Беренготт Лючия фон - Раздевайся, Семёнова!

Я захлебнулась слезами – уже не понимая от счастья или от обиды.

– Вот этого! Ты никогда! Не говорил мне! Этого!

Наступила неожиданная тишина – музыка не в счет.

– Наверное, ты права… – медленно, после долго паузы, проговорил Знаменский. – Но знаешь… Мне трудно дается… точная формулировка. Давай, я лучше сделаю кое-что. Вместо болтовни.

И, забрав у меня бокал, он, не глядя, вылил его содержимое за балкон.

Потом отставил бокал в сторону и забрал коробочку с таблеткой. Повертел в руках, разглядывая, будто пытался прочитать инструкции. И, так же, не глядя, выкинул за перила балкона.

---------------------------------------------------------------------

[1] Афтерпарти - Вечеринка после вечеринки

Всю оставшуюся вечеринку я ходила, как в тумане – будто пьяная, хоть и не пила больше ничего. Вернулись мы с балкона, держась за руки, еле сдерживаясь, чтоб не наброситься друг на друга. Танцевали так, что мне пришлось снять туфли, хоть они и были достаточно удобные.

Потом, когда устали, забрались за самый дальний столик и целовались – пока не поняли, что нужно немедленно ехать домой.

– В туалет бы сбегать… перед тем, как такси возьмем… – отклеившись от Знаменского, выдохнула я.

И покраснела – не от того, что стеснялась туалета, а от того, как это прозвучало – будто я волнуюсь, что не дотерплю. Прям как беременная, которая бегает по-маленькому каждые полчаса.

Знаменский довольно хмыкнул, тоже уловив коннотацию.

О нет, я не была настолько наивной, чтобы думать, что могла забеременеть от первого же незащищенного полового акта – причем акта в вертикальном положении, после которого сразу побежала в душ.

И тем ни менее принятое на балконе решение висело в воздухе, создавая вокруг нас ореол странной, немного неловкой нежности. Будто меня лишили девственности во второй раз.

Стараясь унять румянец, я вылезла из-за столика и пошла в направлении, обозначенном на подсвеченном указателе на стене.

Пробираясь сквозь уже порядочную толпу танцующих – присоединились приглашенные на вечеринку музыканты – обратила внимание, что давно не видела Грачеву и ее Тимурчика. Не то, чтобы я по ним соскучилась, но это показалось мне странным, учитывая то, что Тимур, можно сказать, и был устроителем веселья. Тут же вспомнилось, что Ритка хотела о чем-то со Знаменским поговорить.

– Ты в туалет? – остановила меня раскрасневшаяся, запыхавшаяся Жанна. – Я с тобой схожу…

Я не возражала. По дороге к нам прицепилось еще несколько, что было уже большим перебором – женщины, конечно же, ходят в туалет по двое, но впятером… это как-то… не комильфо.

Веселой гурьбой мы вывалились в коридор, ведущий в туалеты, и там меня сразу же опередили, заняв все имеющиеся кабинки. Хоть бы статус «невесты» уважили, бессовестные! Жанна и та пролезла вперед меня.

– Нахалки! – вслух возмутилась я, но была слишком счастлива, чтобы всерьез расстраиваться по этому поводу.

Разве что Знаменский там ждет, один. Остывает помаленьку... А я, между прочим, еще в такси с ним позажиматься хотела – пока он горячий да бесконтрольный.

В туалет было не пробиться как минимум еще минут десять, и я решила пройтись по коридору вперед – слышала, что в Европе, в общественных местах, помимо мужских и женских, любят устраивать всякие общие туалеты – семейные, например, для тех, кто с детьми противоположного пола. Тут же поняла, какая это глупость – искать семейный туалет в ночном клубе – и хотела уже повернуть обратно и покорно встать в конец очереди.

Как вдруг услышала – чуть подальше, за дверью обычного, мужского туалета раздавались крайне странные звуки, едва различимые из-за громкой музыки.

Я подошла ближе.

Звуки усилились, и я стала различать голоса – взвизгивающий женский и мужской, что-то глухо и занудно приговаривающий. И свист – будто линейкой по столу лупят.

Уже на цыпочках я подкралась еще ближе. Замирая сердцем, прислушалась.

– Любишь кататься… – свист «линейки», – люби и саночки возить…

И снова свист. Женский голос захлебнулся рыданиями, срываясь на крик.

– Ааа! Тимурчик… все, хвааатит… я все поняла… пожалуйста… мне же больно…

У меня внутри все будто выморозилось. Грачева. Вот дерьмо.

Всхлипы стали тихими, почти утонув в шуме ночного клуба.

– А ты как думала, детка… - мужской голос прерывался тяжелым дыханием, будто мужчина напрягался физически… или… был возбужден. – За все в жизни надо платить.

Глотая подобравшийся к горлу комок, я приблизилась к двери и попыталась ее толкнуть – но та была заперта. Даже не заперта – такое ощущение, что ее подпирало что-то изнутри.

– Ну-ка… давай вытащим твою затычечку… Отлииично… А теперь Ритусик, поднимай свою аппетитную, красную попку повыше… - прохрипел мужчина, что-то двигая, будто стулом возил по полу. – А сама нагнись пониже… О так…

Дальше до меня донеслись вполне отчетливые шлепки плоти о плоть, мужские стоны и женское болезненное мычание.

 Пошатываясь и сжимая в руках сумочку, я медленно побрела обратно по коридору. Но не успела пройти и десяти шагов, как кое-что осознала.

Какая бы Грачева не была гадина, благодаря ей любимый мужчина сделал мне сегодня предложение, а может даже и ребенка. Теперь же Грачеву трахают в задницу в мужском туалете, подперев стулом дверь. Предварительно по-настоящему, до боли отхлестав ремнем.

Сказать, что мне это не понравилось, значило ничего не сказать.

***

Всю оставшуюся конференцию Грачева вела себя настолько отвратительно, что убила во мне всякое желание пожалеть ее и, быть может, как-то помочь. Она сверлила меня ненавидящим взглядом, рассказывала про меня гадости и, владея английским на уровне, до которого мне было еще пилить и пилить, выставляла дурой при каждом удобном случае.

В конце концов мне это надоело, и в последний день конференции я решила остаться в гостинице. Все равно кто-то должен был собрать вещи перед завтрашним вылетом домой. Да и насладиться прекрасным номером не мешало – вон, джакузи до сих пор не опробовано.

Нехотя, Знаменский согласился оставить меня, и я провела свой последний день в Лондоне валяясь в ванне и названивая всем своим родственникам подряд. Сообщала о своей помолвке, выслушивала не особо горячие поздравления, и под конец пришла к выводу, что, кажется, мне не поверили.

 – И квартира у него в Москве, и дом собирается купить… да еще и преподаватель, от которого все в универе прям тащатся. Катюха, тебе просто сказочно повезло… – язвила мать, и я слышала, как за ее спиной тихо заливается со смеху младший брат, Сашка.

Я не стала сердиться. Посмотрим, что они скажут, когда я пришлю им приглашение на свадьбу.

Знаменский тоже отзвонился родным – торопясь укрепить мою веру в то, что наша помолвка самая что ни на есть настоящая. Хоть я ему еще тогда, на балконе поверила – не станет мужчина пренебрегать противозачаточным, если не готов к женитьбе.

Мои новые родственники отреагировали на новость по-разному.

От Артема минут десять, кроме как «офигеть» и «ну ты даешь, братан» было ничего не добиться. Причем, мы до конца так и не поняли, рад он нашему решению или нет.

Маман пропыхтела в телефон нечто недовольно-возмущенное, потом потребовала «к трубочке» меня. Знаменский уже готов был грубо отказать, но я, поддавшись внезапному импульсу, выхватила у него из рук мобильник.

Минут десять меня пытали – выспрашивали все, начиная от моих планов на будущее и заканчивая здоровьем с родословной. Я рассказала все честно, утаив разве что алкоголизм – все-таки мать начала пить уже после моего рождения, так что если на ком и отразится, то на брате, но никак ни на моем потомстве. Потом пришлось уйти в другую комнату – иначе от следующих вопросов мой жених бы точно взбесился и снова разругался с матерью.

– И как у вас так получилось, а? – ехидно допытывалась мадам Знаменская. – Он ведь еще под Новый Год тебя знать не знал, ведать не ведовал... А тут хлоп! И замуж.

– Приворожила я его… … – вздохнула я. – Вот прям на лекции и приворожила… Потом еще и в кабинет повадилась шастать – то помочь по предмету надо, то перезачет, то еще что… А на десятый раз ваш сын мне и говорит – выходи-ка за меня замуж, Семёнова – все равно ты у меня перед глазами мелькаешь… Хоть какая-то польза от тебя будет.

Вдруг вспомнив про секту, в которую мадам Знаменская, по своей наивности и доверчивости чуть не угодила, я в ужасе замолчала. Если она верит в инопланетян и гипноз по телевизору, то про привороты с ней шутить точно нельзя.

После почти минутной паузы на том конце связи надменно хмыкнули.

– А хорошему ты у моего сына ничему не могла научиться? От его идиотского сарказма не знаешь, куда деваться, теперь еще ты ему будешь подвякивать... – она еще немного помолчала и добавила. – Но оладьи мне твои понравились. Дашь моей кухарке рецепт, и я позволю Виктору совершить эту глупую ошибку. Однако, учти, девочка – я сама составлю ваш брачный договор!

В общем, с родственниками мы более-менее разобрались, свадьбу наметили на конец июля.

Оставалось одно – университет.

Нет, не деканат с ректором – это Виктор возьмет на себя, сделав все от него зависящее, чтобы ни мне, ни ему не пришлось никуда уходить и ничего менять.

А вот как преподнести все это сокурсникам – так, чтобы не выглядеть в их глазах тем, кого обычно представляют, когда слышат о нищей студентке, охомутавшей богатого дядю на двадцать лет старше ее, это уже была моя задача.

И начинать решать ее нужно было прямо сейчас, пустив правильные, а не искаженные сплетнями и враками слухи.

Отряхнув руку от пены, я потянулась к мобильнику, пристроенному на кромке ванны, вздохнула и набрала сохраненный в контактах, хорошо знакомый номер.