Керриган Берн - Разбойник

Не сможет ли Морли тоже предложить ей защиту от некоего человека, который хочет ее смерти?

Возможно, но, несмотря на ее сомнения относительно Черного Сердца из Бен-Мора, она не могла отрицать ни его безжалостной жестокости, ни его ума, ни изобретательности. Блэквелл безжалостно одолевал своих врагов; он мог и ей помочь избавиться от своих.

Но кто защитит ее от него?

Более того, может ли она поверить, что он сдержит слово? Что он от нее скрывал? Чего еще она в нем не рассмотрела? Фара знала, что у Дориана Блэквелла были свои тайны – настолько глубоко спрятанные, что добраться до них сможет лишь адское пламя. Может ли она привязать себя к нему как жена? Осмелится ли?

«Ты не можешь выйти замуж еще за кого-то, Фея! Ты принадлежишь мне! Только мне!»

– Этого он бы не захотел, – сказала она себе дрожащим голосом.

– Вы ошибаетесь.

Что-то в этих жестких словах, произнесенных более мягким тоном, заставило Фару посмотреть на Дориана, но когда она вновь открыла глаза, он снова от нее отвернулся.

– Кроме вас, я был единственным человеком в целом мире, которого Дуган любил и которому доверял. И, честно говоря, он был единственным человеком, который когда-либо что-то для меня значил… Может, потому, что у меня не было Феи, которая могла бы захватить мое сердце?

Не потому ли, что у него просто не было сердца? Фара очень хотела, чтобы он посмотрел на нее. Чтобы она смогла увидеть холод его жестоких черт. Чтобы его пугающая внешность заморозила робкое тепло, пробравшееся в ее сердце и угрожающее растопить ее решимость.

Блэквелл остался стоять лицом к окну, его темная тень купалась в пасторальном солнечном свете. Для кого-то, кто говорит на правильном английском, он точно казался частью этого дикого, холмистого, вероломного пейзажа.

– Что вы говорите? – подсказала она.

– Вам не кажется, что если бы он был жив, то захотел бы нас познакомить? Захотел бы даже, чтобы мы поладили. Его самый близкий друг и любимая жена?

Вопросы Блэквелла лишили Фару дара речи. Скрытый в них смысл был чем-то, о чем она не подумала, чем-то, что могло изменить все ее перспективы.

– Я же говорил вам, что он просил меня разыскать вас. Разве это нельзя счесть возможностью того, что даже в случае его смерти он мог бы благословить наш брак? Что, возможно, он даже хотел, чтобы мы поженились – чтобы заботиться друг о друге? – сделал тревожно убедительный вывод Блэквелл.

– Заботиться друг о друге? – переспросила Фара. – Разве это возможно? – выдохнула она, тут же пожалев о том, что у нее не хватило ума держать свои мысли при себе.

Молчание Дориана Блэквелла стало более осмысленным, чем любые слова, а мысли Фары закружились, пока он рассматривал изумрудные берега, целуемые весной, и собирающиеся вдали облака. Фара заметила, что с возрастом и опытом стала все чаще заниматься самоанализом, на который редко бывают способны молодые. Бо́льшую часть своей жизни она считала способность к заботе и состраданию одной из своих сильных сторон. Смогла ли бы она заботиться о Дориане Блэквелле? Конечно, смогла бы. Он же человек, не так ли? С потребностями, амбициями и… чувствами. Хотя в последнее и трудно было поверить. А что, если Блэквелл превратит ее способность заботиться о ком-то из одной из самых сильных ее сторон в глубокую слабость? Если кто и способен на что-то подобное, так это, скорее всего, именно Блэквелл, человек без совести и жалости… Вот в чем заключалась опасность!

– Независимо от того, какие чувства мы друг к другу испытываем, я клянусь заботиться о вас. Не стоит ли с этого и начать? – Он наконец повернулся к ней, его шрам в солнечном свете казался почему-то еще белее и глубже. Даже на свету в его больном глазу таилась тень, намекавшая на таинственную, ужасающую пропасть, в которую можно заглянуть и никогда не найти ее дна. Какая-то бесшабашная часть Фары хотела рискнуть, и это был самый опасный импульс, какой она испытала во взрослой жизни.

Фара поймала себя на мысли, что ей хотелось бы знать, заботился ли кто-то когда-то о Блэквелле?

– Я мог бы разогнать некоторые ваши страхи, – продолжал он, явно приняв молчание Фары за задумчивость. – Это будет брак только по имени и титулу. Я бы избавил вас от более… интимных обязанностей жены. – Говоря это, он не смотрел в глаза Фары и быстро перешел к следующей мысли: – Также после того, как мы справимся с угрозой вашей жизни, я лишь попрошу вас один месяц в году проводить со мною здесь, в замке Бен-Мор, и один месяц – в Лондоне, в сезон. Для видимости и просто на всякий случай. Остальные десять месяцев в году ваше время и состояние будут принадлежать только вам, и вы сможете использовать их по своему разумению. Вы сможете занять одну из резиденций вашего отца или любое количество моих домов.

– Сколько же их? – полюбопытствовала Фара.

Блэквелл ответил не сразу, видимо подсчитывая свои жилища, а значит, его владения очень обширны.

– Полагаю, вы хотите, чтобы я включил в список и свои резиденции за границей. Итак, включая средиземноморские виллы и виноградники во французском регионе Шампань…

– Виллы? – изумилась Фара. – Так их много?

Призрак усмешки коснулся его губ.

Фара прижала ладони к разгоряченным щекам. Жена разбойника с большой дороги. Омерзительно богатого разбойника, конечно, но все же преступника. Неужели они с Дуганом в детстве оказались пророками? Неужели она вообще об этом думает? Думает… о Блэквелле?

Охваченная внезапной потребностью примириться, Фара захотела разбить сгусток постоянного напряжения в его плечах. Растопить морозную патину в его взоре. Сделать трещину в гладкой, покрытой броней маске его лица. Если ей суждено еще немного поразмыслить об этом, то придется найти что-то человеческое в Черном Сердце из Бен-Мора.

Фара провела сморщившимися кончиками пальцев по поверхности воды.

– Прежде чем я скажу что-то еще, мне кажется правильным отметить, что я вовсе не хотела оскорблять вас раньше. Признаться, я чувствую себя здесь не в своей тарелке.

Блэквелл издал сухой смешок.

– Не говорите ерунды! Я последний из всех живых, кто осудил бы плохое поведение. Кстати, несмотря на это, я вынужден признать, что у вас есть все основания сомневаться, презирать и бояться меня.

– Вовсе я вас не презираю! – Спорить с тем, что сомневается и боится его, она не стала.

– Дайте немного времени, – насмешливо проговорил Дориан.

Эти слова вызвали у Фары улыбку, и она изучающе посмотрела на него из-под ресниц, с некоторым удовлетворением заметив, что кое в чем она все же добилась успеха. Блэквелл разжал кулаки, и в его беспокойных глазах появилась если не теплота, то вполне приемлемая степень уравновешенности.

Сердце Фары забилось с такой силой, что все ее тело завибрировало. Это биение можно было услышать в ее шумных выдохах, когда они смотрели друг на друга. Весь остров, раскинувшийся за ним океан, сам горный воздух, казалось, ловили ее дыхание и ждали, когда слово, замершее на кончике ее языка, вырвется из темницы ее губ.

И когда этот узник будет освобожден, вернуть его больше не удастся.

«Да». Обычно это не такое уж ужасающее словечко, но в этот момент оно, казалось, означало либо спасение, либо проклятие.

Конечно, она всегда могла сказать «нет». Хотя, судя по тому, как Блэквелл в это мгновение уставился на нее, Фара ощутила, что слова для него мало значат. Не многие люди отказывали Дориану Блэквеллу и доживали до того, чтобы поведать об этом миру. «О Дуган, зачем ты послал мне эту темную лошадку? – вскричала Фара мысленно. – Зачем попросил дьявола во плоти найти и защищать меня?»

Юному Дугану и в голову не могло прийти, как подействует на его Фею стоявший сейчас перед ней человек. Каким же опасным он был в действительности из-за безрассудных импульсов, пульсирующих в его жилах и оседающих в самых потайных местах.

Дуган не мог знать, как сильно Дориан Блэквелл втайне взволнует ее. Как его взгляд, устремленный на Фару, заставит ее чувствовать себя беспомощной и могущественной одновременно.

Она никогда не признается Блэквеллу, что именно его слова о Дугане в конце концов убедили ее. Если бы Дуган был жив, могло ли все это повернуться иначе? Остался бы Дориан Блэквелл по-прежнему меньшей половиной так называемых Братьев Черное Сердце?

Даже сейчас Дугану осталось бы три года до освобождения из того дьявольского места. Может, они втроем создали бы что-то вроде совместной жизни?

Фара понимала, что этого ей никогда не узнать.

В любом случае ей, похоже, было суждено стать женой разбойника с большой дороги.

Дьявол, о котором шла речь, стоял молча и неподвижно, пока Фара спорила сама с собой, но наконец потребность дышать овладела обеими сторонами спора, и она поняла: сейчас или никогда.

– У меня есть одно условие. – Слова вырвались из ее груди на порывистом выдохе.

– Это, должно быть, интересно. – Блэквелл нетерпеливо скрестил свои мощные руки на еще более мощной груди, но в его глазах вспыхнул торжествующий огонек. – Давайте-ка послушаем!

– Я не стану добиваться состояния Нортуоков только для того, чтобы потом, когда я умру, оно досталось какому-нибудь дальнему родственнику. Так что если я должна выйти за вас замуж, вы обеспечите меня еще кое-чем, что я захочу.

– Богатство Таунсенда, титул графини и относительная автономия. – Он загибал пальцы при перечислении. – Что еще вы можете от меня хотеть?

– Если не считать Дугана, я больше двадцати лет жила без семьи. – Фара рывком поднялась из ванны и оказалась перед Черным Сердцем из Бен-Мора абсолютно нагой. – Чего я хочу от вас, так это ребенка.

Дориан не мог припомнить, когда в последний раз кто-то до такой степени шокировал его. Годы. Быть может, десятилетия. Он видел так много разных обнаженных женщин, так много вещей, которые сломали бы других людей, что со временем способность удивляться его покинула. Или ему так казалось. Его мысли стали такими же рассеянными и бесцельными, как ручейки, стекающие по ее роскошным формам. Богиня, поднимающаяся из воды. Как на картине Боттичелли «Рождение Венеры», только с тяжелыми серебристыми волосами, потемневшими от ванны, которые, в отличие от Венеры, она не использовала, чтобы скрыть свои женские тайны. Она стояла, упрямо вздернув подбородок, расправив плечи и приосанившись, а ее мягкие серые глаза смотрели на него со смесью решимости и ожидания.