– Сестра Маргарет? – выдохнула она.

– Теперь – мать настоятельница, – поправила женщина своим безошибочно узнаваемым резким тоном холодного благочестия.

Фара прищурилась, глядя на старуху и вспоминая все те резкие слова и жестокие побои, которые та обрушила на Дугана. Фара не хотела смотреть на нее, не могла понять, почему вдруг своенравная монахиня встала на ее защиту.

– Это ваша свидетельская подпись стоит на документе о смерти Фары Ли Таунсенд, датированном семнадцатью годами ранее, не так ли? – спросил Дориан голосом, утратившим всю свою прежнюю насмешливость или даже дерзкую надменность. Его руки в перчатках сжались в кулаки.

– Да, – подтвердила она.

– Тогда объясните суду, почему вы подделали этот официальный документ, – приказал Дориан, отвечая на резкий взгляд монахини собственным тяжелым взглядом.

– Она была чрезмерно физически развитым и необузданным ребенком. – Несмотря на то что Фара стояла перед ней, монахиня говорила о ней так, будто ее тут не было. – Вечно она связывалась со смутьянами и негодяями, особенно с одним из них, в котором прятался сам дьявол!

– Не было такого! – защищалась Фара.

– Он убил священника! – прошипела старуха. – Даже вы не можете этого отрицать. А ты была там же, рядом, в моих руках, пока он это делал. Да еще выкрикивала его имя как одержимая.

– Вам же было известно, что этот священник…

– Это не имеет отношения к делу, – жестким и холодным тоном перебил обеих Дориан. – Сейчас важно другое: было ли вам известно, что Фара Ли Таунсенд не умерла?

– Она убежала за этим дьяволенком Дуганом Маккензи, когда его забрала полиция, – ухмыльнулась Маргарет. – А на моем попечении было еще пятьдесят детей. Я не могла рисковать репутацией «Эпплкросса» из-за одной пропавшей девчонки. Поэтому, да, я подделала свидетельство о смерти по просьбе сэра Уоррингтона. – Она указала своим узловатым артритным пальцем на мужчину.

Собравшиеся в зале суда ахнули, и все как один повернулись в сторону обвиняемого.

– Это ложь! Я женился на Фаре Ли Таунсенд! Состояние Нортуока принадлежит мне! – завопил Уоррингтон, снова вскакивая с места. – Скажи им, кто ты, Фара, скажи им! – С обезумевшими глазами он тряхнул Люси за плечи с такой силой, что та тихо вскрикнула от страха.

Молоток главного лорда-судьи угрожающе застучал по столу.

– Я предупреждал вас, Уоррингтон, что вы будете немедленно удалены! – Судья кивнул одному из королевских гвардейцев, который схватил кричащего Уоррингтона и вывел из зала.

– Я получу то, что мне принадлежит! Я добьюсь справедливости, – грозил Уоррингтон. – Фара, докажи им! Докажи им, кто ты такая!

Люси встала, ее голубые глаза наполнились страхом и слезами, казалось, она была готова убежать из суда.

Главный лорд-судья указал на нее своим молотком, при этом его большая голова вращалась на почти комично узких плечах.

– Следующее слово, произнесенное вне очереди, будет стоить оратору недели за решеткой, ясно?

Люси молча кивнула, и внимание присутствующих как по команде вернулось к монахине.

– Вот что… – начал главный лорд-судья. – За ложь вас могут лишить облачения и почетного имени в вашей папистской церкви. Не говоря уже о вероятности того, что вас обвинят в мошенничестве. Зачем вы пришли сейчас сюда?

Сестра Маргарет взглянула на Дориана, прежде чем ответить:

– Когда живешь так долго, как я, понимаешь, что приближается время предстать перед богом и ответить за свои грехи. Это еще одна отметина на моей душе. Меня уже не интересуют земные дела. Я хочу только мира с Господом.

– И вы готовы поклясться, что женщина, стоящая здесь перед нами, – Фара Ли Таунсенд? – спросил судья Роу, указывая на Фару.

– Да, она почти не изменилась за двадцать лет. – Монашка метнула в Дориана полный ненависти взгляд. – И по-прежнему не может противостоять притяжению дьявола.

При этих словах старухи Фару пробрала дрожь. Дуган назвал себя демоном, когда они познакомились. Если тот милый мальчик был демоном, то Дориан Блэквелл определенно был дьяволом. И Фара действительно была не в состоянии противиться его темному обаянию.

– Признаться, Блэквелл… – главный лорд-судья внимательно посмотрел на них обоих, – я просто не знаю, что с этим делать. Две женщины, претендующие на звание графини Нортуок. Каждая замужем за эгоистичным негодяем. Я почти уверен, что удовлетворю требование вашей жены. Но я не уверен, что мое решение останется в силе, если другая сторона обратится к лорду верховному канцлеру или ее величеству.

Дориан добродушно приподнял широкое плечо:

– Все, кто меня знает, пребывают в уверенности, что я бы не женился на самозванке. Милорды, эту женщину звали Фара Ли Таунсенд, а в браке она стала Фарой Ли Блэквелл. В этом я совершенно уверен. Скажите мне, что требуется для дальнейших доказательств, и я вам их предоставлю.

Встав, судья Роу сунул руку под парик, чтобы почесать голову.

– Я не готов принять решение, – заявил он. – Без разрешения главного лорда-судьи.

– Конечно. – Кокберн жестом велел ему продолжать. Французская армия могла бы вторгнуться в Лондон, а конгрегация все равно осталась бы там, где сидела, молчаливая и сосредоточенная на мыслях о том, что произойдет дальше.

– Подойдите обе! – приказал Роу, указывая на ковер перед своей скамьей.

Промокнув ладони внутренней стороной перчаток, Фара отчаянно сглотнула, отчего расшитый драгоценными камнями воротник ее роскошного платья чуть приподнялся. Она надеялась выглядеть более достойно, чем чувствовала себя, когда прошла несколько шагов и остановилась перед судьей Роу. Или, точнее, под ним, поскольку места в Высоком суде были невыносимо высоки.

Шуршание юбок подсказало ей, что Люси Боггс оказалась рядом с ней, но Фара не удостоила ее и взглядом.

– Ответьте мне на один вопрос, и я порекомендую этому двору и ее величеству вернуть вам ваш титул и земли. – Хотя судья говорил негромко, его голос разнесся по безмолвному залу. Он прищурился, глядя на Фару: – Вы упомянули мой тридцатый день рождения, на котором присутствовали в Нортуок-Эбби.

– Да, милорд, – хриплым голосом подтвердила Фара.

– Кто из вас вспомнит, что я в тот год подарил вам на день рождения? Я даже помогу вам освежить память: подарок был в маленькой шкатулке для ювелирных украшений с изображением балерины на крышке. Помнится, Фара Таунсенд была в восторге от балерин.

Сердце Фары подскочило и замерло. Она лихорадочно рылась в памяти. Когда это не помогло, она посмотрела в лицо судьи, который казался таким же холодным и равнодушным к радостям жизни, как и Дориан. У нее перехватило дыхание. Этого не может быть. Не может быть, что будущее ускользнет от нее из-за того, что она не может призвать на помощь память пятилетней девочки. Фара снова посмотрела на Дориана, который внимательно изучал ее. То, что она прочла на его лице, едва не заставило ее упасть в обморок.

Возможно, Черному Сердцу из Бен-Мора удалось настойчивостью взгляда помочь ей справиться с беспомощностью.

Обернувшись, чтобы посмотреть на трех внушительных мужчин в париках, Фара искала слова, которые поддержали бы степень доверия этих людей. Слезы жгли ей глаза. Комок ужаса и потери образовался в ее горле, угрожая задушить ее. О, если бы только он поторопился!

– Ну? – резко спросил Роу.

– Я… я… – Горячая слеза скатилась из уголка ее глаза и прожгла дорожку вниз по щеке. – Милорд, я не помню такого подарка в тот или любой другой день рождения. От вас или… или от кого-то еще.

Фара невольно посмотрела на стоявшую рядом с ней Люси, чьи голубые глаза теперь сверкали злобой и победой.

– Это была безделушка, милорд, – сдержанным тоном предположила она, оценивающе глядя на лицо мужчины. – Мои детские воспоминания смутны, с тех пор столько всего произошло, к тому же я восстанавливаюсь после ранения в голову… – Она театральным жестом прижала руку в кружевной перчатке ко лбу. – … но, кажется, это было ожерелье, не так ли? Такое сверкающее… Или браслет? – Пожав плечами, Люси скромно потупила глаза. – Видите ли, я была такой маленькой, а память у меня из-за травмы плохая, поэтому я просто не могу вспомнить, какое именно украшение было в шкатулочке.

Фаре пришлось судорожно сглотнуть. Хорошая догадка, как всегда бывает с догадками. Убедительно и вероятно, пусть и не совсем точно. Да и ранение в голову – хорошее оправдание.

Черт возьми, почему она сама не могла вспомнить?! Почему она потерпела такую неудачу? Какая-то шкатулка для драгоценностей? Балерина? Она была такой подвижной девчушкой, что любые драгоценности, которые ей дарили, тут же терялись или ломались. Вот Фэй Мари, которая любила…

– Моя сестра! – выдохнула она, а потом громче повторила: – Моя сестра! – Фара умоляюще сложила руки. – Милорд, прошу прощения, но вы ошибаетесь. Я думаю, что вы подарили эту шкатулку моей старшей сестре, Фэй Мари. Это она любила балерин. А я была одержима… Пегасом.

Холодные глаза старого судьи согрелись.

– Это был вопрос с подвохом. Я забыл, что ваш день рождения был так близок к моему, и, чтобы хоть как-то загладить вину, поделился с вами пряником. – Его старое лицо сморщилось, когда эти воспоминания заставили его улыбнуться. – Вы были доброй маленькой душой, не испорченной у девочки, выросшей в таком богатстве. И вы сразу же простили меня, сказав, что любите пряники больше всех подарков.

Фара задрожала так сильно, что у нее подкосились ноги. Но Дориан был рядом, его сильные руки в перчатках поддерживали ее за плечи.

– Спасибо, – прошептала она, даже не зная, к кому обращается, когда комната накренилась и закружилась вокруг нее. – Спасибо вам.

– У вас копна светлых волос вашего отца и прекрасные серые глаза матери, – продолжал судья. – Едва вы вошли в зал суда, я почти обрел уверенность, что это действительно вы.

Главный лорд-судья удивленно откашлялся, прежде чем постучать молотком, чтобы призвать к тишине собравшихся, шепот которых волной поднялся в зале.