— Здравствуй, Макс. Может, пригласишь меня в комнату, или я не вовремя? У тебя гости?

— Проходи, — посторонился Данилов, пропуская Марину в квартиру. — У меня действительно гости. Ал, помнишь его?

— Этот пьянчужка и буян? — презрительно спросила Марина.

— Талантливый писатель и прекрасный человек, — поправил ее Данилов, опасаясь, как бы Алтухов не услышал ее столь нелестное мнение о себе и не устроил бы скандал.

Марина вошла в комнату, наморщила нос, почувствовав запах сигаретного дыма.

— Ты можешь не курить в комнате? — раздраженно спросила она Алтухова, который удивился не меньше приятеля, увидев, кто пожаловал в гости.

— А ты чего пришла? — хмуро спросил Алтухов. — Директора банка своего потеряла? Здесь его нет, поищи в другом месте.

— Не смей хамить мне! — крикнула Марина. Видно было, что она пришла в эту квартиру взвинченная до предела. — Макс, ты можешь отправить этого… человека домой? Нам нужно поговорить, дело срочное и очень важное.

— Поздно уже, — опустив голову, сказал Данилов. — Если у тебя дело, пошли на кухню, поговорим. А вообще-то мы уже спать собирались.

— Уж не вдвоем ли? — язвительно спросила Марина.

— Вдвоем, — пробасил Алтухов. — Только один на кухне, а другой в комнате. Думаешь, если сама бросаешься на шею каждому директору банка, так и все другие тоже извращенцы?

— Макс, я тебя очень прошу, убери этого человека! После нашего телефонного разговора мне трудно было решиться на этот визит. Но я все же решилась. В третий раз прихожу к тебе сегодня! Но слушать хамские речи — это уже выше моих сил. Пожалуйста, сделай, как я прошу.

— Извини, Марина, но я обещал Алу устроить его здесь.

— Черт с тобой, — неожиданно сказал Алтухов, вскакивая с кресла. — Макс, я лучше уйду. Сам знаешь, какое у меня настроение, а с бабами я не воюю. Завтра позвоню, договоримся, что будем делать. Все нормально, я не обижаюсь, да и ты понимаешь, что тут моя помощь тебе не нужна. Если б директор банка пожаловал, тогда другое дело. Пока!

Он вскинул на плечо свою сумку и стремительно вышел.

Марина сама заперла за ним дверь, благо замок был простейшим, вернулась в комнату, села на диван. Данилов молча следил за ее нервными передвижениями, стоя у двери комнаты и ожидая, когда она объяснит цель своего визита.

— Не ждал меня, да? — спросила Марина, облизнув пересохшие губы. — Душно у тебя тут. Может, предложишь своей жене чего-нибудь выпить?

Данилов достал из-за кресла бутылку «Вазисубани», принес из кухни фужер, налил вина, протянул Марине.

— Бывшей жене, — напомнил он при этом.

— По закону — настоящей. Между прочим, я имею право на часть твоих гонораров.

— Пришла, чтобы сообщить мне об этом? Скажи, сколько тебе нужно, если смогу, дам. Но, честно говоря, мне трудно забыть твои постоянные заявления о том, что в материальном плане ты не зависишь и никогда не будешь зависеть от мужа.

— Так оно и есть. Да это я просто так сказала.

— Тогда говори, зачем пришла. Я действительно устал и хочу лечь спать.

Марина молча смотрела на него, склонив набок голову. Зачем пришла? Так уж получилось, что к вечеру осточертело все: и банк, и Савин с его ожидающим взглядом. Домой, к непременному семейному ужину с хитрыми разговорами отца о том, что надо бы определиться в личной жизни, возвращаться тоже не хотелось. О своей квартире в Крылатском и говорить не стоит, сидеть там в одиночестве — мука смертная. Но был же в этом городе человек, написавший, как он любил ее, как страдал без нее, и это не было враньем, потому что многое из этой книги она видела и знала. Правда, совсем с другой стороны. Позавчера он был холоден с нею, разговаривая по телефону, но прошло время и унесло ее злость. Пришло другое время и принесло спасительные надежды: наверное, у него было плохое настроение, а еще он не видел ее, вот когда увидит, наверное, заговорит по-другому. Как это объяснишь?

К тому ж еще этот идиот Алтухов оказался в квартире и своим хамством испортил все настроение. Теперь она почти не сомневалась, что пришла напрасно.

— Спать? — переспросила она треснувшим голосом. Отпила глоток вина и сказала: — Хочешь со мной?

Данилов скрестил руки на груди, опустил голову и глухо сказал:

— Нет. Извини, Марина.

Он понял, зачем она пришла, и жалел ее. Красивая, самоуверенная глупышка… То жестокая, высокомерная, одуревшая от вседозволенности, а то наивная, как ребенок, жалкая, беззащитная. Именно эту Марину, вторую, он любил, ее хотел защитить от грязи и пошлости. Не получилось. Потому что лишь малая часть души этой женщины страдала от грязи и пошлости. Да и то не часто. Чаще же она искала наслаждения именно в грязи и пошлости.

Да, не получилось. И слава Богу, что он в конце концов понял это. И нашел в себе силы уйти.

— Макс, это же я. — Она встала с дивана, подошла к нему, положила руки на плечи. — Я, твоя Марина. Прочла твою книгу и все последние дни только и думаю о тебе. Ты ведь о нас написал этот роман, да? Может быть, попробуем все начать сначала? Хочешь, я разденусь? И останусь у тебя? Хочешь, Макс?

— Нет, Марина, нет, — с трудом выговорил Данилов. Он вспомнил настороженные и доверчивые, лукавые и нежные глаза Лены и решительнее повторил: — Нет. Если тебе поздно возвращаться, могу уступить диван, я там Ала собирался уложить, а сам буду спать на кухне. Но между нами все кончено.

— Посмотри, посмотри! — закричала Марина, отстраняясь. — Это же я, я, я! Та, которой ты клялся в любви, которую носил на руках! Я изменилась? Подурнела? Я тебе разонравилась? Открой же ты свои глаза! Посмотри!

— Вижу, — спокойно кивнул Данилов. — Ты все такая же красивая, соблазнительная женщина. Ты — наливное яблочко, которое жаждет куснуть каждый мужчина. Но я-то знаю, что яблочко отравленное. Ты меня травила каждый день, и лишь недавно, год спустя после того, как ушел от тебя, я почувствовал себя здоровым. Это же так замечательно! А ты снова хочешь, чтобы все началось сначала? Нет, Марина.

— Ты врешь, Макс! Ты никогда не избавишься от моей отравы и лучше не пытайся! Я знаю, что ты хочешь меня, ну так возьми, это же твое, это все — тебе! — Она рывком расстегнула пуговицу на брюках, дернула вниз «молнию». Легкая белая ткань с шелестом упала к ее ногам. — Иди ко мне, Макс, я тоже тебя хочу…

Данилов скрипнул зубами, глядя на длинные, стройные ноги, на узкую полоску прозрачных кружевных трусиков. И отчаянно замотал головой, сопротивляясь нахлынувшему вдруг желанию.

— Нет, Марина! Пожалуйста, уходи. Прошу тебя…

— Даже если ты нашел другую, она все равно не сравнится со мной, ну посмотри же, посмотри, сравни нас!

— Да, я нашел другую, — неожиданно для себя выпалил Данилов. — И она действительно другая, тут и сравнивать нечего.

Он круто развернулся и пошел на кухню, резко захлопнув за собою дверь.

— Ты скотина, Макс! — ударил в спину визгливый крик. — Я заставлю тебя пожалеть об этом!

Данилов поставил на плиту чайник, зажег газ. Через несколько минут, услышав, как хлопнула входная дверь, он вернулся в комнату. На стене, прямо над компьютером, нервно алели крупные буквы, торопливо написанные губной помадой: «СКОТИНА!» Данилов с облегчением вздохнул и пошел запирать дверь.

На кухне засвистел вскипевший чайник.

19

Максим проснулся от собственного крика. «Нет, Марина, нет!»— кричал он во сне. Смятые простыни были влажными от пота. Часы на стене показывали без пяти десять, горячее солнце уже вовсю заливало столицу России жаркими потоками света.

Один и тот же сон снился Данилову всю ночь: он видит яблоко, «белый налив», так называется этот сорт на Кубани, красивое, аппетитное, почти прозрачное, но едва прикасается к нему, как из яблока выползают змеи и начинают обвивать его, угрожая страшными ядовитыми зубами. И тогда он кричал: «Нет, Марина, нет!!!»

Как хорошо, что это был всего лишь сон!

А если бы он вчера поддался ее чарам, если бы неимоверным усилием воли не укротил страстное желание, жажду женщины, вспыхнувшую в нем, сон стал бы реальностью.

Чего она хочет от него, зачем приходила? Неужели и вправду осознала, наконец, что любит, жить без него не может? Вряд ли. Просто она не привыкла проигрывать в вечном споре женщины с мужчиной. Неизменная победительница — славь каждый день, когда я с тобой, и не пытайся вернуть меня, когда уйду. Страстная, умелая в постели, такая, что порою казалась сумасшедшей, хитрая, злая зеленоглазая красавица. Она могла свести кого угодно с ума. А с таким папой — и подавно! И вдруг — мужчина уходит от нее, и это не попытка напугать, образумить ее, не отчаяние, а твердое, осознанное решение.

Уходит.

И не желает ее больше видеть. Отказывается от того, за что многие другие отдали бы все на свете. Ему же предлагается это даром — не берет!

С этим она не может смириться. Вот почему пришла вчера после того, как он сказал по телефону, что не желает ее видеть. Но он устоял, хотя и сейчас дрожь прокатилась по телу, когда вспомнил ее в прозрачных кружевных трусиках.

Максим встал и побрел в ванную. Обычно в таких случаях романисты описывают, а киношники снимают, как герой сует голову под струю ледяной воды, принимает холодный обжигающий душ, отфыркивается, хлопает себя по бокам, орет до тех пор, пока не войдет в норму, станет бодрым и готовым к энергичным действиям. Данилов и сам грешил подобными описаниями, нет-нет да и совал кого-то из героев под ледяной душ, но в жизни предпочитал горячую ванну. И в жаркий июльский день приятно было полежать минут сорок в горячей воде, расслабиться, подумать о предстоящих делах, а уж в холодную, ненастную погоду и подавно. Вот и сейчас он наполнил небольшую, полутораметровую ванну (единственное, о чем жалел, уйдя от Марины, так это об огромной ванне-джакузи в квартире в Крылатском), забрался в горячую воду и долго лежал, вспоминая уже не кошмарный вчерашний вечер, а прекрасный день, тенистую полянку на берегу Москвы-реки, красивую черноглазую женщину, которая пытается казаться строгой, морально устойчивой, как говорили некогда, но это у нее плохо получается. Потому что он почувствовал, что нравится ей, и был как никогда уверен в себе и уже понимал, что эту не совсем удачливую и гордую смуглянку он хочет защищать от грязи и пошлости. Ей это нужно, она поймет, оценит, она будет его верной спутницей, благодарной любовницей и преданным другом.