— Северин?

— Да, именно Северин увлекался игрой, надеясь наудачу в картах.

Еще одна деталь картины заняла свое место. Северин так наглядно объяснял ей тонкости карточной зависимости — даже если и рассказывал о Фальке, — что только теперь она поняла: подобное мог рассказать только тот, кто на себе испытал все перипетии игры.

— Да, он привычно переводил стрелки на меня, — объяснил Фальк. — Он был серьезно болен. Пока он кормил отца историями о моих карточных долгах, на него не упала даже тень подозрения. Если где-то пропадали деньги, то думали, что вор я.

— Точно, — сказала Жасмин. — Он обвинил тебя в том, что ему пришлось присвоить себе чеки, чтобы погасить твои карточные долги.

Фальк задумчиво посмотрел на нее.

— И ты ему сразу же поверила?

— Знаешь, а ведь твоя мать рассказывала то же самое.

Он горько улыбнулся.

— Моя мать поделилась с тобой семейными тайнами? Вот так мама! Должно быть, обо мне ходят целые легенды. Но Адельтрауд не такая доверчивая, как может показаться. Она уже давно подозревала, что не Северин подставлялся ради брата, а я брал на себя его грехи. Одно только ясно как день: если бы отец узнал, что Северин играет по-крупному, то не сделал бы его своим наследником. Северин рассчитывал сорвать джек-пот, чтобы стать от него независимым. Под независимостью он понимал только материальную свободу. Одна лишь мысль о том, что он будет работать по восемь часов в сутки и получать зарплату, пугала его. Северин, например, не мог представить себе жизнь в двухкомнатной квартире, которую, не дай Бог, ему пришлось бы снимать. Он жаждал денег вплоть до самоуничтожения. Шесть лет назад, получив в наследство от бабушки несколько домов в Берлине, Северин в какой-то степени обуздал свою страсть к картам. Он начал чувствовать свою независимость. Но еще больше его сдерживала Николь. Она постоянно угрожала ему, что все расскажет нашему отцу. Ее бесило, когда Северин мог запросто проиграть больше ста тысяч в месяц. И я уверен, что Николь ни перед чем не остановилась бы, чтобы выйти за него замуж и спасти дома в Берлине, даже если бы Северина признали недееспособным. Ее присутствие оказывало на брата сильное влияние.

— О Боже! — вырвалось у Жасмин. Наконец-то ей стало понятно, почему семья Северина так хотела этой свадьбы с Николь. Даже Адельтрауд, которая, очевидно, знала больше, чем Фальк мог себе представить.

— После того как я взвалил вину на себя, — продолжал он, — мне ничего больше не оставалось, как покинуть Пеерхаген. Я и без того не был там особенно счастлив. Но правда в том, что я оставил Роню. Тогда мне было абсолютно все равно. Я хотел покончить с ложью и лицемерием, в которых погрязла моя семья. Я мечтал найти себя в чем-то другом и уехать куда-нибудь подальше от них. Если бы я тогда не нашел «Santa Lucia» и не начал восстанавливать ее, то и года не продержался бы на острове Кос. Я там научился не бояться бедности, и это пошло мне на пользу. Единственное, что заставляло меня страдать, — это невозможность вернуться домой. Нищета держала меня целых шесть лет вдали от родных. Когда я вернулся, Роне было уже семь лет. Мы стали друг другу чужими.

Она сердилась на меня, а я наивно полагал, что будет достаточно пары нежных жестов, чтобы исправить ситуацию.

Возможно, тут постаралась Лаура, убедив ребенка в том, что я никудышный отец, который забыл о своем долге и бросил ее. Я думаю, что причина неприятностей, возникающих у меня с Роней, в том, что меня долго не было рядом. Она мне не доверяет и имеет на это полное право. Я так и не смог ей доказать, что на меня можно положиться. Вот так.

— Господи, Фальк! — Жасмин села рядом с ним на диван. — Ты не должен ни в чем себя винить. Пойди и все расскажи отцу.

— Он расценит это как очередную попытку оклеветать Северина. Память о Северине священна.

— Но ведь если ты ему не расскажешь, то он никогда не изменит своего отношения к тебе.

— Я это переживу.

— А твой отец? — спросила Жасмин.

Фальк насупился и замолчал. Жасмин схватила его за руку, но он, вздрогнув, убрал ее и потянулся за стаканом с апельсиновым соком. Чувствуя, как он напряжен, Жасмин хотела показать, что ее не смутили его откровения. Фальк только что открыл ей свою душу. Наконец-то!

Сделав глоток, он несколько отчужденно произнес:

— Не знаю, почему я тебе все это рассказываю. Пообещай, что больше никому, ни одному человеку, не расскажешь о том, что узнала от меня. Я, конечно, не вправе заставить тебя, как, например, Лауру, которая теперь хорошо понимает, что больше не получит денег, потому что отец ее дочери мертв. Но я полагаюсь на твою… А впрочем, на что я могу положиться?

На твое честное слово или порядочность? На твои обещания? Ах да, я и забыл… К сожалению, я сейчас не располагаю значительной суммой, чтобы заплатить за твое молчание.

Жасмин вскочила с дивана и гневно воскликнула:

— Фальк, это… Это уж слишком!

Он с грустью посмотрел на нее. В его глазах было столько боли и горя, что Жасмин в ту же секунду простила ему все обиды.

— Я обещаю, что никому ничего не расскажу, — сдержанно сказала она. — А теперь мне хочется, чтобы ты…

В этот момент зазвонил телефон, стоявший в двух шагах от Жасмин.

Она поспешно сняла трубку.

— Да?

В трубке слышался шум железной дороги, и Жасмин сразу успокоилась. Через секунду раздался тоненький голосок Рони:

— Жасмин, это ты? Я в Берлине. Я сбежала. Можно… приехать к тебе?

— Конечно. Ты где? Мне забрать тебя?

— Нет, я возьму такси.

Жасмин было жаль сбережений Рони, но она уважала ее самостоятельность.

— Карл-Маркс-штрассе, ты ведь знаешь? Хорошо, тогда я тебя жду. И если будут проблемы, сразу же звони.

— Ладно, договорились. — Роня повесила трубку.

На лице Фалька, поднявшегося с дивана, появилась неуверенная улыбка, смешанная с тоской и облегчением.

Жасмин сделала успокаивающий жест рукой.

— Роня в Берлине.

— Слава Богу! — Он сжал пальцы в кулак и вышел на балкон, так и не выразив ей свою признательность.

— Она будет здесь приблизительно через четверть часа, продолжала Жасмин. — И поэтому будет лучше, если ты сейчас уйдешь.

Фальк повернулся к ней.

— Но…

— Да, — твердо сказала она. — И не только потому, что ты беспричинно обидел меня, а потому, и прежде всего потому, что так будет лучше для Рони.

— Но ты ведь не думаешь, что я действительно собирался задать ей головомойку?

— Нет. Но Роня убежала из дому. Конечно, с ее стороны это ужасный поступок, хотя и мужественный. Думаешь, ей приятно будет рассказывать своим детям и внукам, пожимая плечами, что отец сразу догадался, где искать беглянку, и уже поджидал ее? Не стоит оскорблять уязвленное детское самолюбие, даже если ты далек от понимания, как могут переживать другие люди.

Наступила пауза. Казалось, Фальк растерялся и не находил нужных слов в свое оправдание. Потом он коротко произнес:

— Понятно. — Схватив свой пиджак, он направился к выходу и возле двери еще раз обернулся. — Я думаю, ты не станешь возражать, если я подожду свою дочь у входа в подъезд?

— Тогда постарайся, чтобы она не заметила тебя. Если Роня не захочет остаться у меня, то нам будет тяжело найти ее в этом огромном городе.

Фальк нахмурился.

— У тебя что, на все есть готовый ответ? — Он рывком открыл дверь и бросил на прощание: — Я буду у своей матери в доме на Ваннзе. У тебя есть номер телефона?

С этими словами он покинул ее квартиру.

ГЛАВА 18

Через полчаса Роня, не сдерживая текущих ручьем слез, бросилась в объятия Жасмин. Жасмин гладила ее по русым волосам, подливала ей колу и принесла в гостиную поднос с бутербродами, которые Роня уплетала с таким же аппетитом, как час назад ее отец, вернее, дядя. По крайней мере, темпераментом они были похожи.

Не особо соблюдая сюжетную линию, Роняя рассказала о том, как они вчера поссорились с Фальком. У него был выходной. И по какой-то непонятной причине он вдруг поинтересовался, сделала ли она домашнее задание по математике. Вместо того чтобы сразу сказать ему правду, она обманула его, заявив, что не может найти тетрадь. Роня не могла объяснить, почему она так поступила, но этот воспитательный порыв Фалька очень сильно разозлил ее. Она кричала на него, говорила, что ему никогда не было дела до родной дочери, что дороже всего на свете для Фалька его драгоценная яхта. Кроме того, Роня заявила, что ей вообще больше всех нравится Жасмин, которая никогда не придирается к ней по мелочам. Роня упрекнула его и в том, что он не хотел подарить ей электронные шахматы, не говоря уже о мобильном телефоне, который есть у всех ее одноклассников.

Жасмин представила эту перепалку, зная, что Фальк с его характером тоже, конечно, не молчал. Как бы там ни было,

Роня решила убежать, тем более что была уверена: для ее матери тоже будет лучше, когда дочери нет рядом. «Мама этого даже не заметит», — думала девочка, разбивая свою копилку. Она доехала на «Молли» до Бада Доберана, села на поезд, который привез ее в Росток, а потом пересела в поезд на Берлин. В результате она потратила почти все свои сбережения.

И теперь она здесь.

Жасмин по достоинству оценила решительность и храбрость Рони.

— Я могу остаться у тебя навсегда? — спросила Роня, заглядывая ей в глаза.

— Но ведь тебе нужно посещать школу.

— А разве нельзя тут ходить в школу?

— Вообще-то, можно. Но по закону требуется получить разрешение твоих родителей. Тебе ведь еще нет восемнадцати.

— А ты не можешь меня удочерить?

Жасмин улыбнулась.

— У тебя есть родители. И так как ты не сирота, никто не может этого сделать.

— Ну и ладно!

Жасмин дала ей возможность позлиться наедине, а сама отнесла тарелки и стаканы в кухню.

Вдруг Роня сказала:

— Может, папа и разрешит, чтобы я жила у тебя.