А вот Гаю почему-то совсем не хотелось бить по ушам. Хотелось, чтобы он не останавливался. Чтобы его сильные руки продолжали гладить мое вдруг ожившее тело, чтобы горячие губы с нажимом касались моих, и чтобы от этого волнительного прикосновения дрожали ноги, а разум пребывал в приятной, легкой невесомости.

Я злилась на саму себя за то, что мне так понравился поцелуй, в котором не было ни капли искренности. И ничего не могла с собой поделать: проматывала его в своей памяти снова и снова. Чтобы вспомнить и опять пережить. И каждый раз, когда закрывала глаза, будто еще раз ощущала во рту привкус его языка — мятно-сладкого с едва ощутимой горчинкой. И сердце снова замирало от тоски.


— Открывай, Ежова! — Раздалось за дверью спустя полчаса.

— Иду! — Мой голос разлетелся эхом по устланному матами полу.

В последний раз зашла в тренерскую, собрала вещи и послала Сережке воздушный поцелуй. Вырубила свет, вышла, опустила вниз все выключатели, погрузив в темноту и сам зал. Отодвинула засов и распахнула двери. На пороге стоял Женька.

— Опять тебя припахали? — Спросила с улыбкой.

Парень поежился.

— Ага. Мне не трудно, все равно на машине был.

Я посмотрела на его автомобиль. С заднего сидения мне махала Еремеева.

— Сейчас спортзал закрою. — Потрясла в воздухе ключами и отвернулась к двери. Мне приятно было оказаться в компании любящих друзей.

— Может, поедим мороженого где-нибудь? — Осторожно спросил парень.

Я пожала плечами.

— Можно.

— Отлично. Тогда я угощаю.

Ключ со скрежетом провернулся в замке, оставив все воспоминания о поцелуе с Гаем и его обидных словах там, внутри зала.

— Идем скорее, кажется, дождь начинается, — заметил Женя.

Я развернулась и наткнулась на его грудь. Вот ведь неуклюжая.

— Ой, — ляпнула, отшатываясь назад.

Исаев был выше, и сумел аккуратно придержать меня, чтобы не упала.

— Аккуратнее.

— Спасибо.

— Трудно без очков, Насть?

Я улыбнулась.

— Когда как. — Поправила сумку на плече, и мы направились к машине. — Иногда не замечаю этого, иногда почти на ощупь живу. Труднее всего на парах. Или в магазине. А так — прожить можно.

Небо разразилось громом, и хлынул дождь.


— Осторожно. — Женя взял меня за руку и помог обойти глубокую яму в асфальте, куда уже стекала вода. — Бежим?

И я послушно засеменила за ним.

— А хотела пешком идти! — Укорила меня подруга, когда мы, слегка намокшие, плюхнулись в машину.

— Да уж, хорошо, что Женя согласился подвезти.

— Я, кстати, только что подкинул Насте классную идею. Что если нам троим позвать сейчас Майкина и Савину и завалиться вместе куда-нибудь?

— Он предлагал просто поесть мороженого! — Возмутилась я.

— А я бы жахнула чего покрепче, мне срочно нужно напиться, чтобы снять стресс. — Рассмеялась Оля, подавая мне «пять».

— С молочного шейка не пьянеют, детка! — Отбила ее ладонь, подмигнув.

— Молочный шейк? Фи. Я ведь не типичный ботаник, если ты еще не заметила. И Женя тоже. Да, Жень?

Парень, улыбаясь, завел двигатель.

— Ну, вас, девчонки! Тебя и Ежову я с натяжкой еще могу представить пьяными, но вот Савину…

— О-о-о, ты недооцениваешь наш гарант целомудрия! Однажды она принесла в общагу настой на травах, типа ей его пить нужно шесть раз в день по чайной ложке для лечения горла. Так налечилась до такой степени, что косу свою расплела и давай танцевать!

— Да ла-а-адно! — Исаев, смеясь, поправил очки. — Только не косу!

— Не один смертный не видел ее с распущенными волосами. Но это было. Мамой клянусь! — Заверила Оля.

— Ну, так, что? Зовем их с Майкиным? — Спросил парень, взглянув на меня.

— Зовем? — Оживилась подруга.

А что? У меня сегодня состоялся мой первый в жизни поцелуй. Это надо отметить! Ведь даже оказавшись в заднице, можно перестать копать себе яму, отложить лопату и начать искать преимущества положения.

— Зовем! — Радостно кивнула я.

И автомобиль тронулся с места.


Роман


Я мог бы проломить череп этой очкастой выхухоли, которая взяла сейчас Настю за руку и усадила в свою машину, но чувствовал вместо этого лишь… А что я чувствовал? Горечь? Огромную черную дыру вместо сердца? Привкус пепла на языке от пожара, который полыхал внутри меня?

Кажется, я ничего больше не чувствовал, сидя в своей тачке, которую колотил увесистыми каплями по кузову ненавистный дождь. Просто смотрел на Ёжку, которая уезжает с другим и понимал, что умираю. Пошевелиться не могу.

К черту пари! К черту споры! Мне ничего больше не было нужно. Я ее потерял. И сам был виноват. И все потеряло смысл после того, что я сделал с ней. Наговорил гадостей и позорно сбежал. Трус.

Но разве ты не этого хотел? Переспать с ней и забыть? Послать к черту? Просто поразвлечься? Ты же к этому шел. Всего-то и нужно было — согласиться на серьезные отношения и следовать плану, в котором друг за другом следовали пять глупых девиц.

А теперь ты все испортил. И у каждого из вас своя жизнь, свой путь. Тогда в чем вопрос? В чем проблема? И почему тебе вдруг не нравится такой расклад? Почему больно? И что это — ревность? То, что заставляет сжиматься сердце и бурлит внутри желчью обиды.

Черта с два!

«Мне никто не нужен!»

Я завел мотор и яростно вдавил педаль газа. В размытом дождем стекле мелькали огни светофоров и витрин. Припарковался у самого входа и ввалился в дорогой ночной клуб. Устроился за барной стойкой. Заказал выпивки. Опустошил рюмку, за ней другую, третью. На душе стало еще тяжелее. Что-то темное по-прежнему больно грызло изнутри.

— Повтори! — Скомандовал бармену.

И достал телефон. Набрал ее номер, но ничего не вышло. Звонок автоматически сбросился. Еще раз и еще.

— Поживей! — Огрызнулся на парнишку в форменном жилете с бутылкой в руке.

Уперся локтями в стойку, глубоко вдохнул, закрыл руками лицо и выдохнул. Девчонка с одуванчиковым взрывом светлых волос и большими синими глазами моментально нарисовалась в моем воображении. Вот она идет по коридору, прижала учебники к груди. Ее взгляд бегает, и она не смеет поднять его, чтобы взглянуть на меня. Грошовые ботиночки мягко переступают по серому полу, юбчонка липнет к теплым колготам, обнажая худые колени, а пальцы нервно царапают рукава кофты в поисках успокоения.

Наши взгляды встречаются, и мое сердцебиение ускоряется до предела. Ее большие глаза теплеют, а алых губ касается смущенная улыбка. Это как выстрел в сердце. Бах, и ты теряешь себя. Бах, и тебя больше нет. Ты ничтожен под властью ее красоты и ласкового света глаз. Но вот она останавливается, переминаясь с ноги на ногу, и ты можешь дотронуться до нее. Коснуться, вдохнуть запах волос, погладить бархатную кожу, поцеловать…

— Еще! — Стукнул кулаком по столу. Пока не выбью эту дурь из башки, буду пить. — Еще, я сказал! — Чтобы не чувствовать, как ее тощие пальцы забираются прямо под кожу и вонзаются в мои внутренности. Осушил и с грохотом обрушил обратно на стол. — Еще!

После стольких ночей почти без сна, меня рубануло практически сразу. Картинка заплясала перед глазами, резкая музыка запульсировала в ушах обрывками звуков, сознание помутилось.

«Никто. Мне никто не нужен. Они все куклы. Бездушные куклы для игр. Пустышки».

— И ты! И ты! И даже ты! — Указывал на разодетых, словно танцовщицы кордебалета, и размалеванных девиц всех мастей. — Лживые, фальшивые твари! Лицемерки! — Орал, заплетающимся голосом, не слыша себя.

И кусал губы в кровь.

А потом почему-то потерял равновесие и упал, больно ударившись головой. Распластался на полу, радуясь этой боли. И проклиная ее — значит, живой. Мне хотелось сдохнуть. Я не понимал себя. Не понимал, что чувствую и чего хочу.

— Я никому из вас не верю! — Рычал в размытые лица, отмахиваясь от тех, кто подавал мне руки, чтобы помочь подняться.

Хватал воздух пересохшим горлом и чувствовал в нем привкус смрада, богато приправленного дорогими духами и горьким табаком. Злился и рыдал. Хотел застрелиться собственным пальцем. Меня куда-то тащили. Сопротивлялся. Распахнув дверцу чьего-то авто, блевал едкой злобой и ожесточением, гордостью и горечью обид, смешанных с кровью.

Падал и не позволял себя поднять. Что-то мычал. Мне хотелось исчезнуть, чтобы исправить эту ошибку мироздания — меня. Ненавистного самому себе ничтожества с минимумом мозгов. Шута, пугало с выдранным сердцем и пропитанным насквозь неизвестным науке чувством. Меня. Того, кто был во всем виноват, и ничего не мог с этим поделать.

— Ирина Алексеевна, — человек с голосом Дениса внес мое полуживое тело в гостиную и положил на диван.

Комната скакала перед глазами и гадко хихикала.

— Господи, Ромочка, что с тобой? — И испуганно: — Он что, пьян?

— Мне позвонили из клуба…

— Рома, Рома, тебе плохо? Очнись! — Руками по щекам.

Теплыми, материнскими, любимыми и заботливыми руками. Я почти увидел ее лицо. Вот оно.

— В чем дело, Ирина? — а это голос дьявола.

— Андрей, я первый раз вижу нашего сына таким!

— На меня не смотрите. — Денис. Растерянный какой-то. — Я его сам впервые таким вижу.

Запах кислятины, горечи и пота. Наверное, от меня. А вот папочкин парфюм. Он подошел близко и, кажется, дернул меня за плечо.

— До чего опустился. — С отвращением.

— А ты, а ты… — Это я из последних сил. Смеясь и сотрясаясь всем телом: — Ты спал с моей девушкой. Ты! Ты трахал ее на своем столе!

И тишина. А потом падение в бездну.

21

Роман


Снова она, снова ее глаза и обиженно сжатые губы. Укоряет меня. Ломает. Бьет словами, точно хлыстом. «Я хочу, чтобы всё было серьезно». Серьезно, блин… «Мне нужны нормальные отношения. Ты согласен на такое?» Размечталась…