.

Обведя глазами свое роскошное окружение, Фара закатила глаза.

– Всему миру известно, как вы их добываете, – заметила она.

– Не совсем. Несколько лет я зарабатывал на жизнь, будучи разбойником с большой дороги. В те дни поезда еще не ездили так далеко, так что богачи часто преодолевали оставшуюся часть пути в экипажах.

Выпрямившись в воде, Фара слишком поздно заметила, что темный сосок выскочил над ее поверхностью, прежде чем она снова нырнула.

– Разбойником с большой дороги? – переспросила она. – Вы причиняли кому-то боль? – продолжала она расспросы, надеясь, что Блэквелл не заметил ее оплошности.

Он, разумеется, заметил.

– Я причинял боль многим людям, – сказал он, будто обращаясь к ее пышному бюсту. – Мы сможем обсудить это позже. Я чувствую, что мы уже исчерпали темы разговора обо мне.

Сердце Фары подскочило, как испуганный кролик.

– У меня нет прошлого. Я была сиротой, когда сбежала из «Эпплкросса», отправилась в Лондон…

– Не лгите мне, Фара. – Тихий голос Блэквелла звучал так страшно, что она бы предпочла, чтобы он кричал. – У вас ужасно получается.

Фара пыталась нащупать на дне ванны упавший туда кусок мыла, используя это как предлог не смотреть на него.

– Не знаю, о чем вы говорите.

– Мне известно, что вы были… кто вы?

– Это невозможно, – настаивала Фара. – Я никто.

Вот.

Она нашла мыло, но притворилась, что продолжает поиски, хватая мыло скользкими пальцами.

– Уж никем-то вас никак не назвать, – усмехнулся Дориан. – Фара Ли Таунсенд, дочь покойного Роберта Ли Таунсенда, капитана стрелковой бригады принца-консорта в Крыму и, что еще важнее, графа Нортуока. Вы – единственная живая наследница того, что до последнего времени считалось самым противоречивым и спорным состоянием в Британии.

Каждое его слово пригвождало Фару к дну ванны. Она опустилась в воду до подбородка, жалея, что не может просто нырнуть под воду и спрятаться в ее темной и безопасной глубине без смертельных последствий. Он видел слишком много. Знал слишком много, и это могло все испортить.

– Вы ошибаетесь, – сделала она еще одну попытку разубедить его. – Фара – не такое уж редкое имя, а Ли – обычная фамилия, так что ваша ошибка вполне объяснима. Но на всякий случай, если вы вдруг не знали. Фара Ли Таунсенд была недавно обнаружена в одной лондонской больнице, где она чудесным образом оправилась от амнезии. – Фара наконец собралась с силами, чтобы противостоять скептицизму Блэквелла. – Она вышла замуж за мистера Гарольда Уоррингтона, эсквайра, меньше месяца назад. Они давно были с ним обручены. Так что, как видите, мистер Блэквелл, я никак не могу быть той, за которую вы меня принимаете.

Блэквелл прищурился и произнес следующие слова очень осторожно, хотя едкий сарказм ядом сочился из его губ:

– Вообразите мое удивление, когда я увидел газетные заголовки. «Давно пропавшая наследница графа Нортуока тайно вышла замуж! Титул графа был пожалован ее мужу, оказавшемуся управляющим ее покойного отца! У мужа почти не было голубой крови!» Разумеется, я не забыл о клятве, данной мною много лет назад, а потому договорился о встрече с миссис Фарой Ли Уоррингтон. Но, едва взглянув на нее, я сразу понял, что она самозванка.

– Это же нелепо, – усмехнулась Фара. – Как вы могли это понять?

Едва сдерживаемая улыбка угрожала суровым линиям его рта.

– Мне кое-что известно о самозванцах, мошенниках, ворах и жадности.

– Да, я слышала, что вы своего рода эксперт в таких делах. – Фара обычно не отличалась вспыльчивостью, но, похоже, в отличие от страха, гнев заставил ее почувствовать себя менее беспомощной.

– Да-да, – подтвердил Блэквелл. – Так что верьте мне, когда я говорю, что узнал душу, столь же черную, как моя, и столь же коварную.

– Ваша версия мне не кажется правдоподобной. – Фара начала всерьез задумываться о попытке сбежать, и черт с ней, со скромностью. Впрочем, было достаточно одного взгляда на длинные и мощные ноги Дориана Блэквелла, чтобы подавить в себе порыв паники.

Далеко ей не убежать, но она могла только представить, как он накажет ее на этот раз. Фара не знала, подействовали на него ее колкости или нет, но была не в состоянии придумать другой причины, заставившей его так долго молча изучать ее.

– Хотите верьте, хотите – нет, но есть злодеи и похуже меня, – вымолвил он наконец.

– Сомневаюсь.

Обивка кресла заскрипела, когда сильные пальцы Блэквелла сжали подлокотник.

– Я ведь не причинил вам боли, не так ли? Даже не задел вас! – В его хрипловатом голосе послышался вызов. – Я знаю мужчин, которые разорвут вас на части, лишь бы иметь удовольствие услышать ваши вопли. Они заставят вас молить о смерти, прежде чем покончат с вами. Они используют каждую частицу вашего тела и души, пока и то и другое не сморщится и не умрет, и тогда они выбросят вас в канаву. – С этими словами Блэквелл встал и, двигаясь по мраморному полу удивительно бесшумно, подошел ближе к ней. – Может, я и негодяй, и злодей, но я не такой, как они.

– Нет, вы только общаетесь с ними и нанимаете их. – Бравада Фары стала ослабевать, и она ухватилась за нее с отчаянием, с каким человек, которого вот-вот унесет вниз по реке, хватается за свисавшую над водой ветку. – Ваши руки могут казаться чистыми, но всем известно, что вы осквернены реками крови. – И ей стоит не забывать об этом.

– Вот в этом вы ошибаетесь, Фара. Мои руки по локоть в крови и никому не кажутся чистыми. – Мороз покрыл льдом все тепло и интерес, который он проявлял, и внезапно вода в ванне стала ледяной и несвежей.

– Я не собираюсь помогать вам причинять кому-то боль, – заявила Фара.

– А я вас об этом и не попрошу. – Блэквелл выпрямился, глядя на нее своим дьявольским взором. – Я лишь требую, чтобы вы заявили права на то, что по праву принадлежит вам.

– Кто-то другой уже заявил эти права! Законные…

– Снова отрицайте это, но вам не понравятся последствия.

Фара начала быстро осознавать, что чем безучастнее был голос Блэквелла, тем опаснее он становился.

– Да, хорошо! – прошипела она. – Я и есть… я была… Фарой Ли Таунсенд. Но вам не пришло в голову, что я никогда не объявляла себя ею по какой-то причине? Что я намеренно взяла себе чужое имя и выбрала жизнь в относительной безвестности?

– Я полагал, что дело в Уоррингтоне, – проговорил Дориан.

– Нет, не только в Уоррингтоне. Бо́льшая часть богатств моего отца была добыта тем же способом, что и ваши богатства. Военные трофеи, смерть врагов, шпионские сети, ложь, шпионаж.

– Откуда вы это знаете?

– Я помню, как отец с мамой ссорились из-за этого, когда он вернулся из Крыма. – Грудь Фары сдавило, что случалось всегда, когда она думала о прошлом. – Родители любили меня, по крайней мере, насколько я помню. И зачем они обручили меня с таким гадом, как этот Уоррингтон, – полная для меня загадка.

– Иногда жадность сильнее любви.

– Нет, это не так, – заспорила Фара. – Жадность не может быть сильнее настоящей любви. Только страх может… И это лишь в том случае, если вы позволяете ему одолеть любовь. Должно быть, мои родители чего-то боялись, попали в какую-то беду.

– А потом умерли.

– Именно так. – Фара положила мыло на поднос, и от ее внимания не ускользнул проблеск чего-то, смахивающего на сожаление, промелькнувшее на лице Блэквелла. Решив его проигнорировать, Фара провела влажными пальцами по глазам, уставшим и распухшим от пролитых слез. – Для меня мысль о браке с Уоррингтоном всегда была невыносимой. Он был ровесником моего отца и вечно огорчал меня, когда я была ребенком. Мне сказали, что мои родные умерли от холеры… Хотя, становясь старше, я все время спрашивала себя, что, может… – Фара прервалась, не желая озвучивать эти мысли. Неужели ее жизнь действительно так жестока? Неужели все, кого она любила, были отобраны у нее из-за злых поступков другого человека?