Как могла, с зажатым ртом, я заорала, замотала головой, пытаясь высвободиться настолько, чтобы укусить его за пальцы… но он держал руку так плотно, что вместе с челюстью, казалось, фиксировал всю голову… А через секунду мне уже стало наплевать на то, что делает эта рука, потому что та, что орудовала под моим животом делала вещи гораздо более ужасные.

Оставив попытки добраться до моей груди, Ложкин решил атаковать нижние регионы моего тела, где слоев одежды было поменьше.

– Думаешь, папочка Знаменский придет к тебе на помощь? – приговаривал он, целуя меня в шею и пытаясь нащупать пуговицу на джинсах. – Не придет… Ему теперь посрать на тебя… У мужиков фантазия хорошо работает – он только ту фотку увидел, сразу тебя с моим х*ем во рту представил… А зачем ему чужая соска… Ему чистенькая нужна… своя…

Меньше всего я хотела расплакаться в этой ситуации, но слезы сами по себе полились по щекам.

– Да ладно тебе… ревет она… – пыхтел Ложкин, одолев, наконец, пуговицу и скользя молнией вниз. Еще секунда и его потная ладонь окажется у меня в трусах. – Расслабилась бы и получила удовольствие… ты ж умная девчонка… а я тебя за это шикарно трахну… три дня будешь в раскоряку ходить…

Доведя до низу молнию, рука поднялась обратно, пытаясь протиснуться под тугую кромку трусиков.

– О да… – выдохнул Ложкин, кусая меня в шею, будто я была самкой, которую он только что подмял под себя.

– Пусти… Не надо… – промычала я сквозь его пальцы, уже ничего не видя от слез.

Никто мне не поможет, стало вдруг яснее ясного. Ложкин прав… Никому я больше не нужна после той фотографии… Никто не придет меня спасать… и никто не поверит, что меня изнасиловали в этой комнате… никто и никогда…

Тонкая дверь вдруг содрогнулась под мощнейшим ударом.

– Что за нах? – пробормотал Ложкин, отрываясь от моей шеи и приподнимая голову. Сквозь слезы я тоже посмотрела.

Еще один сокрушительный удар…

Дверь распахнулась, врезавшись ручкой в стену… и в комнату ворвался Знаменский. В распахнутом пальто, со сбитым в сторону галстуком, с горящими от ярости глазами – мой Знаменский.

***

Секунда – и мерзавец Ложкин был сорван с меня и отброшен к противоположной стене. Грузно шмякнувшись спиной, съехал на кровать.

– Выйди, – коротко бросил мне Виктор.

Не говоря больше ни слова, подошел и, широко размахнувшись, врезал Ложкину в челюсть.

Тот вскинулся, задохнулся соплями и кровью, пузырем вспухшей у кончика рта…

Знаменский замахнулся снова…

– Стой! – я вскочила, застегивая молнию и вытирая слезы… все еще не в состоянии поверить, что он успел так вовремя.

Бросилась к нему… Нельзя! Нельзя бить! Вызвать полицию, охрану – что угодно, только не бить! Повисла у него на руке… Но уже плохо соображающий Знаменский стряхнул меня, будто я была тряпичной куклой, а не человеком.

– Иди отсюда! – прорычал он, вновь врубаясь кулаком в челюсть моего несостоявшегося насильника.

Он жутко зол на меня – поняла я вдруг по его тону. И все равно пришел меня спасать… Но как? Как он узнал, где меня найти? И как вообще знал, что меня надо… спасать.

Хрясь!

По звуку Ложкину сломали нос. Или выбили зуб.

Еще удар!

Перестав закрываться, он закатил глаза и беспомощно хрипел.

Я снова кинулась на Виктора, хватая его и держа за руку так крепко, как только могла.

Он обернулся.

– Только не говори мне, что тебе его жалко.

– Нет! Я бы очень хотела, чтобы ты прибил его. Прямо здесь и сейчас… Но… что потом будет с тобой?

Он выдохнул и поднялся.

– Со мной что будет? Разберусь. Как и всегда со всем разбираюсь. А если в следующий раз ты не придешь со своими проблемами ко мне, я тебя выпорю. В буквальном смысле.

– Я…

– Еще минута, и этот дебил присунул бы тебе, – жестко прервал меня Знаменский. – Чем тебя шантажировали? Что накопали?

Я испугалась, что он мог такое подумать.

– Это не про меня… это… Давай выйдем отсюда… Я покажу…

Но показать не получилось. Воспользовавшись затишьем, Ложкин вдруг кинулся на своего обидчика, опрокинул его на пол и, отплевываясь кровью, ударил кулаком в нос. Я завизжала, Знаменский, болезненно мыча, дернул головой… Ложкин ударил снова…

А в следующую секунду уже сам лежал на спине, поверженный человеком на двадцать лет старше себя.

– Это хорошо, что ты на меня напал, гаденыш… - процедил Знаменский, тыльной стороной ладони вытирая кровь с лица. – Я ведь теперь тебя в кровавую кашу уделаю, и никто и слова не скажет…

Я даже представить себе раньше не могла, какой он сильный. Знала, что почти каждый день по утрам бегает и тягает железки в спортзале, знала, что раньше занимался единоборствами… Но результаты такого образа жизни поразили меня до глубины души. Он буквально выбивал из Ложкина дух – удар за мерным, точным ударом. Скула, подбородок, нос… потом грудь, живот, печень…

Черт, он даже не запыхался…

Опомнившись, я снова бросилась к Виктору и схватила его за кулак в тот момент, когда он в очередной раз поднял его – уже никуда особо не целясь…

– Хватит!

Он замер, не оборачиваясь.

– У тебя с ним что-то было?

– Нет! – крикнула я, от одного лишь вопроса чувствуя, как щиплет в носу и глазах. – Я сейчас расскажу… все расскажу…

 В моем кармане вдруг незнакомо звякнул мобильник и, привлеченная странным звуком, я машинально вытащила его.

«Свободное место на диске кончилось», – сообщала мне надпись в облачке поперек экрана. – «Чтобы продолжить аудиозапись, удалите ненужную информацию».

Глава 31

Следующие несколько часов были, наверное, лучшими в моей жизни – если не считать тех, что мы со Знаменским провели на прошлой неделе в ванне. Нет, не занимаясь сексом, просто разговаривая – о жизни, о нашем детстве, о книгах, в которые мы влюбились… Ну, и может, тех пары часов, когда, покончив с разговорами, мы все-же занялись сексом…

В общем, хорошая выдалась ночка, но и эта изо всех сил стремилась приблизиться к ней по своему совершенству.

Засев у Виктора в кабинете, мы оторопело, почти не перематывая, слушали запись длинной в три недели – с того самого момента, как я включила приложение диктофона в салоне такси, уезжая из дома мадам Знаменской… и так и не выключила.

Слава богу, программа во время закачки информации в "облако" автоматически стирала моменты тишины, иначе запись была бы гораздо длиннее. В эти же моменты попали и лекции – из-за удаленности голоса лектора.

А вот наши со Знаменским эскапады и все, что касалось дела об «изнасиловании» Маргариты Грачевой, сохранилось до последнего оха и вздоха.

Эскапады я слушать стеснялась – требовала перематывать, а когда Виктор, с притворно серьезным видом отказывался, утверждая, что необходимо прослушать все – мало ли, чего там важного может обнаружиться – закрывала уши и напевала себе под нос всякую дребедень.

Выключился диктофон только сегодня – и то благодаря тому, что Грачева закачала на мой мобильник «профессиональную» фотографию – весом в почти пятнадцать мегабайтов – и тем съела все оставшееся на диске место – до того, как приложение успело перекачать информацию на виртуальный диск.

Аудиофайлы были каждый обозначены датой и временем – что было крайне удобно, и безусловно поможет, если предоставлять их в суде. Хотя, еще в общаге стало понятно, что ни до какого суда дело не дойдет – разумеется, если мы сами не захотим туда обратиться – Знаменский за клевету, я – за попытку изнасилования и шантаж. Не было никакого шанса, что Ложкин побежит в полицию жаловаться, когда ответом ему будет датированный тем же днем файл с моими «не надо» и «пусти».

Последнее Знаменский слушал со стиснутой до желваков челюстью. Потом резко встал, подошел к маленькой тележке с алкоголем и налил себе коньяку из низкой, пузатой бутылки.

– Пообещай мне кое-что, Катерина… – сказал он – выпив и заев лаймом.

Я вопросительно уставилась на него.

– Пообещай, что никогда и ничего ты больше не будешь делать без моего ведома. Никогда и ничего.

Я хорошо подумала, прежде, чем кивнуть – такое серьезное обещание просто так не дают.

– И еще кое-что пообещай, – продолжил он. – Что бы мне не угрожало, единственное место, куда ты пойдешь, если пришли и требуют за мою безопасность денег – это в полицию. Даже, если тебе покажут меня на видео связанного, с кляпом во рту.

Я напряглась и сама, до боли стиснула челюсть.

– Катя, – настаивал он. – Пообещай мне это. Прямо сейчас. Иначе нам придется расстаться.

Вздернув голову, я уставилась на него не верящим взглядом.

– Расстаться? Нам? Ты серьезно?

Он твердо кивнул.

– Да. Я предпочитаю остаться один, нежели знать, что в любую минуту ты, сломя голову, побежишь в какие-нибудь трущобы меня спасать.

В дверь робко постучали, чем спасли уже меня – я не знаю, смогла бы я сейчас дать ему это обещание. Возможно, когда-нибудь потом…

– Виктор Алексеевич… можно я все-таки… пойду… – в дверь робко заглянула Грачева.

В отличие от Ложкина, Знаменский не стал ее бить, убивать или «резать на ленточки». Во-первых – хоть и мудачка, а все же женщина, а во-вторых, она сделала сегодня вещь, благодаря которой ее можно было если не простить, то отпустить на все четыре стороны уж точно. В то время, как Ложкин пытался залезть мне в трусы, она наткнулась в фойе на примчавшегося разбираться Знаменского – заметив на фотографии обстановку общежития, тот сорвался прямо с лекции и примчался буквально за десять минут. Недолго думая, Ритка схватила его за рукав и потащила в свою комнату. И пусть ее мотивацией был страх стать соучастницей изнасилования, а не какие-нибудь благородные помыслы – факт остается фактом. Если бы не она, говнюк Ложкин точно бы мне «присунул».