– Не волнуйтесь, ваша светлость. Я перед вами в долгу. Прошу меня простить. Мне нужно к папеньке.

– Конечно, идите…

Меланья смотрела вслед удаляющейся графине. Она только что, возможно, разрушила Костину жизнь. И жизнь Александры. Но ни капли не жалела об этом. Он ведь сам просил сказать, что принадлежит ей. А она свое не отдаст. Тем более лживой лицемерке.

Едва дыша, Меланья огляделась по сторонам. Евдокия Романовна по-прежнему спала, отгоняя храпом всех присутствующих. Гости разбрелись, кто куда. Ей нужно уйти. Подальше отсюда. А иначе она снова натворит что-то безумное.

Руки дрожали, колени подгибались. Костя ее. Только ее. Им и так не суждено назваться мужем и женой. Так почему Бог отбирает у нее еще и возможность хотя бы быть рядом с ним? Меланья спешила к густому лесу, молясь, чтобы ее никто не заметил и не окликнул. Ей необходимо одиночество. Возможность сбежать ото всех. И закричать в голос от боли. А что если Костя не против женитьбы?

Меланья все дальше углублялась в темную чащу. Лучи солнца сюда совсем не проникали. Было темно и сыро. Страшно. Уродливые деревья. Грязь под ногами. Гнилая листва. Точь-в-точь ее душа. Уродливая, грязная и гнилая.

– Гуляете, мачеха?

Меланья испуганно вздрогнула. Сердце зашлось в бешеной скачке. Она обернулась. За ее спиной стоял Костя. Высокий, статный. Безумно красивый. Его суровое лицо казалось злым. И таким он притягивал ее еще больше. Как же ей хотелось разрушить эту гневную маску. Хотелось, чтобы его лицо вновь исказилось от страсти.

Меланья гордо задрала голову.

– Да.

– Вы далеко зашли. Здесь могут водиться дикие звери.

Меланья холодно улыбнулась:

– Мне стоит бояться только зверей?

Она вспомнила гравюру, привезенную отцом. Вспомнила свой сон. Лес, страх, попытка убежать. Дьявол, преследующий ее. Все-таки он ее настиг. Сейчас.

Костя тоже улыбнулся. Его глаза мерцали в темном сумраке. Костя шагнул ближе:

– Разве зверей недостаточно?

Меланья облизнула пересохшие губы.

– Я совершила ужасный грех. Звери – меньшее, что я заслужила.

Костя не отводил от нее взгляда. Он смотрел так пристально, что на теле Меланьи выступила испарина. Ее охватила сжигающая лихорадка. Костя подошел вплотную. Его ноги касались ее пышных юбок.

– Что же такое вы такое натворили?

Меланья опустила глаза вниз. Костя сжал в ладонях подол ее платья и принялся медленно задирать его вверх. Меланья тяжело дышала:

– Я оболгала своего пасынка.

– Это действительно нехороший проступок. – Костя задрал ее юбку едва ли не до талии. И толкнул Меланью к толстому шершавому стволу.

Меланья кивнула.

– Я узнала… Узнала, что отец выбрал ему невесту.

Костя удивленно поднял брови:

– Правда?

– Да… Молодую, красивую и богатую. Графиню. Я сказала ей, что ее жених – ужаснейший из мужчин.

– Вы коварны. – Горячие руки в перчатках развели ее ноги в стороны.

– Да. Я сказала, что он насилует крепостных. А всех сопротивляющихся порет перед домом.

Костя прижал Меланью к себе, обхватил за талию и поднял над землей.

– Почему же вы ей это сказали?

Он снова прижал ее к дереву, заставляя ногами обхватить его бедра.

– Потому что хочу, чтобы он принадлежал только мне. И никому больше. Не могу отдать его другой женщине. Он мой.

– Вы действительно заслуживаете наказания…

Меланья едва дышала. Между широко разведенных ног стало влажно. Она истекала соками лишь от их разговора.

– Да, самого жестокого… Вы накажете меня?

– Только я.

Костя впился в ее губы, кусая и зализывая раны. Меланья громко вскрикнула, когда его плоть врезалась в нее сильным жестким толчком. Она готова принимать это наказание вечно. Костя вышел из нее и снова ворвался, удерживая сильными руками. Меланья застонала. Костя слизнул капельку, текущую по шее Меланьи:

– Люблю вас…

Меланья схватила его за волосы, притягивая к себе .

– Вы только мой, слышите? Только мой. Мой!

– Да. Ваш…

Он врывался в нее безудержными болезненными движениями. А Меланья, как одержимая встречала его бедра срывающимися стонами:

– Мой… Мой… Мой…


***

Идиот. Давно пора признать, что я – идиот. Спешил к ней. С трудом вырвался и больницы. Потом к себе. Как пацан перед первым свиданием. Волновался. Переживал. Вру – психовал до дрожи! После того, что устроила мать в больнице, нужно было извиниться перед Викой. И поговорить. Может я слишком торопился, но тянуть больше не имело смысла. Десять лет уже вполне достаточно. День превратился в сплошной поток безумия. Нескончаемая гонка. Я уже давно знал, как и что буду делать. Кольцо лежало дома несколько лет. Цветы доставили через час. Темно-бордовые розы. Бархатистые. С насыщенным, почти фиолетовым оттенком. Помню, что ей такие нравились. На ее лице появлялось какое-то совершенно нереально выражение счастья, когда она получала даже одну розу, будь то Восьмое Марта или День учителя.

Даже смешно. Теперь этот букет валяется забытым в моей машине. А кольцо ждет в бардачке. Его сделали несколько лет назад, когда я уже точно знал, что хочу только ее. К тому моменту я давно смирился с мыслью, что она не будет моей, но… Никто другой просто был не нужен.

Я ехал к Вике, понимая, что уже поздно. Что дома ее мудак-муж. Что она может просто не выйти. Но либо я сделаю это сейчас, либо снова упущу свой шанс. Даже в чертовом подвале не было так страшно, как в тот момент, когда я подъезжал к Викиному дому. Я придумал чертову и одну причину, чтобы заставить ее выйти. Идиот! Волновался, переживал. Какой-то придурок заблокировал проезд, став поперек дороги. Ноль реакции на гудки.

Я как раз выходил из машины, чтобы разобраться с гандоном, когда заметил, как дверь Викиного подъезда открывается. Наверное, обезболивающие все еще действовали на мой мозг, потому что я увидел Вику. Черт! Она была до невозможности красивой. Глаза за стеклами очков такие черные, что затягивают в бездну. Волосы растрепаны, как будто несколько минут назад кто-то зарывался в них пальцами.

Торопилась так, что даже не смотрела по сторонам. Не заметила ни меня, ни мою машину, стоящую в каком-то десятке метров. Десять метров, твою мать! О чем можно так увлеченно думать? И куда можно было идти – я взглянул на часы – в десять вечера? Шагнул назад, в тень. Чего я сейчас хотел, так это наброситься на нее, затащить в машину и увезти отсюда. Но, по ходу, у Вики был водитель. Я уже не знал, кем являюсь. Доверчивым идиотом? Чокнутым параноиком? Она сбежала от меня, чтобы спустя два дня сесть в чужую машину. Да еще в таком виде, словно собиралась соблазнить всех встречных мужиков. Отшвыривая снег ногами, вернулся обратно в машину. Я устрою ей чудесный отдых. Такой, какого она никогда не забудет. И ей, и тому, кто к ней посмел сунуться.

К вечеру боль начала возвращаться, но я заставлял себя терпеть. Таблетки, оставленные врачом, притупляли реакцию, а мне она нужна была как никогда. Какого хрена с Викой все так сложно?

Я надеялся, что хоть теперь у нас все наладится. Видимо, ошибался. И почему я не могу хоть на несколько дней выбросить ее из головы? Мне есть чем заняться. Труп Киры, ее возможный убийца в подвале. Вместо этого я слежу за бывшей училкой, как ревнивый муж, которому наставили рога. Какого хрена?!

Она трахалась со мной. Стонала и кричала. Была согласна на что угодно, лишь бы кончить. И это я довел ее до такого состояния! И что теперь? Теперь она сидит в чужой тачке, которая едет на окраину города. Запрещал себе гадать, с кем она и куда направляется. Если сорвусь, то окончательно чокнусь. Будет только хуже.

Хотя куда уж хуже? Охренел, когда понял, куда зарулила машина. Мишин стрип-клуб. Не верил сам себе, но сомнений не было. Я провел на этой территории уйму времени, почти два года. Угрохал кучу сил на проект и строительство. И пусть здание еще не было видно, но я знал, где нахожусь.

На глаза снова опустилась знакомая пелена. Бордово-фиолетовое марево, совсем как розы, лежащие на сидении рядом. Нужно было сразу выбросить чертов букет. Сжал руль. Главное сдержаться. Но внутри начался полный раздрай. Вот теперь я точно способен был разорвать кого угодно. Голыми руками. Мне бы сейчас искать сволочь, забравшуюся в поместье и грохнувшую Киру. А вместо этого гоняюсь то ли за стервой, то ли за недотрогой, которая вертит мной, как хочет.

Машина въехала на закрытую стоянку только для членов семьи и друзей. А я повернул в другую сторону.

Так, ладно. Миша звал меня на открытие. Даже отцу звонил несколько раз. Как раз позавчера. Ну так вот он я. С трудом выжидаю несколько минут. Главное, не попасться ей на глаза раньше времени. Пусть будет маленький сюрприз. Бросаю машину и мчу внутрь. Еще не знаю, как найду Вику среди толпы, но сегодня она от меня не уйдет.

Вокруг меня какие-то люди. Приветствуют, кивают, жмут руку. Кто-то пытается втянуть в беседу. Избавляюсь ото всех, едва ли не посылая к хренам. Что-то заставляет повернуть голову. Как будто вокруг моей шеи петля, и палач забавляется перед казнью, дергая веревку в разны стороны. Палачом оказывается Вика. Невидимая веревка тянется именно к ней. Она, как ни в чем не бывало, скрывается в одной из ниш. Твою ж мать! Я знаю, зачем они нужны. Сам предложил Мише. Для тех, кто хочет пощекотать себе нервы мнимым уединением. Для тех, кто хочет, чтобы за ними понаблюдали незнакомцы. Миша чуть ли от восторга не прыгал. И теперь Вика находится там. Там, блядь! Неизвестно с кем. И вполне возможно, что на нее уже глазеют те, кто остался снаружи…

Не успеваю додумать эту мысль, потому что уже стою напротив ниши. Сам не понял, как преодолел разделяющее нас расстояние. Какие-то провалы в памяти.

Все из-за чертовой Вики, будь она неладна! Передо мной вдруг оказываются Мишины охранники. Осознание того, с кем сейчас Вика, коробит еще больше. Один из них меня узнает, улыбается и что-то говорит, отодвигая в сторону плотную ткань. Мир вокруг замолкает. Вижу только Вику. Она выделяется ярким белым пятном в пожирающем все вокруг сумраке. Смотрит по сторонам, как будто не понимает, как здесь оказалась. Рядом с ней козел Еровский. Чуть ли не лапает ее взглядом. Понимаю, что не взял с собой нож. Оторву ему башку голыми руками. Слух улавливает их разговор, попытки флиртовать. Меня аж выворачивает наизнанку. Ты, урод, считай уже труп. А вы, Виктория Сергеевна, доигрались. Вколачивая гвоздь в собственный гроб, Еровский с идиотским видом выдает: