Маша Моран - Развратная

– Все обязательно так и будет.

Он пристально смотрел на нее. Отяжелевшая ладонь легла на Викин затылок, прижимая его к подушке. Даже сейчас Павел не хотел ее отпускать.

– Правда?

– Да. – Вика улыбнулась и дотронулась до царапинки на его шее. – Как только тебе станет лучше, ты расскажешь мне о каждой своей фантазии. И я сделаю их реальностью. Все. А потом мы поедем. Туда, куда захочешь.

Он счастливо улыбнулся, совсем как мальчишка, получивший на Новый год долгожданный подарок. Вика не могла не любоваться такой открытой и искренней улыбкой.

– Спи. Отдыхай. Я буду рядом.

Наконец он закрыл глаза. Перебинтованная грудь поднялась и опустилась. Писк монитора немного замедлился, придя в спокойный ровный ритм.

– Не уходи. Без тебя ужасно хуево.

Вика не смогла сдержать горячую слезу, сбежавшую по щеке. Даже в его ругательствах было что-то близкое и родное. Как будто она долгое время находилась вдали от дома и, только вернувшись, поняла, как было тяжело и как ей его не хватало. К Павлу было так легко привыкнуть. С ним она совершенно забывала о разнице в возрасте и в статусе. О том, что она совершенно неподходящая для него женщина. Что она замужем и не может иметь детей. С ним она была… Просто собой. Можно было не пытаться стать идеальной женой – потому что Павлу нужно было не это. Он не нуждался в прислуге. Он нуждался в ней. Красивый смелый мальчик, бросающийся на ее защиту. Может ли она портить ему жизнь? У него еще столько впереди. А у нее нерешенная проблема с мужем, бесплодие и покатившаяся в пропасть жизнь. Вика оторвала голову с подушки. Павел протестующе застонал, цепляясь пальцами за ее волосы. Даже во сне, под действием обезболивающих, он не хотел ее отпускать. Вика вдруг поняла, что если бы он не выжил… Она бы тоже умерла. Это просто факт. Знание, которое всегда было в ее голове, но на которое она не обращала внимания. Она бы не смогла дальше жить. Предательство Ромы – ничто, пустяк. Как так получилось, что она с легкостью забыла человека, с которым прожила столько лет? Как получилось, что теперь не может думать ни о ком и ни о чем, кроме Паши? Вика выпрямилась на стуле. Это ее пугало. Она всегда была уверена, что Рома – любовь всей ее жизни. Что он смысл ее жизни. Но через него оказалось безумно легко переступить. Он словно раздавленный червяк, встреченный ею на пути. Да, неприятно и мерзко. Но его обходишь стороной и в следующую же секунду забываешь.

С Пашей совершенно не так. Она не могла выбросить его из головы с того вечера в переулке. Он настолько прочно засел где-то в подкорке, что Вика моментально привыкла к постоянному его присутствию в мыслях. Она вспоминала его запах, цвет его глаз и сравнивала с другими мужчинами. Она думала о нем. Представляла, мечтала. Он стал необходимым и естественным. Как дыхание. Что-то постоянно присутствующее в жизни. На это уже не обращаешь внимание. Но стоит перекрыть кислород и через пару секунд умираешь. Наверное, так было и с Павлом. Вика и раньше начала подозревать, что с ним все будет намного сложнее и глубже. Но даже предположить не могла насколько. Он стал слишком важным и необходимым. Одна мысль о том, чтобы добровольно отказаться от него, отдать другой, причиняла физическую боль. Умом Вика понимала, что совершенно ему не подходит. Но… Моментально возникшая зависимость от него легко прогоняла эти мысли прочь. Господи, она с ума сойдет от всех этих метаний.

Вика потянулась, нечаянно задев что-то на небольшой тумбочке. На пол упали два карандаша и блокнот. Вика наклонилась, чтобы поднять их. Взгляд зацепился за черно-белую страницу. Вика смотрела и не могла осознать, что видит. Это был дом. Дом ее родителей. Заброшенный, забытый и разрушающийся. Такой, каким она видела его в последний раз. Карандашный набросок был поразительно точен. Даже деревья возле него. Все остальное место на листе занимали крупные угловатые буквы. Удивительно, но Вика все еще помнила почерк Павла. Поразительно ровные буквы с легким наклоном. Вика коснулась подушечками пальцев убористых строчек. На коже остались серые крапинки с металлическим блеском. «Проверить фундамент… Крыша… Окна… Забор… Гараж на две машины… Пристроить… Отдельный въезд…»

Нахмурившись, Вика вчитывалась в записи. Список материалов, математические расчеты и еще десяток совершенно непонятных ей слов. Наброски и схемы, столбики цифр. Он видел ее дом. Он был там… Знал, в каком он состоянии, насколько сильно нуждается в ремонте. И, похоже, собирался этот ремонт устроить. Вика не знала, что думать. Все было слишком странно. Непонятно и непривычно. Она перевернула страницу. Она вся была заполнена строками… Теми же самыми, которыми она когда-то давно расписала обои в своей комнате. Вика помнила каждую. Рифмы и цитаты из любимых историй, сказок и легенд, казавшиеся ей безумно красивыми. Одна из строчек была обведена. «О да, я отравлен! Стели мне кровать. Мне тяжко, мне душно, мне нужен покой.» У Вики похолодели ладони. Неужели, именно эти слова понравились ему больше всего? Несчастный умирающий жених, отравленный в доме невесты. Едва живой Павел, чудом избежавший смерти. Вика взяла карандаш и с ожесточением замалевала фразу. Как будто это старинная баллада была виновата во всем, что с ним случилось. Отложив блокнот, Вика придвинулась еще ближе к кровати и взяла Павла за руку. Его пальцы крепко сжались вокруг ее ладони. Больше она никуда его не отпустит. Вика прикрыла глаза и пристроила голову на подушке рядом с головой Павла. Его медленное дыхание нежной лаской прошлой по лицу, согревая и насыщая жизнью. Новой жизнью, которую Вика обязательно выстроит, вычистив нутро от обломков старой.

Весь день Меланья оставалась в одиночестве. Иногда к ней приходили чернавки – приносили еду. Меланья всех отсылала. Она не чувствовала ни голода, ни усталости. Наоборот, в теле бурлила энергия. Нужно бежать. К отцу. Или… В монастырь! Скрыв, конечно, свое настоящее имя. Нет, это тоже не выход. Отцу придется вернуть ее обратно мужу. А в монастыре могут отобрать ребенка. И еще деньги. Где взять достаточную сумму? Продать подаренные отцом драгоценности? Но это не так легко сделать. Будь она мужчиной, было бы проще… Конечно! Она переоденется в мужское платье, возьмет только самое необходимое и убежит. Никто и не догадается, куда она пропала. Все вещи на месте. Искать будут женщину, а не мужчину. Княгиня просто исчезла. Сгинула в аду.

Меланья с трудом подавила новую волну истерического смеха. Она действительно в аду. И она ничего не скажет Косте. Ни слова. Лучше ему не знать о ее плане. Так спокойнее. Он сможет вернуться к нормальной жизни. Забудет ужасы плена. И забудет ее. Скоро забудет. Даже не вспомнит потом. Она лишь… Лишь даст ему шанс сделать это быстрее.

Завтра она отправится на прогулку и приметит, у кого из крестьян можно стащить одежду. Она бы и купила, но тогда они обязательно проговорятся. Лошадь из конюшен тоже опасно брать. Господи, что же делать?..

Меланья до глубокой ночи просидела в спальне. Она еще не знала, как, но была намерена защитить своего ребенка. Сделать все, чтобы защитить. Меланья прижимала руки к животу, страшась за жизнь еще не рожденного существа.

Вслушиваясь в треск свечей, Меланья снова молила Господа. На этот раз о том, чтобы никто не сумел причинить вред ее малышу. Дверь заскрипела, отворяясь, и в спальню бесшумно скользнул Костя. Едва дыша, Меланья следила за тем, как он запирает дверь, а ключ бросает в вазу с цветами. Сердце забилось где-то в горле.

Не произнося ни звука, он подошел к ней, взял за руку и потянул на себя. Меланья послушно встала и тут же оказалась в кольце его рук, прижатая к твердому крепкому телу. Губы Кости, как лавина, обрушились на ее рот. Меланья пыталась сделать глоток воздуха и жадно ловила его поцелуи. Колючая щетина обжигала, царапала. Меланья хотела, чтобы все тело было покрыто мелкими едва заметными царапинками после его поцелуев.

– Я еле удержался, чтобы не прийти к вам.

Меланья толкнула Костю на кровать и бесстыдно села сверху, в нетерпении расстегивая его рубашку. Она нуждалась в его прикосновениях. Они нужны были ей как воздух, как сила, чтобы выстоять в том, что она задумала. Костя сжал ее талию:

– Почему вы не сказали о ребенке?

Меланья наклонилась и легонько укусила Костю за шею. Его стон стал ее наградой и афродизиаком. Между бедер сделалось преступно влажно.

– Я не знала. Я думала… Думала, что не могу…

Костя улыбнулся, скользя ладонями по ее животу.

– Наш ребенок… Как мы его назовем? Или ее?

Он улыбался счастливой беззаботной улыбкой и выглядел молодым юношей, у которого впереди целая жизнь. Что она творит? Загубила свою жизнь, а теперь губит и его.

– Мы не сможем дать ему имя. – Меланья отстранилась.

Нужно закончить это безумство. Отрезать и прижечь. Другого выхода нет.

– Он не ваш.

Костя с такой силой схватил ее за плечи, что едва не затрещали кости.

– А чей же тогда? Уж не моего ли папаши?

Меланья предприняла безуспешную попытку вырваться.

– Да, его. Для вас же лучше, если все будут считать именно так.

Костя набросился на ее губы, кусая и зализывая ранки.

– Это мой ребенок. Ваш и мой. Даже не пытайтесь убедить меня в обратном.

Меланья тянулась к его губам, глотая рыдания.

– Да… Да, он ваш… Но ваш отец… Если он узнает…

– Он ничего не узнает. Я придумаю выход. Это не должно вас тревожить.

Меланья покачала головой. Она пыталась заставить себя отодвинуться от него, убрать руки, но не удержалась. Крепко обняв Костю, Меланья легла рядом с ним. Прижимаясь к нему, она ласково целовала его шею и кривой рваный шрам под ключицей. Вырывая из себя каждое слово, Меланья глухо произнесла: