Фара предлагала Блэквеллу свое тело. Она хотела, чтобы он сказал хоть что-нибудь. Ответил на ее требования. Но как он мог говорить, когда вся эта великолепная плоть, раскрасневшаяся от теплой воды, без намека на стыдливость, обнажилась перед ним? Пар в воздухе затуманивал все резкие линии и яркие цвета с мечтательной двусмысленностью, которая привлекала его ближе к ванне.

Изо всех сил стараясь сохранить маску безразличия, Дориан буквально прилип ботинками к мрамору и отказывался сделать еще один шаг. Вспомнилась поговорка о мотыльке и пламени. О том, что нельзя подлететь слишком близко к Солнцу.

Ее груди – это что-то. Бледные, шелковистые, безупречные шары, увенчанные тугими сосками самого изумительного оттенка розового. Изящный изгиб ее талии, маленькая ямка в центре живота, которая, казалось, так и манила его взгляд ниже, к небольшому гнездышку золотистых кудряшек между ее…

– Не-ет! – процедил Дориан сквозь зубы, которые отказывались разжиматься, как бы он им ни приказывал.

– Нет? – эхом отозвалась Фара, ее тонкие, изящные брови сошлись на переносице. – Вы не хотите меня?

– Нет. – Это не было ложью. Но и правдой тоже не было. С того мгновения, как Блэквелл вошел в ванную и увидел, как волосы спадают на ее обнаженные плечи, тело предало его. Пока она мылась, его естество стало тяжелым, раздутым и твердым. А теперь? Теперь даже легчайшее прикосновение килта причиняло ему непостижимое удовольствие и мучительную боль. Ее трепетные ресницы опустились, а он продолжал рассматривать ее тело, не в силах обратить взор к лицу.

– Что же во мне кажется вам неприятным?

– Дело не в этом. – Блэквелл не мог подавить инстинкт защищать ее от боли.

– Тогда… – Ее взгляд метнулся в сторону, руки медленно потянулись вверх, чтобы прикрыть грудь, теперь так и дрожащую от холода. – Может, вы и мистер Мердок каким-то образом увлечены…

– Боже, нет! – Пробежав пальцами по волосам, Блэквелл отошел от Фары, желая увидеть что-то еще, кроме роскоши ее великолепной кожи, но тут же вернулся назад, потому что уже через миг страстно захотел снова полюбоваться ею. Как часто, с тех пор как они познакомились, он тайно фантазировал? Сколько мучений эта женщина уже причинила ему? Сколько он еще выдержит?

– Тогда… почему? – спросила Фара, ее голос так и сочился дерзостью.

Другой, более достойный, чем он, мужчина прикрыл бы ее, чтобы пощадить ее скромность. Согрел бы, чтобы избавить от дрожи, теперь заметной на ее нежной плоти. Заключил бы ее скользкое от воды тело в объятия, отнес в постель и нырнул в ее мягкость, прежде чем влага на ее теле успела обсохнуть.

Но единственным мужчиной здесь был сам Блэквелл, и он был не в состоянии дать ей то, что она просит, потому что…

– Об этом просто не может быть и речи, – проговорил он сквозь все еще стиснутые зубы.

Взгляд Фары смягчился, и она украдкой посмотрела на его килт. Еще никогда Дориан не был так доволен тем, как спорран[9] скрывает выходки его плоти.

– Значит ли это, что ваше тело… не способно? – Шум, произведенный горлом Блэквелла, прозвучал более жестоко, чем ему того хотелось, но он не мог объяснить, что хотел направить этот возглас на себя.

– Мое тело… – Его тело не было проблемой. Даже теперь, когда Дориан заставил себя посмотреть на нее, волна болезненного удовольствия, агонизируя, прокатилась по его позвоночнику. – Мое тело могло бы иметь ваше, пока вы не взмолитесь о пощаде.

Ее сочная нижняя губа приоткрылась, а зелень в ее глазах уступила место серебру, как он это видел и раньше.

– Тогда сделайте это, – прошептала она дрожащим голосом. – Я выйду за вас замуж, и вы получите от меня разрешение… делать со мной все, что захотите, пока я не забеременею. – Сказав это, Фара часто заморгала, крепко сжав по бокам крохотные кулачки, но ее поза и выражение лица по-прежнему выражали решительность.

Для любого другого мужчины ее предложение было равноценно получению ключей от Царства небесного. Для Дориана это было все равно что оказаться в самой глубокой яме ада.

Блэквелл боролся за то, чтобы сохранить самообладание, оторвать от нее взгляд, но подвиг ему совершить не удалось. Его глаза еще никогда так не пировали. Его тело никогда так не реагировало ни на одно зрелище.

А почему бы и нет? Она принадлежала ему.

Только ему!

Все это время часть его существа ждала эту маленькую фею с серебристыми волосами, чьи истории до сих пор преследовали его каждую ночь. Дориан не был готов увидеть смелую, элегантную женщину, которая будоражила ему кровь и распаляла тело.

Нет, его тело не было проблемой. Все дело в его разуме.

Пламя, лизавшее лед, сковавший его сердце, быстро погасло в порыве разочарованной ярости и отвращения к самому себе.

– Мы не будем лгать друг другу, – мрачно объявил он, и перед его глазами все слегка помутнело. – Я отклоняю ваше условие.

Прищурившись, Фара развернулась, но, прежде чем поднять ногу и выйти из ванны, дала ему возможность увидеть ее ягодицы в форме сердечка. Если бы такой человек, как Дориан Блэквелл, мог скулить, он бы заскулил. Может ли судьба быть более жестокой?

Фара потянулась к халату и прикрыла им свою очаровательную наготу.

– Если вы отклоняете мое условие, то я отклоняю ваше предложение, – заявила она. И, схватив полотенце, стала отжимать воду из своих роскошных кудрей.

– Вы забыли, что это не было предложением, – напомнил ей Блэквелл. Он никак не ожидал, что она окажется такой сильной. Такой волевой.

Разве ребенком она не была самым сладким ангелочком?

Фара бросила на него раздраженный взгляд, все еще вытирая волосы.

– Вне зависимости от того, как вы это называете, я откажусь. И выйду замуж за инспектора Мор…

– Не-ет! – взревел Блэквелл, направляясь ближе к ней. – Вы его не любите.

Обезумев, Дориан потянулся к плечам Фары, чтобы вытрясти из нее хоть немного чертового здравого смысла, но, прежде чем он заставил себя сделать это, его пальцы сжались, а суставы затрещали от силы его ярости.

В ее милых глазах полыхнул ужас, но она не отступила от него.

– Вас я тоже не люблю, – парировала она. – Но это не является частью нынешней дискуссии, не так ли?

Легкие Блэквелла лишились воздуха, когда их пронзила острая боль, и ему пришлось бороться за возможность снова вдохнуть.

– Я хочу подарить кому-то детство, которого меня саму лишили, – тише произнесла Фара. – И мужчина, за которого я выйду замуж, должен с этим согласиться.

– Вы. Не. Понимаете.

– Я понимаю, что вы самый отважный и самый страшный человек на свете. Вы можете, не задумываясь, убить человека или разрушать целые семьи одним росчерком пера. И если вы настолько смелы, чтобы делать это, то у вас должно хватить храбрости, чтобы всего-то несколько раз переспать со своей женой, пока я не смогу зачать ребенка.

Они уставились друг на друга, их воли столкнулись с физически ощутимой силой.

– Ваше тело обещано еще кому-то? – спросила она.

– Господи, нет!

– Тогда, может, ваше сердце?

– Мне казалось, мы договорились о том, что его у меня нет.

Фара выглядела еще краше в гневе, передающем ее нетерпение.

– Тогда объясните мне, если я чего-то не понимаю.

Дориан не мог передать это словами. По крайней мере, ей.

– Я уже все объяснил, – сказал он.

Мгновение она изучала Блэквелла, а потом протянула к нему руку. Он отступил назад, чтобы она до него не дотянулась.

Брови Фары задумчиво насупились.

– Дориан, сколько времени прошло с тех пор, когда вы позволяли кому-то прикасаться к вам?

Его желудок сжался, когда он услышал, как Фара называет его по имени. Он не мог ответить ей, не раскрыв слишком многого.

– Целая жизнь, – ответил Блэквелл.

– И, честно, именно поэтому вы не можете… м-м-м… иметь отношения со мной?

Он отвел глаза, сожалея о том, что позволил себе подобную слабость. Избегая контакта с другими, он делал вид, что считает людей недостойными даже его рукопожатия.

В этом случае все было иначе. Только не с ней.

– Как же вы убиваете людей, не прикасаясь к ним? – с любопытством спросила Фара, а потом покачала головой, и какое-то непонятное выражение скривило ей губы.

– Я часто ношу перчатки, – честно ответил Блэквелл. – К тому же не каждое оружие требует физического контакта.

– Разумеется, – автоматически ответила Фара, хотя ее брови по-прежнему хмурились, словно она пыталась решить какую-то проблему. – Но в перчатках вам приходится прикасаться к кому-то?

– Редко. Если этого нельзя избежать.

Фара кивнула, погрузившись в размышления.

– Хоть я и живу как вдова, но остаюсь девственницей, – призналась она. – Пусть мы не смогли договориться о ребенке, нам необходимо консумировать брак на случай, если его законность окажется под вопросом.

У Дориана пересохло во рту. Он-то считал, что предусмотрел все, однако интимные отношения были так далеки от сферы его возможностей, что эта деталь как-то ускользнула от него. Но сквозь охватившую его панику прорывался довольный шепот, ликующий по поводу того, что к Фаре не прикасался другой мужчина.

Постучав пальцем по крохотному пятнышку у себя на щеке, Фара сняла с головы полотенце, взяла с туалетного столика щетку и принялась расчесывать кудри.

– Полагаю, если бы я была достаточно практична, то могла бы завести любовника. Это решило бы обе наши проблемы, не так ли?

– Я убью любого, кто осмелится прикоснуться к вам, – холодно сообщил ей Дориан.

– Не самое лучшее, что можно предложить для решения проблемы, правда? – Фара раздраженно вздохнула. – Может, вам понравилось бы наблюдать? Похоже, вы склонны к таким вещам.

Уязвленный ее заявлением, Блэквелл угрожающе шагнул к ней. Да он всю жизнь был лишь наблюдателем и манипулятором человеческой воли и желания. Стоит ли так уж поражаться тому, что эта его склонность распространилась и на тревожную сексуальность?