По мере расширения бизнеса Жеральдин привлекла к делу несколько американок, проживающих в Париже. Она знала американцев, уезжавших и оставлявших квартиры, которые можно было снять, знала директоров кулинарных школ, дизайнеров интерьеров обеих национальностей, нуждающихся учителей французского языка и многое другое. К настоящему моменту у нее образовался небольшой коллектив, состоящий из американок, владеющих магазинами, или занимающихся торговлей, или работающих декораторами, или преподающих пилатес[20] вновь прибывшим, для которых таким облегчением было избежать необходимости говорить по-французски. Такого рода деятельность обеспечивала ей занятие и круг друзей. Сводить одних людей с другими с определенной целью как нельзя более подходило заботливой и по-житейски мудрой натуре Жеральдин. И это приносило ей небольшой доход, хотя Эрик зарабатывал неплохо — он был исполнительным директором в косметической фирме «L’Oréal».

Летом Жеральдин часто отправляла своих клиентов в отель «Круа-Сен-Бернар» учиться кулинарному мастерству у месье Жаффа, а недавно она отправила туда кататься на лыжах одну американку, которой там очень понравилось. Поэтому Жеральдин знала, что это место подойдет Эми. Из слов школьной приятельницы она кое-что поняла о ситуации, в которой оказалась Эми. После телефонного разговора у Жеральдин сложилось впечатление, что приятельница говорила об этой l’Américaine[21] довольно сдержанно:

— Эта девушка проделала хорошую, очень хорошую работу, и она хотела бы провести примерно полгода там, у вас. По-видимому, она неплохо заработала… Думаю, она считает, что заслужила небольшой отпуск…

Конечно, они не знали, насколько хорошо было это «хорошо» и, что более важно в этом случае, какой вкус у этой девушки.

Еще до встречи с Эми Жеральдин мобилизовала свое войско декораторов и дам, занимающихся недвижимостью, чтобы к приезду Эми начать подготовку квартиры в Париже, поскольку именно в первое время пребывания девушки во Франции Жеральдин надеялась оказать ей наибольшую помощь. Прежде всего она связалась со своей подругой, Тамми де Бретвиль, у которой был собственный бизнес: Тамми консультировала американцев по вопросам недвижимости, в основном через Интернет:

— Подыскивай квартиру de standing[22], с двумя спальнями, не меньше. Одна моя американская приятельница посылает сюда свою дорогую девочку — по крайней мере, мне показалось, что она дорогая, — и ей понадобится что-нибудь в этом роде. Мне сказали, что она захочет что-нибудь вполне приличное.

— Для аренды или покупки? Если мы найдем что-нибудь прямо сейчас, то в марте господин Альбинони будет свободен и сможет заняться кухней, — сказала Тамми. — Я помечу себе на март.

— Луи[23] какой? — поинтересовалась насчет общего направления декора квартиры Уэнди Ле Вер, дизайнер интерьеров.

— Я бы сказала, tout les Louis[24], — ответила Жеральдин, — с акцентом на современность.

Когда Жеральдин наконец познакомилась с Эми — это произошло в аэропорту Шарля де Голля, и знакомство было кратким, так как Эми надо было делать пересадку на самолет до Женевы, — ей понравилась приятная внешность девушки, ямочки на щеках и кремовый цвет кожи. Однако она поняла, что у Эми не было определенного вкуса, и именно для того, чтобы исправить это, она и приехала сюда. Жеральдин заинтересовали простота девушки, ее очевидная интеллигентность и, как бы сказать, ум, открытый для восприятия всего нового, — примечательная tabula rasa. Так называлась по-латыни чистая доска, на которой еще ничего не написано и можно писать все что угодно; древние греки и римляне писали заостренной палочкой на вощеных табличках, с которых написанное легко стиралось, созревшая для европейских впечатлений и, возможно, эмоционального опыта. Клиенты Жеральдин обычно рассчитывали на сентиментальное приключение, но в Эми она не заметила знакомых признаков беспокойного оживления, которые говорили о таком стремлении.

Жеральдин знала, что Адриан Венн издал поваренную книгу шефа Жаффа в своей роскошной серии книг о французской национальной кухне, и легко догадалась о том, что Адриан бывал в отеле Жаффа. И вот под предлогом, что она беспокоится об Эми из-за катастроф и хочет удостовериться, что с ней все в порядке, Жеральдин позвонила Эми. Удивляясь, что все европейцы друг друга знают, Эми рассказала Жеральдин о том, что слышала, и подтвердила, что двое туристов, некие г-н и г-жа Венн, были застигнуты лавиной, что теперь они находятся в больнице, что всю долину охватило ужасное уныние и тому подобное.

— О mon Dieu! — снова и снова повторяла Жеральдин.

Наконец, переключив внимание на свою подопечную, Жеральдин расспросила ее о светских мероприятиях après-ski, поскольку такие вещи всегда интересовали одиноких женщин, желающих изменить свою судьбу. Нет ли там кого-нибудь привлекательного или особенно к ней расположенного? Но Эми твердо отклонила эти вопросы. Да, был прием с коктейлями, по-видимому, есть несколько свободных мужчин, но ей совсем не хочется знакомиться, особенно с мужчинами, это самое последнее, чем ей хотелось бы заняться.

— Сейчас единственный мужчина, с которым я дружу, — это четырнадцатилетний мальчик.

И Эми поведала Жеральдин о затруднительном положении, в котором оказался ее молодой соотечественник, оставшийся совсем один, — подросток, которому она хотела оказать всю возможную помощь.

В Париже тем же утром, но немного позже, общительная Жеральдин узнала больше подробностей об этом несчастье от барона Отто фон Штесселя. Он рассказал, что на остальной части Верхней Савойи, в деревне Бельрегард, пострадали четыре из восьми домов, расположенных на западном склоне, но их владельцы, которые приезжают туда только по выходным, спаслись благодаря тому, что в это время их там не было. Поскольку барон все утро провел в поезде, он не слышал самых последних новостей о судьбе обитателей отеля «Круа-Сен-Бернар», но знал, что в несчастном Пралонге, расположенном в четырех километрах от отеля, погибли трое местных, которые жили там постоянно.

Это был тот самый оползень, который удалось снять французским тележурналистам канала «Антенн-2» в момент его déclenchement[25]. Благодаря им вся Франция увидела неестественно замедленную грацию, с которой огромный пласт снега оторвался от вершины и обрушился всей своей массой на несчастную долину — одним белым листом, как оконное стекло или фасад дома в киношной сцене разрушения, — послав в атмосферу гигантский фонтан из снега высотой в полкилометра, похожий на всплеск воды, оставленный волшебным морским чудовищем.

— Что-нибудь известно о Веннах? О месье Венне? — спросила Жеральдин.

— Нет-нет, на тот момент, когда я уезжал, известий не было.

Несмотря на все разрушения, вызванные бурей, барон накануне вечером успешно добрался до Парижа и сегодня смог прийти на встречу в кафе, которая у него была назначена с Жеральдин по поводу покупки дома. Барон был крупным светловолосым человеком с живым и очень румяным лицом. Он хорошо говорил по-французски, с небольшим английским акцентом — ни следа немецкого. Когда-то он прислал ей свою визитку, на которой красовались все эти сомнительные высокие австрийские титулы — граф, барон и прочие, она не верила ни одному из них, но на визитке они смотрелись великолепно. Во время своих частых деловых визитов в Париж Отто никогда не забывал обращаться к Шастэнам по любому вопросу, связанному с недвижимостью. Он работал на межнациональную строительную фирму и поддерживал с ней постоянную переписку по поводу предполагаемого строительства в Бельрегарде фешенебельного туристического комплекса. У семьи Эрика, мужа Жеральдин, в этой деревне имелось небольшое шале, и теперь Отто приехал с предложением купить его, в надежде, что их мнение изменилось после того, как на этой неделе лавина добралась и до Бельрегарда.

Жеральдин, естественно, была всем этим обеспокоена, хотя она и не каталась на лыжах, и поэтому зимой этот дом ее не интересовал. Однако некоторые считали его живописным: из каменных труб на покрытой ледяной коркой крыше шел дымок, в обледеневшие дорожки вмерзла солома и навоз, и в тех краях носили анораки[26] неистово-пурпурного цвета. Она любила горы летом, когда можно было совершать походы за дикорастущими цветами, карабкаясь на уступы. Компания барона Отто уже выкупила несколько шале, в том числе и из тех, что были снесены вчерашними лавинами. Барон с энтузиазмом говорил о будущем.

— Конечно, вы сохраните за собой право резервировать один из самых роскошных номеров с видом на горы в новом комплексе, — заверил он. Вся ситуация в целом напоминала Жеральдин сюжеты фильмов, которые она смотрела в Америке, вестернов: одну маленькую семью, которая отказывалась переезжать, хотели смести с лица земли из-за строительства плотины или железной дороги или из-за начала разработки подземного месторождения, что было в интересах киношных злодеев.

Барон Отто допил вторую чашечку кофе и, сославшись еще на одну встречу, поднялся, чтобы попрощаться. Он надеялся уладить все свои дела днем, чтобы отправиться назад в Вальмери на последнем экспрессе и не оставаться еще на одну ночь в парижском отеле.

— Естественно, мы будем уважать местный архитектурный стиль: ничего похожего на тех монстров из цемента, которые можно видеть на других лыжных станциях. Разрешите, я оставлю вам эскизы.

На эскизах она увидела ненадежные покатые крыши, деревянные балконы с резьбой, симфонию цветущих гераней в горшках на окнах этого муравейника. Несомненно, они увидятся в горах на Пасху, они обсудят все еще раз, привет Эрику. Фенни, жена Отто, шлет Жеральдин свои наилучшие пожелания.

Барон Отто, умевший благодаря опыту составлять мнение о клиентах и инвесторах, всегда мог дать точный портрет Жеральдин: женщина лет шестидесяти с безукоризненной внешностью. Даже в этот ранний час она была нарядно одета: бежевый зимний костюм и ажурные чулки, волосы золотисто-рыжеватого тона, очки на цепочке. У нее, очевидно, имелось врожденное деловое чутье, но сегодня барон не мог найти точного объяснения тому, что ею двигало, или причины ее несколько скованного поведения, ведь она была вполне благополучной буржуа. Сегодня она показалась ему несколько более взволнованной, чем обычно, было заметно, как она старалась сохранять невозмутимость и обходительность и внимательно слушать то, что он говорит, и это состояние, как он заметил, не было наигранным.