Она вспомнила их первый разговор в кабинете Бен-Мора. Его страшное описание адских пыток, которые они с Дуганом пережили в детстве.

«Именно это тюремщики делали со мной».

Уняв сильное волнение, Фара встретилась с ним взглядом. Больной глаз Дориана мерцал в полумраке голубым огнем. Он словно скопил в себе множество того, чего он никогда не произнесет вслух. Блэквелл не выносил, когда к нему прикасались. Не мог потерять ни капли самообладания или контроля.

Трудно было представить этого сильного, смертельно опасного хищника, сидевшего перед ней, маленьким мальчиком, да еще ставшим жертвой. Впрочем, нетрудно было бы предположить, что такой человек, как Блэквелл, всегда был силой природы. И сейчас тоже.

Что, возможно, с помощью какого-то олимпийского подвига он появился на этой земле в своем зрелом и сильном теле, рожденный могущественной, мистической тьмой.

«Но это не так», – подумала Фара, и ей захотелось прижаться к нему грудью. Он был таким же детенышем прошлого, как и она, – возможно, даже в большей степени – и провел долгие годы своего становления беспомощным, раненым и напуганным.

Блэквелл разработал хитроумную стратегию, в которой его месть была выстроена вокруг ее мести, так что Фара не смогла бы отделиться от него, даже если бы захотела этого. Дориан Блэквелл был не из тех, кто убивал без необходимости. Те охранники, в убийстве которых он признался, скорее всего, плохо обращались с ним и, вероятно, мучили Дугана и бесчисленное множество других заключенных мальчиков. Сколько из этих детей были невинны так же, как Дуган? Если так оно и было, то Фара не только понимала его смертоносные действия, но и сдерживала мрачное одобрение. Конечно, это было неправильно, но она не могла заставить себя осудить его за эту месть.

Странно, но при виде того, как дружелюбно Блэквелл кривил губы, глядя на мадам Сандрин, Фара испытывала больше негодования, чем когда он признался ей в убийстве трех человек. Что же это за женщина из нее выйдет?

– Отец мадам Сандрин, Шарль, – мой портной, – объяснил Дориан, и довольная улыбка заиграла в уголках его губ. – Он провел со мной некоторое время в Ньюгейте. Я знаю их семью уже некоторое время, включая мужа Сандрин, Огаста. – Он сделал особый акцент на слове «мужа».

– Прежде чем стать портными, мы занимались контрабандой, – с гордостью сообщила мадам Сандрин. – Но мой отец был ранен полицейскими и заключен в тюрьму. Он всегда говорил мне, что не смог бы выжить в английской тюрьме без Братьев Черное Сердце. А после этого мсье Блэквелл купил и даже сдал нам в аренду этот дворец в Вест-Энде, так что теперь мы принадлежим к числу самых элитных портных и портних в высшем свете. Единственная плата, которую он от нас принимает, – это исключительный опыт моего отца, а теперь и мой опыт для вас, мадам Блэквелл.

– Merci, – пробормотала Фара. Качнувшись назад и все еще глядя в глаза своему мужу, она пожалела о своей злости на француженку. Как получилось, что она начала считать его скорее филантропом, чем филистером? Неужели он каким-то образом растлевает ее? Или она наконец увидела правду? Что у Черного Сердца из Бен-Мора и впрямь может быть очень большое сердце.

– Думаю, это платье потрясет аристократов и заставит их оцепенеть от зависти и желания, – с удовольствием объявила мадам Сандрин.

– Я очень рада, что оно не малиновое, как все твои драпировки, – сказала мужу стоявшая на подиуме Фара, любуясь своим преображением в расположенных напротив зеркалах от пола до потолка. Произведение из синего шелка, окутывавшее ее грудь и талию, украшенную узорами из драгоценных камней, и низвергавшееся с ее бедер темным водопадом, вызывало в памяти полуночное небо. Намек на добропорядочность неприлично глубокому вырезу придавали складки мерцающей серебристо-прозрачной ткани, свисавшей с ожерелья из драгоценных камней на шее и струившейся по плечам, как лунные лучи. Назвать их рукавами было бы ошибкой, ибо они не скрывали ничего.

Мадам Сандрин через плечо бросила на Блэквелла дразнящий взгляд.

– Как же этот цвет подходит к цвету крови, который вам так нравится! – заметила она.

– Только не для нее, – прорычал Дориан.

Портниха приподняла крылатую бровь, но ничего не сказала.

– Ну вот… Полагаю, это все, что мне нужно от вас сегодня, мадам Блэквелл. Я могу закончить эти туалеты к утру, а пока у меня есть для вас прелестное мягкое серое платье, расшитое крошечными розовыми цветочками, которые подчеркнут румянец на ваших щеках.

– Благодарю вас, мадам Сандрин. Прошу прощения за то, что отняла у вас столько времени.

– Чепуха! – Женщина поднялась с пола из лужи юбок. – В этой мастерской время останавливается для Дориана Блэквелла, а теперь и для его жены. – Она осторожно помогла Фаре снять платье, оставив ту только в корсете и нижнем белье. – А потом я принесу вам на выбор нижнее белье.

– О нет, не надо, – запротестовала Фара. – У меня много приличного…

– Да, принесите, – вмешался Дориан. – Только самое лучшее.

– Само собой разумеется. Новобрачному мужу не захочется и смотреть на приличное нижнее белье.

Портниха взглянула на Фару с распутной улыбкой.

– У меня есть только такое белье, которое оставит постели любовниц пустыми и холодными. – С этими словами мадам Сандрин вышла, прихватив с собой синее платье.

Любовниц? Фара посмотрела на Блэквелла. У него никогда не будет любовниц, не так ли? Нет. Он едва заставил себя лечь с ней. А как же в будущем? Вдруг у него появится вкус к сексу, который она не сможет удовлетворить? Вдруг он встретит женщину, прикосновения которой не вызовут у него отвращения?

На мгновение взгляд Дориана, сидевшего в темном углу, ярко сверкнул. Но то было не веселье или радость в его глазах, а лишь небольшая расслабленность, быть может, подобие покоя.

– Только не говори, что тебе это нравится, – предупредила Фара.

Самодовольный взгляд Блэквелла сменился широкой ухмылкой.

– Она считает, что у тебя целый гарем любовниц, – добавила она.

– Полагаю, ты уже заметила, что это распространенное заблуждение, – парировал Дориан.

– Я абсолютно уверена, что мадам Сандрин хотела бы занять место в их рядах, – пробормотала Фара.

– А я считаю, что ревность тебе идет, жена. – Он произнес эти слова ласкающим тоном, проникшим вплоть до самых ее приличных панталон.

– Не льсти себе. – Фара не ревновала. Хотя, надо признать, предположение о том, что она не сможет угодить такому мужу, как Черное Сердце из Бен-Мора, и не удержит его от измен, ранило ее сильнее, чем она ожидала.

– Ты можешь приписать мне множество грехов, но самодовольства среди них нет. – Голос Дориана подрагивал от веселья, и Фаре пришлось сдерживать угрожающую улыбку.

– Если бы самодовольство было твоим единственным грехом, тебя можно было бы считать честным и даже добродетельным человеком, – саркастическим тоном заметила Фара, опуская ресницы, чтобы скрыть удовольствие от их словесной перепалки.

– Не похоже, что ты была в поисках добродетели, когда нашла меня, – тихо заметил Дориан.

Издав звук притворного негодования, Фара швырнула в Блэквелла скомканный чулок, и он его поймал.

– Ты прекрасно знаешь, что это не я тебя искала! Ты взял меня в плен!

– Так вот как ты это помнишь?

– Именно это и произошло! – настаивала она.

– Помнится, я был совершенно очарован, когда мы только познакомились, – с улыбкой произнес он. – Пожалуй, даже беспомощен.

Улыбка Фары сменилась неохотным смехом.

– Не будь таким очаровательным, – заявила она. – Это тебе не идет.

Мерцание в его голубом глазу превратилось в огонек, а изгиб губ приподнялся слишком высоко, чтобы это можно было и дальше называть усмешкой. Неужели улыбка?.. Почти…

– Никто и никогда прежде не обвинял меня в том, что я очарователен.

– Не говорил?!

Боже, неужели они флиртовали?

Шелест юбок мадам Сандрин известил о ее возвращении.

– А вот и мы! Последняя парижская мода. – Она продемонстрировала Фаре особенно тонкую кружевную сорочку бледно-лавандового оттенка. Тележка швеи была набита всем, начиная от корсетов и панталон и заканчивая чулками, подвязками и ночными рубашками, которые почти ничего не прикрывали, чтобы заслужить называться одеждой. – Эта сорочка подойдет к тем чулочкам…

– Заверните по одной штуке или паре всего, – приказал Дориан.

Фара представила, что ее ошарашенный взгляд, пожалуй, был таким же забавным, как и у портнихи.

– Но это означает вложить небольшое состояние в нижнее белье, – пробормотала она. – Мне не нужно так много белья.

– Так уж получилось, что у меня как раз есть небольшое состояние, которое я могу на него потратить.

Гортанный смех мадам Сандрин заставил Фару стиснуть зубы. Она залезла в тележку и вытащила оттуда длинный прозрачный пеньюар из тонкого черного кружева.

Фара не пропустила мимо внимания, что черты лица ее мужа напряглись.

Возможно, это одеяние заставит его снова перейти грань, «осквернить» ее. Румянец залил щеки Фары, когда она представила, что на ней нет ничего, кроме этих кружев, и на нее устремлен страстный взгляд разномастных глаз ее мужа. Надеть такое неприличнее, чем остаться голой. Что-то такое могла бы носить любовница. Или проститутка.

Внезапно ужасное осознание овладело ею, и Фара ахнула, позволив пеньюару выскользнуть из ее пальцев, прежде чем закрыла внезапно вспыхнувшие глаза обеими руками.

Проститутка!

– Джемма! – простонала Фара. Слезы хлынули из-под ее сжатых век, когда она подумала обо всех ужасах, с которыми столкнулась женщина в ее отсутствие. Фара пообещала бедной проститутке, что она будет в Скотленд-Ярде, пока ту не выпустят оттуда. Что она поможет ей вырваться из лап Эдмонда Друтерза. Она была так занята тем, что ее накачали наркотиками, похитили и впоследствии выдали замуж, что почти забыла о бедной женщине. – Что я наделала?!