– Пожалуй, да, я похожу по магазинам, почему бы и нет? – Без сомнения, ее будничные форменные костюмы скотленд-ярдовского клерка не подойдут графине.

– Скоро ли вы вернетесь в Шотландию, мэм?

– Я обязана регулярно приезжать к вам, – честно призналась Фара.

– Очень хорошо, миссис Блэквелл, приятного вам путешествия. – Приподняв фуражку, лакей отступил назад, спеша к путевым рабочим, толпившимся на платформе рядом с дверью железнодорожной конторы.

Как только Фара взглянула на них, они подскочили и сделали вид, что смотрят куда-то в сторону или просто ходят тут по делу, а не глазеют на нее. «К этому придется привыкнуть», – предположила Фара. Анонимность приводила в восторг, и Фара оплакивала невозвратную потерю, когда повернулась и заперла дверь на щеколду, услышав крик кондуктора: «Все по вагонам!»

В центре каждого помещения, которое занимал Блэквелл, стояло большое кресло, на котором он мог развалиться и возвышаться одновременно. Он был похож на мрачного деспота, который пропитал бархат и дамаск кровью своих врагов, а затем украсил эти ткани золотыми кистями и осветил их хрустальной люстрой. Деспот со вкусом к роскоши.

Глазная повязка Блэквелла пересекала лоб и приподнимала блестящие волосы щегольской волной. Здоровый глаз был устремлен на что-то на полу перед ним, явно вызывавшее у него досаду. Забытый хрустальный бокал с карамельной жидкостью стоял на одном его колене, сжатый рукой в кожаной перчатке, при виде которой мышцы в лоне Фары сжались.

Те ли это самые перчатки, в которых он был прошлой ночью?

Блэквелл встал, когда Фара вышла из тени узкого коридора и направилась к двум роскошным шезлонгам, служившим дополнительными сиденьями, рядом с которыми стоял небольшой обеденный стол в окружении изящных стульев времен Людовика XVI. Выпив виски, Дориан поставил бокал на подсобный столик.

Наступила долгая молчаливая пауза, прежде чем он начал внимательно осматривать ее, начиная от чинно затянутых в узел волос и заканчивая парой ее единственных хороших туфель, причем под его обычным холодом проступало вопросительное беспокойство.

Длинные ноги в два шага преодолели расстояние между ними, но он все же остановился за пределами ее досягаемости.

– А ты… я…

Уверенная, что поймать Черное Сердце из Бен-Мора заикающимся и лишившимся дара речи было делом редким и значительным, Фара поморщилась и приподняла бровь.

– Ну-у?.. – спросила она.

Блэквелл вмиг помрачнел, по бокам его жесткого рта залегли глубокие складки, и он озабоченно нахмурился.

– Как только мы приедем в Лондон, сразу же отправимся к портнихе, – заявил он.

– Да? А почему сразу? Разве у нас нет более важных дел?

Дориан скривил губы так, что сразу стало ясно: он собирается сказать что-то жестокое.

– Мне ужасно не нравится это платье, но я заметил, что в твоем гардеробе платьев лучше нет.

– А что не так с этим? – Опустив глаза, Фара провела рукой по пышному зеленому платью, стоившему месячных сбережений. – Мне казалось, что этот цвет мне идет.

– Да, Карлтону Морли тоже так казалось, – бросил он.

Улыбка вернулась на лицо Фары. Для человека, славившегося своим безразличием, ее муж оказался настоящим ревнивцем. Такое откровение не должно было бы сильно обрадовать ее, но обрадовало.

– Что ж, если мой гардероб оскорбляет тебя, то, полагаю, мне придется смириться с приобретением нового и дорогого приданого. – Фара страдальчески вздохнула. – Таково мое бремя.

По настороженному взгляду Дориана Фара поняла, что сбила его с толку.

– И это… тебе не по нраву?

«Неужели это для него важно?»

– Хотя женщины не любят, когда их вкус в моде подвергается сомнению, нельзя ошибиться, предоставляя им шанс приобрести новое платье. – Она посмотрела на него с широкой улыбкой. – Или несколько, как в твоем случае.

Дориан внимательно разглядывал ее улыбку, хмурясь все сильнее, а между черных бровей залегли две морщины. Казалось, ее хорошее расположение духа портило ему настроение, как будто он ожидал, что она будет раздраженной или сердитой.

– Тебе надо сесть, – приказал он, указывая на обитое плюшем кресло, которое он только что освободил.

– Разве это не твое место?

– Садись, – настаивал он, по-прежнему как-то странно разглядывая Фару. Одно мгновение он смотрел на ее запястья, полускрытые под шелковыми перчатками. Потом перевел взгляд на ее левую грудь, словно сквозь слои одежды смог увидеть кусок пледа, защищавший ее сердце. Дальше он осмотрел другие части ее тела, ее губы, талию, ее юбки.

– Пожалуй, я бы предпочла стул, – сказала Фара, недоумевая из-за его странного поведения.

Блэквелл посмотрел на стул, обитый бордовым бархатом, и в его взгляде промелькнуло что-то, смахивающее на тревогу.

– Ты… не можешь сидеть? – У него дернулась жилка под глазом, а потом – под подбородком.

– С чего бы это? – Внезапно ясность прорезала недоумение Фары, и ей пришлось вцепиться руками в юбки, чтобы сдержать почти непреодолимое желание дотянуться до него. Ее муж беспокоился о ее самочувствии после первой брачной ночи. Задетая этим, она сделала шаг в его направлении и порадовалась, что он не отступил. – В корсете долго не посидишь, это неудобно, – ласково объяснила она. – Я считаю, что лежать гораздо приятнее.

Подозрительный взгляд Блэквелла выдавал его недоверие, но первый же толчок поезда не дал ему ответить.

От этого же толчка и без того нетвердые ноги Фары подогнулись, она качнулась и замахала руками, когда поняла, что не сможет вовремя удержаться на ногах.

Фара оказалась в его руках, прежде чем поняла, что случилось, и ее пальцы ухватились за его плечо, чтобы удержать равновесие.

Оба замерли.

– Прости, пожалуйста, – выдохнула Фара, тут же отпуская его плечо, успев, правда, обратить внимание, что его руки оказались еще мощнее, чем она полагала.

Удивительно, но Дориан не отпустил жену, а привлек ближе к себе и обхватил так, что ее руки оказались прижатыми к бокам, прежде чем он опустил голову и завладел ее губами.

В его поцелуе была та же одержимость, что и прошлой ночью, вся сдержанная страсть, за которой, правда, крылось еще что-то. Разочарованная сдержанность. Уточняющее изыскание.

Застонав, Фара растворилась в поцелуе, раскрываясь под его губами и прижимаясь к его мощной груди. Быть может, если ему не понравится платье, он смог бы избавить ее от него, и тогда они преодолели бы долгую поездку из Глазго в Лондон, как и подобает молодоженам.

Настойчивый жезл прижался к ней через юбки – свидетельство того, что его тело поддерживало ее планы на этот день. Фара что-то промурлыкала ему в рот и потерлась о его восставшее естество, показывая, что она не просто отреагировала на его поцелуй, но и возбудилась.

Фара поняла, что ее сажают в шезлонг, а ее тяжело дышащий муж стоит посреди вагона недалеко от нее, наливая себе еще одну порцию спиртного. Очень большую порцию.

– Дориан… – начала было она.

Он ткнул в ее сторону дрожащим пальцем и опрокинул в себя столько виски, что понадобилось сделать лишь еще два глотка, чтобы допить оставшееся спиртное.

– Не. Двигайся.

– А то что, ты выбросишься из поезда на полном ходу? – «Господи, кажется, это была не лучшая идея – подбросить ему такое предложение. Да и поезд еще не набрал скорость».

Его глаза прищурились и превратились в опасные щелочки.

– Думай, о чем говоришь, жена!

Получив выговор, Фара поняла, что ее слова были чрезмерно подстрекательскими, но она была не из тех, кто избегает неловких ситуаций.

– Ну да, человека можно без конца отвергать и отталкивать, прежде чем он может обидеться, да?

– Отталкивать? – оторопело переспросил Блэквелл.

– Ты оставил меня вчера ночью. Почему? – Едва произнеся эти слова, Фара пожалела об этом. Какое право она имела вести себя как брошенная невеста? Он пообещал сделать ей ребенка, а о привязанности в их сделке и речи не было, не так ли?

Налив себе еще виски, Дориан повернулся к ней спиной.

– Ты бы не захотела, чтобы я остался.

– Я бы тебя не попросила об этом, если бы не хотела, – сказала Фара.

– Ты не понимаешь.

– Ты все время говоришь это. – Она фыркнула. – Но я понимаю больше, чем тебе кажется!

Дориан замер, его широкая спина напряглась, и он стал неподвижен, как гора.

– Что, по-твоему, ты обо мне знаешь? – холодно спросил он.

Фара тщательно подбирала свои следующие слова:

– Только то, что прошлая ночь была первой для нас обоих, и, кажется мне, это был весьма редкий и неожиданный опыт. Мне кажется, я ждала… не знаю… какого-то признания за то удовольствие, что мы разделили.

– А я подумал, что наше удовольствие было признано довольно громко, – криво усмехнулся он, плеснув себе еще скотча.

– Да, – согласилась Фара, чувствуя, что при воспоминании об этом ее кожа запылала. – Но потом ты ушел, не сказав больше ни слова.

– Так будет всегда, – заявил Дориан. – Я не буду с тобой спать. Никогда. И буду благодарен, если ты больше не станешь просить меня об этом.

– Не будешь? Или не сможешь? – ласково подсказала она.

Бокал издал сердитый звук, когда Блэквелл с треском поставил его на стол.

– Боже, женщина, ты можешь не посыпать солью хотя бы одну рану? Не осветить хоть одну тень? – Он подошел к шезлонгу, на котором она сидела, и встал над ней. – Неужели у тебя нет каких-то темных мыслей или тайн, которые ты предпочла бы не открывать мне? Ты не боишься, что я использую их против тебя? Потому что именно так поступают люди! Так поступаю я! – Выражение его лица было скорее неуверенным, чем сердитым, скорее отчаянным, чем опасным.

– Ты – единственный человек, перед которым все мои тайны были раскрыты, – честно ответила Фара. – И у меня не было иного выбора. Я была не просто обнажена перед тобой, но и раскрыта перед твоим взглядом во всех отношениях. – Она подождала, пока он поймет, что она говорит правду. – И, – продолжила Фара, устремив взгляд на его плотно облегающие брюки и выпирающий под ними бугор, – я пришла к выводу, что некоторые из моих экспозиций были весьма раскрепощающими.