Я разбита.


Мои сопротивление и инстинкт побега были вырваны вместе с моими воспоминаниями.


Нас должны продать.


Килл пробежался обеими руками по волосам, концентрируясь. Он поморщился, прошипел сквозь зубы, и сразу же опустил правую руку. С трудом сглотнув, он проворчал:


— Вам повезло подслушать о клубном бизнесе. Никто без присяги не посвящен во внутренние дела. Но, наверное, лучше, что вы стали свидетелями этого. Вы можете верить мне на слово, когда я говорю, ситуация не… стабильна. Я единственный, кто сохранит вас в целости и сохранности, так что проявите уважение и верьте мне, когда я говорю, вы не хотите злить меня.


Его голос усиливался в объеме, тембр изменился: от хриплого до жесткого.


— Забудьте все, что вы слышали. Вы не сможете договориться. Вам не повезло узнать об этом. Вы прокляты. Забудьте о прошлой жизни, вы к ней никогда не вернетесь.


От холода в его голосе в воздухе мерцали сосульки.


Иной липкий страх сочился сквозь мою кровь.


Девушка рядом зажала руками уши, слабый вскрик послышался из ее рта.


Килл нахмурился, вздрогнув, когда очередная волна агонии охватила его.


 — Вам, наверное, интересно, почему вы здесь, кто мы — чего мы хотим. Если вы умны, то поняли, но я собираюсь разложить все по полочкам.


Его взгляд остановился на мне, утопив меня в зелени травы, мха и изумруда.

— Вы принадлежите мне. Нам. Клубу. Мы владеем вами — каждым сантиметром. Я главный, которого вы должны приветствовать гораздо лучше, чем это было четыре года назад, но мое терпение не безгранично.


Его голос понизился до децибел, которые отозвались в моем сердце.


 — Единственное о чем нужно помнить, чтобы сделать ваше пребывание здесь как в долбаном «Ритц», а не в тюремной камере — это слушаться меня. Если я прошу вас что-то сделать, вы выполняете в точности и незамедлительно. Если нет, моя любезность заканчивается. И когда она заканчивается — заканчивается все гребаное хорошее.


Тень пересекла черты его лица. От боли на лбу проступили капельки пота. Скрипя зубами, он сглотнул, прежде чем скомандовать:


— Раздевайтесь. Все вы. Я должен убедиться, что вы не ранены. Ваши новые владельцы ожидают совершенства — не хочу разочаровывать их.


Мое сердце остановилось.


— Нет, пожалуйста, — умоляла блондинка с длинными волосами, — отпусти нас.


Килл поднял руку будто меч, быстро и также резко.


— Что я только что сказал? Незамедлительно и точно.


— Выполняй, сучка. — Черный Ирокез выдвинулся вперед, его руки были сжаты в кулаки по бокам. Жестокость вернулась в комнату, врываясь с его угрозами.


Девушки вздрагивали и вертелись, глядя друг на друга, ища помощи. Странно, что они не смотрели на меня — не искали моей дружеской поддержки, или не прижимались поближе для утешения.


Чем дольше мы стояли в этой шеренге, тем очевиднее было мое отчуждение от слез и ужаса женщин.


Как бы сильно я ни хотела узнать ответы, возможно, это было благословением не знать кто я. Не помнить свою семью, семейное положение, или тех, кого я могу никогда больше не увидеть.


Я отличалась от них. Я не могла определить, делает это меня сильнее или уязвимее, — быть вне группы. Я действительно ничему не принадлежала — даже этой ужасной жизни, в которую была брошена.


Килл провел ладонью по лицу, размазывая от шрама на лбу до шеи темно-красный след.


 — Я отдал приказ. Не испытывайте меня так скоро. Не сегодня.


 Его взгляд замер на мне. На это раз там ничего не было — ни притяжения, ни намека на узнавание.


Он был главным, а я была не более чем «свежак».


Губы сжались, когда он посмотрел на мою грудь. Я не подчинилась приказу.


Раздеться.


Глядя вниз на свое тело, я вытащила из полинявших синих джинсов белую футболку с большой причудливой розой впереди. Обе вещи пахли дымом, но не были сожжены как моя рука. У меня не было ни обуви, ни куртки.


Я не помнила, как покупала вещи, или где я принимала душ и одевалась утром. В любом случае не было разницы одета я или раздета. Одежда не защитит. Не сбережет от происходящего зла.


Вещи были бесполезны. Так же как слезы были бесполезны, и страх был бесполезен. Мне не нужно ничего из этого.


Я не знаю, как выгляжу голая.


Мое сердце отбивало непонятный ритм. Я понятия не имела, были ли у меня веснушки или родинки, или шрамы. Я жила умом и телом незнакомки. Возможно, если бы я увидела себя, я бы узнала? Могла бы разгадать загадку?


Я снова взглянула в зеленые глаза воплощения моего кошмара.


Он не отводил взгляда, его челюсти сжались, когда мои пальцы обводили нежную розу на футболке.


Я задержала дыхание, мою кожу покалывало. Я не могла отрицать — он украл у меня все одним только взглядом. Но он также подарил частичку себя взамен. Я читала его отчетливо — или я только думала, что делала это.


Его ноги были расставлены в угрожающей позе, так же как и для равновесия в борьбе с болью, с которой он жил. Он выглядел зловеще, но что-то внутри меня хотело верить, что он меня не обидит.


«Не будь дурой».


Я опустила подбородок. Я не буду. Я из кожи вон лезу, чтобы быть рациональной и собранной. Было бы глупо игнорировать мои инстинкты и сбегать.


Он собирается продать тебя. Превратить в шлюху.


Я знала это. Но мое нутро говорило, что он не был жестоким человеком. Он был убийцей, бесспорно. Жил преступной жизнью долгое время. Но он также скрывал что-то, о чем я глубоко внутри знала. Я не могу объяснить, откуда я его знала, но я встречала его прежде.


Давным-давно, я любила его в кошмаре гораздо худшем, чем этот. Я желала его в другой реальности, пока он боготворил и обожал меня.


Это была не моя вина, что я не могу отличить факты от вымысла, правду от мифа.


Приподняв бровь, он ждал.


Я ждала.


Мы оба выжидали и смотрели, кто сломается.


Я сломалась.


Не из-за него — из-за себя. Я хотела знать, кем я была под одеждой. Я хотела пролить свет на неизвестное прошлое и не видела смысла цепляться за вещи, которые я не могла вспомнить…


Схватив подол, я потянула футболку через голову.


Девушки рядом со мной замерли, наблюдая широкими как блюдца глазами. Моя кожа покрылась мурашками, когда Килл втянул воздух.


От его вдоха мое лоно сжалось. Власть. Он даровал мне власть над ним этим крошечным вдохом.


Густые волосы упали через плечо, свисая в поле моей видимости.


Мои волосы.


Волосы, которые я не помню.


Я касалась их пальцами, пропуская мягкую прядь между кончиков. Были ли они естественными и натуральными — красивый оттенок рыжеватого и вишневого. Насыщенный пигмент, говорящий о страсти и отливающий кровью.


Я рыжая.


Мои глаза путешествовали вниз по моему телу.


Я ахнула.


— Я знаю, как сильно ты всегда хотела ее. Я хотел быть единственным, кто это оплатит. Так что ты всегда будешь помнить меня. — Он вынул из заднего кармана рисунок, над которым я работала много лет. — Я знаю, как много это для тебя значит.


Я бросилась в объятия, обнимая его.


— Спасибо. Большое-большое спасибо.


Я повернулась к татуировщику, стягивая с себя футболку. Взяв рисунок, я прижала его к рукам художника, затем обвела растопыренной ладонью мой голый живот и грудь.


— Здесь. Набивай здесь.


Воспоминание закончилось.


Мои глаза жгло от первого давления слез. Татуировка охватывала весь бок, поднималась по моей грудной клетке, целиком поглощала левую грудь и дразнила окончательным наброском мою ключицу. Она исчезала под джинсами. Мои руки не были в татуировках, и я не понимала, сколько часов это заняло.


Я была без бюстгальтера. Я полагаю, моя чашка лифчика была полная С.


Даже мой сосок был татуирован.


Мое сердце забилось в нервной дроби, когда тело, которое я не помню, насмехалось надо мной с такой яркостью — подобный опыт и подсказки. Кем я была, что делала такие вещи?


Тату всколыхнуло что-то, и мое сердце болезненно кольнуло. Это что-то означало. Это означало все. Но я не могла вспомнить что.


Узор представлял собой мир внутри мира, в зазеркалье идеального зеркального пруда. Пытаясь проникнуть в суть, я оценивала мастерские линии оперения и тени. Детали были идеально прорисованы и полностью выделялись.


Но татуировка была чем-то большим. Чем-то гораздо большим.


Трепет в моей душе знал, что это было, но ничего не вырвалось дальше и не позволило мне угадать.


Для меня, совсем чужого человека, это было не более чем красивое перо с кобальтово-синими незабудками, слова переплетались с лозами и изображения были так идеально взаимосвязаны, что я не могла отличить их друг от друга.


Но то что было на правой стороне, заставило мое сердце колотиться от ужаса.


Ожоги.


Пестрая стянутая и лоснящаяся кожа украшала всю мою правую сторону, почти зеркально отображая роскошную татуировку на левой. Напротив вытатуированной красоты, было растянуто уродство.


Я ожидала каких-то воспоминаний о пожаре. Ведь шрамы указывали на ужасно травмирующие события в прошлом. Но ничего. Ни языков пламени, ни запаха дыма.


Я с трудом дышала, рассматривая с изумлением свое странное тело. Я ожидала интуитивной реакции — или, по крайней мере, отвращения и к своему изуродованному телу. Но чертово спокойствие никак не проходило, оставляя меня уравновешенной и здравомыслящей.