— Вы правы, — согласилась Молли. — Гарри трудно представить в берете, даже ребенком.

— Ему всегда было наплевать на то, как он выглядит, — и он никогда не мерз. В конце концов я сдалась и перестала настаивать на том, чтобы зимой он носил шарф и перчатки. Хотелось бы мне знать, как у него дела? — задумчиво протянула старушка.

Гарри уехал месяц назад. Дети уже пошли в школу, и Молли чувствовала себя подавленной. Однажды она зашла к миссис Бенедикт — которая настояла, чтобы она называла ее Кейт, — узнать последние новости о Гарри, но пока что от него не было ни одного письма.

Кейт Бенедикт исполнилось восемьдесят, но выглядела она намного моложе. В глазах ее горел огонь, а маленькое, розовое и на удивление гладкое личико сохранило живость и подвижность. Она была женской и постаревшей версией своего внука. Кейт пригласила Молли в гостиную, полную книг.

— Я тут писала кое-что, — сказала она. На столе у окна Молли заметила ручку, пузырек чернил и тетрадь.

— Это письмо Гарри? — поинтересовалась она.

— Нет, милая. Куда бы я его отправила, а? Он не собирался долго задерживаться в Барселоне по старому адресу. Это протокол заседания, которое состоялось вчера вечером в этой самой комнате. «Сестры-социалистки Ливерпуля». Мы собираемся раз в две недели. А местная ячейка лейбористской партии заседает здесь же раз в месяц. Но Гарри никогда не присутствовал на собраниях: у него нет времени на лейбористов. Как и у меня, кстати сказать, но коммунисты, на мой взгляд, слишком уж радикальны, а Иосиф Сталин меня просто пугает. Хотите чашечку чая, Молли?

— Да, с удовольствием.

С тех пор Молли наведывалась к миссис Бенедикт по крайней мере раз в неделю, но даже к Рождеству от Гарри так и не пришло ни строчки. Она прочитывала «Дейли геральд» от корки до корки. Интернациональные бригады состояли из тысяч добровольцев из Европы, Канады, Америки и Австралии, большинство из которых никогда не держали в руках оружия. Разумеется, они не могли оказать достойного сопротивления превосходящим силам фашистов, которыми руководил генерал Франко. Но борьба шла жестокая и отчаянная. Это была война идей и идеалов.

В апреле небольшой городок Герника в Северной Испании подвергся нападению немецких «хейнкелей». Вслед за ними на него обрушили тонны бомб тяжелые «юнкерсы». Они буквально стерли городок с лица земли, уничтожив тысячи мирных жителей и расстреляв из пулеметов тех, кому удалось вырваться из кромешного ада. Бойня продолжалась три часа. Полный список убитых и раненых так никогда и не был опубликован, но именно в Гернике погиб Гарри Бенедикт.

Три недели спустя Кейт получила письмо от одного из уроженцев Ливерпуля, Франка Дэвенпорта. Почерк был неразборчивым, письмо было написано с ошибками, но, прочтя его, Молли ощутила, как благодарность к этому Франку Дэвенпорту переполняет ее сердце. Он писал о своем «верном друге Гарри», своем «товарище по оружию», о том, как тот «пал смертью храбрых», пытаясь спасти маленького ребенка от немецких бомб. «...Мне не стыдно признаться в этом — я плакал, когда Гарри погиб. Я плачу до сих пор, вспоминая его. Гарри много рассказывал мне о своей бабушке и о девушке по имени Молли, которую он любил. С вами в горе, Франк Дэвенпорт».

Кейт вздохнула, сложила письмо и спрятала его обратно в конверт. Глаза ее блестели, но она не пролила ни слезинки. Ее внук погиб смертью, которой можно гордиться, а не проливать над ней слезы. Старушка протянула письмо Молли.

— Возьмите его себе, милая. Кстати, вчера мне дали стихотворение, оно было напечатано в «Нью стейтсмен». Его я тоже отдаю вам. — И она опустила газетную вырезку в конверт с письмом Франка Дэвенпорта.

Молли прочла стихотворение, вернувшись домой. Глаза ее застилали слезы, и она с трудом разбирала буквы. Последняя строчка гласила: «Мы вспомним Гернику, когда на нас обрушатся черные птицы и НАШИ города будут гореть в огне».

Это было зловещее предсказание того, что непременно случится, если Гитлер обратит свой дьявольский взор на Европу.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

— С днем рождения! — воскликнула Молли, когда Аннемари вошла в кухню. — Твой подарок на столе; это блузка. Ее сшила Шинед Ларкин, а я украсила вышивкой в виде цветов.

Аннемари уселась за стол и развернула сверток.

— Ой, Молли, она безумно красивая! Жаль, что я не умею так вышивать. — Она бережно коснулась пальцем маленького розового бутона, аккуратного и безупречного.

— Ты слишком нетерпелива, родная, — заметила мама. — Ты садишься шить с таким видом, будто объявляешь войну времени. На твоем месте я отдала бы предпочтение рисованию.

Мама ждала ребенка, и живот ее походил на маленькую гору. Если родится мальчик, она назовет его Айданом, а если девочка — Каллой. Она выглядела усталой, и, повинуясь внезапному порыву, Аннемари перегнулась через стол и погладила ее по черным вьющимся волосам, так похожим на ее собственные. Мама поймала ее руку и легонько сжала.

— С днем рождения, милая, — прошептала она.

— С Днем дураков! — весело крикнул Финн. — Сегодня не твой день рождения.

— Нет, мой, — решительно заявила Аннемари. Финн повторял одно и тоже из года в год. — Сегодня мне исполнилось одиннадцать. Где, кстати, мой подарок, хотела бы я знать?

— Я ничего тебе не подарю. Я забыл. — И эти слова Финн тоже повторял ежегодно. — А, ладно. — Он вынул из кармана брюк крошечную коробочку. — Держи.

— Колечко! Я угадала? — Аннемари открыла крышку коробочки. Внутри, на кусочке ваты, примостилось колечко с зеленым камешком. — Это изумруд? — ахнула она.

— Вряд ли, сестренка. Я пока еще не набит деньгами. Это нефрит.

— Нефрит приносит несчастье, — замогильным голосом возвестила Нанни. — Это кольцо не принесет девочке ничего, кроме несчастья.

— Замолчи, Нанни, прошу тебя, — резко бросила мама, — Кольцо действительно очень красивое, и, по-моему, несчастье приносит опал, а не нефрит. Надень его, родная, поглядим, как оно смотрится у тебя на пальце.

Аннемари надела колечко на средний палец правой руки, со страхом ожидая, что сейчас ей на голову обрушится потолок. К счастью, ничего подобного не случилось. Растопырив пальцы, она вытянула руку, демонстрируя кольцо маме и Финну. Молли, готовившая гренки вместо мамы, чтобы та могла отдохнуть, тоже подошла посмотреть, и все сошлись во мнении, что колечко очень красивое. Нанни, которая помешивала кашу и, кажется, явно вознамерилась окончательно испортить всем настроение, проворчала, что Финну следовало бы купить кольцо с аметистом, «под цвет ее глаз», но Аннемари заявила, что ей больше нравится зеленый.

— Каша готова, — провозгласила Нанни все тем же обреченным тоном, словно приготовленное ею кушанье было пропитано ядом и все они умрут, отведав его.

— А где Тедди? — спросила мама. — Я ведь разбудила его еще полчаса назад. Наверное, снова заснул, негодник.

Молли водрузила на стол тарелку, на которой горкой высились гренки с маслом, и вазочку варенья из чернослива, которое Нанни сварила в прошлом году.

— Сейчас я приведу его, — сказала она, но не успела сделать и шага, как в кухню ввалился трехлетний Тедди, сгибаясь под тяжестью картонной конструкции, которая при ближайшем рассмотрении оказалась крепостью. Он соорудил ее в подарок Аннемари.

— Большое спасибо, Тедди, родненький мой! — Девочка ласково расцеловала его в обе щеки. — Какая прелесть! Именно то, что я хотела.

— Я едва не упал с лестницы, когда спускался вниз, и чуть не раздавил ее. — В его глазах светилась искренняя любовь к сестре, отчего та с трудом удержалась от слез.

Вместо того чтобы заплакать, Аннемари еще раз поцеловала его.

— Это было бы очень некстати, — сказала она. — Сейчас я отнесу крепость наверх, в свою спальню, и мы с Молли поиграем с ней, когда вернемся из Килдэра.

День рождения Аннемари обещал был замечательным. У них начались пасхальные каникулы, и мама с папой подарили ей целых пять шиллингов. Уже совсем скоро они с Молли сядут на автобус до Килдэра, где и истратят эти деньги. С ними поедет Финн, который там работал. Потом они встретятся с Финном, чтобы пообедать, и он посадит их на обратный автобус домой.

— Разве Доктор не будет завтракать сегодня вместе со всеми? — осведомилась Нанни.

— Он оперирует пациента, — ответила мама. — Кажется, один из работников мистера МакДональда едва не отрезал себе ногу косой. Сейчас он пришивает бедняге ступню на место и освободится еще не скоро.

Аннемари была этому только рада — не тому, что бедолага-рабочий едва не лишился ноги, а тому, что отец не присоединится к ним за завтраком. Его присутствие бросило бы гнетущую тень на всех окружающих. Она всегда чувствовала ее, хотя Молли говорила, что это лишний раз подтверждает, какая она глупая. Старшая сестра ничего похожего не ощущала.

В окно заглядывало яркое солнце, отчего колокольчики в вазе на столе стали казаться еще голубее. Девочку охватило ощущение полного счастья, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться вслух, иначе Молли подумает, что она окончательно спятила. Да, сегодняшний день наверняка будет замечательным. 

 Апрель 1940 года

— Доброе утро, — произнес чей-то голос.

Аннемари открыла глаза с таким чувством, словно ей помешали досмотреть чудесный сон. Голос принадлежал молодому человеку, который смотрел на нее с таким выражением, словно давно и хорошо знал. На мгновение она растерялась, не понимая, где она и что с ней происходит, но потом с удивлением сообразила, что сидит на скамейке в Центральном парке напротив своей квартиры и, кажется, заснула. Она куда-то направлялась, но не смогла удержаться от соблазна, чтобы не присесть и не подышать свежим апрельским воздухом.