– Тут ведь, понимаешь, какое дело, Семёнова… – нагло ухмылялась она. – Не расскажешь, я буду думать, что у него маленький. Оно тебе надо?

Я отмахивалась, краснела и чуть было ни встала и пересела от нее прямо посреди лекции.

– Ну, хорошо… – примирительным тоном заявила Юлька. – Пойдем на компромисс. Я буду разводить руки в стороны, а ты моргни, когда его размер. Договорились?

– Ничего мы не договорились!

Но все было бесполезно, и ее руки поползли в стороны.

– И? Ииии? – подначивала она меня, и я невольно начала представлять то, что на лекциях представлять категорически нельзя… – Семёнова, ты меня пугаешь…

Руки все еще расходились, а вместе с ними все шире и шире открывался ее рот. На автопилоте я невольно моргнула. Юлька ахнула.

– Ни хрена ж себе…

– Ни хрена ж себе! – восхитились рядом выше, и я зарылась лицом в ладошки от стыда.

Однако, скоро мне стало не до размеров и сплетен. На перемене ко мне подошла девушка в строгом брючном костюме и передала сообщение – явиться на беседу в деканат. Прямо сейчас.

***

Шесть пар глаз пристально следили за моими руками. Да черт с ними, руками, они следили за каждым моим движением, за каждым жестом, каждой гребанной эмоцией.

Если бы я знала, что в кабинете декана меня ждет допрос с пристрастием, я бы ни за что не пошла на эту «беседу». Отмазалась бы, позвонила Знаменскому, переложила эту проблему на его широкие плечи…

Но я понятия не имела, на что иду.

Думала, что со мной и в самом деле хотят «просто поговорить». Какое там…

– А теперь, Семёнова… - опустив на нос очки, Евгения Михайловна, завкафедрой, вероятно пыталась найти на моем лице прыщик – так настойчиво вглядывалась. – Опиши, пожалуйста, в общих чертах, вашу самую первую встречу… вне учебного процесса, так сказать.

Конечно, у нас со Знаменским уже была готова легенда. Просто я не думала, что мне придется вспоминать ее так скоро.

– Ну… Виктор Алексеевич подвез меня домой – в общежитие… Тогда еще был жуткий мороз, гололед… и автобусы отменили, и я шла пешком до метро.

– Какого это было числа? – ненавязчиво спросил декан. – Если помнишь, конечно…

Гордеев, вспомнила я табличку на двери. Олег Константинович Гордеев. Видный, широкоплечий мужчина, он въедался в меня взглядом так, что дрожали руки и хотелось спрятаться под стул.

– Пятнадцатого января… – делая вид, что вспоминаю, медленно ответила я. – Кажется…

И заметила, как он делает почт незаметный жест еще одному члену дисциплинарной комиссии – молодому доценту со странной фамилией Штерн. Тот проверил что-то в своем мобильнике и кивнул – да, мол, было такое. Я тихо выдохнула – мы хорошо подготовились и дату знакомства выбрали не наугад.

Можно было, конечно, плюнуть на них всех и уйти – до того противно было это копание в личном белье, а уж тем более собственное вранье. Несколько раз в груди вскипало, и я уже начинала с вожделением посматривать на расставленные по полочкам трофеи и кубки, представляя, как метаю их в членов комиссии – в каждого по очереди.

И все же, рациональной частью мозга я понимала, что мой допрос – важная и нужная процедура, нацеленная на то, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, что меня никто ни к чему не вынуждает. Ведь не каждой студентке повезло влюбиться в преподавателя, решившего поиграть с ней в кошки-мышки.

– Вроде со всем разобрались… – декан почесал в затылке, полистал разложенные перед ним заметки. Кинул вопросительный взгляд на других членов комиссии и пожал плечами. – У меня все.

Евгения Михайловна наморщила лоб, будто вспоминая, о чем же еще хотела меня спросить, и я уже успела расслабиться, так долго она вспоминала… как вдруг вспомнила.

– Ты была лишена стипендии, Семёнова… Не напомнишь нам, за что?

Черт, черт!.. Я вся подобралась, чувствуя себя тем самым ощетинившимся рысенком, которого «подобрал» Знаменский. Этот вопрос мы с не проработали совсем – зациклились на этической проблеме с его стороны и упустили, что такую же могут найти и с моей.

– За… посещаемость… – внезапно севшим голосом выдавила я, взглядом умоляя Евгению Михайловну – переключись, пожалуйста, переключись на что-нибудь другое.

Только ей было плевать – она даже не смотрела на меня, водя мышкой по коврику, не отрывая взгляд от экрана компьютера.

– По каким предметам?

– По нескольким…

Господи, пусть у нее там что-нибудь испортится, и она не сможет меня проверить… не увидит, по какому именно предмету у меня был неуд в прошлом семестре. Иначе картина будет предельна ясна – студентка валит предмет, охмуряет преподавателя, сдает зачет, восстанавливается и отныне и навсегда получает исключительно «отлично». Тут уже не важно использовали меня или я сплю со Знаменским по согласию – запросто могут обнулить все его оценки как нечестно полученные. Тогда и перевод в другой вуз не поможет. А с Виктором что? Уволят? Он ведь только-только вошел во вкус преподавания… Статью написал для крутого издания… курировать кандидатские собирается со следующего года… весь в предвкушении, как будет третировать несчастных аспирантов…

Дверь вдруг широко распахнулась, будто ее открыли пинком.

– Кто позволил устраивать допрос моей невесте?! – прорычал, Знаменский, врываясь в кабинет.

Я выдохнула и чуть не рассмеялась от облегчения. Успел, надо же… и как вовремя! Еще пару секунд, и либо я бы сделала какую-нибудь глупость, либо эта въедливая мадам обнаружила бы компрометирующую меня информацию.

– Вы в курсе, что ей нельзя волноваться?! – продолжал тем временем возмущаться Виктор, выхватил из кармана пиджака какую-то бумажку и бросил ее на стол перед комиссией. – Посмотрите, что пишет ее психотерапевт! Да я засужу вас так, что не оставлю камня на камне от этого заведения!

Я замерла, боясь дышать. Во что он играет на этот раз?

Взяв в руки листок, Олег Константинович развернул его и закашлялся.

– Какой… суровый психотерапевт.

Кинул быстрый взгляд на свою заместительницу и передал бумажку ей.

– Марк, сходи пожалуйста, спроси у моего секретаря, принесли ли заказную почту? – пробормотала Евгения Михайловна. – Тут конфиденциальная информация…

Однако доцент непонимающе смотрел с одного члена комиссии на другого и не сдвинулся с места, пока просьбу покинуть помещение не повторили все по очереди, включая Знаменского.

Только тогда ситуация стала мне проясняться. Особенно когда, заглянув сбоку, я увидела, что к бумажке скрепкой пришпилен банковский чек.

– Я даже не знаю, что и сказать… – крякнул декан.

– Вот и не говори ничего… – Виктор уселся рядом со мной на свободный стул и небрежно обнял за плечи. – Считай это моим вкладом в развитие экономической науки…

Евгения Михайловна тоже глянула и тихо ахнула.

– Наука перед вами… в большом долгу, Виктор Алексеевич. Но… как мы это оформим?

Знаменский усмехнулся.

– Так все уже оформлено. Это пожертвование не имеет ко мне никакого отношения. Русско-французский благотворительный фонд, в котором у меня большие, хоть и негласные связи.

– И взамен ты хочешь?.. – декан откинулся в кресле и вопросительно замолчал, позволяя Виктору продолжить.

Все взгляды снова уперлись меня.

– Её, – лаконично подтвердил мой жених. – И чтоб никто ни к кому не цеплялся. Ни по каким вопросам.

С минуту декан стучал по столу пальцами, переглядывался с завкафедрой, вертел в руках чек и молчал. Наконец решился.

– Хорошо. Семёнова, пересдашь все предметы, которые брала у Виктора Алексеевича – я назначу тебе время и сам за всем прослежу. Виктор, чтоб на следующий год вы были как минимум женаты… а лучше и в самом деле… в декретном отпуске. И кстати, не забудь на свадьбу позвать…

Разговор тут же пошел в другое русло – стал легким, необязательным и, по ощущения, подходил к той самой заветной минуте, когда можно будет откланяться и попрыгать от радости за закрытыми дверьми. Потом поцеловаться и пойти по своим делам, чтобы через пару часов снова встретиться и спокойно поехать домой...

Но так не получилось.

То есть поцеловаться мы поцеловались, и даже успели каждый пойти в направлении своего лекционного зала.

А через минуту, с недоумением, переходящим в ужас, я читала документ в формате ПДФ, раскрывшийся из анонимного сообщения, поступившего на мобильник.

«Заявление о совершенном преступлении» – кричал напечатанный крупными буквами заголовок.

И ниже, более мелким, тут же поплывшим у меня перед глазами шрифтом, разъяснялось:

«Прошу зарегистрировать мое заявление и привлечь к уголовной ответственности по статье 131-й УКРФ Знаменского В.А., который 15 февраля 2018 года изнасиловал меня, нижеподписавшуюся, в извращенной форме, с причинением многочисленных телесных повреждений. Справка из медицинского центра прилагается».

Глава 29

Дальше я не читала – лишь скользнула взглядом по документу вниз. В том состоянии, в которое ввело меня это мерзопакостное «заявление», удивительно было даже и это – голова была гулкая и пустая, нервные окончания плохо передавали приказы конечностям.

Ожидаемо, под текстом, перед простенькой подписью стояли инициалы и фамилия – М. Н. Грачева.

Дрожащими руками я сунула телефон в карман и тут же вытащила его, автоматически среагировав на звонок. По злой иронии – с блокированного номера.

– Наконец-то я подловила тебя одну, – промурлыкал знакомый голос.

В один момент все встало на свои места. Это «заявление» никуда не отправлено – обыкновенный, ничем не обоснованный шантаж.

– Что это за писулька? – я попыталась сделать свой голос как можно более равнодушным, но судя по смешку, выдохнутому на том конце связи, у меня это не особенно получилось.