Маша Моран - Развратная

– Прости, что я… Дала тебе надежду. Тебе действительно лучше найти дру… – Вика запнулась. Ей было ужасно тяжело это произносить. – Другую девушку. Молодую. Хорошую. И действительно достойную тебя.

Паша схватил ее за плечи и так сильно встряхнул, что голова дернулась вперед и назад.

– Ты до сих пор не поняла? Просто непробиваемая тупость! Для меня существуешь только ты. Только ты, Вика!

Вика едва ли не выкрикнула, решив с корнем вырвать из себя страшное признание:

– Я бесплодна, Паша! Бесплодна. Я никогда не смогу родить тебе ни сына, ни дочку. Никого.

Лицо Павла снова окаменело. На нем нельзя было разглядеть ни одной эмоции. Ничего. Даже намека. Вика ожидала, когда же он оттолкнет ее. Презрительно отвернется. Или сделает что-нибудь еще, чтобы навсегда развести их на разные стороны жизни.

Но Павел не делал ничего. Абсолютно ничего. Просто смотрел на нее, проникая тяжелым гипнотизирующим взглядом в самую душу. Кажется, он снимал слой за слоем ее жизни, вгрызаясь в самую суть. Наконец, он спросил:

– И это все? Только из-за этого ты сейчас так психанула?

Вика не знала, что сказать. Она была обескуражена и не совсем понимала, что происходит.

– А это разве не достаточная причина?

– Причина для чего? Сейчас полно врачей. Не помогут здесь, поедем за границу. Ну а нет, всегда можно взять ребенка из детдома.

Вика открыла рот, чтобы что-то сказать, но… так и не придумала что. Она просто не знала, что тут можно ответить. То, что для нее было худшим испытанием в жизни, приговором, он воспринял, как… «психоз»! Она все-таки нашла в себе силы. Дернулась, пытаясь вырваться, но Павел по-прежнему держал крепко.

– Ты… ты думаешь, это так просто? Я прошла уже кучу обследований. Десятки! И везде одно и то же: смиритесь, так бывает со многими, вы не единственная женщина, которая не может иметь детей, причины могут быт разными. Я не могу иметь детей, Паша. Не могу. И не надо думать, что ребенок из детдома что-то решит. Это не так легко, как кажется. Твои родители этого никогда не примут.

– Ты будешь жить со мной, а не с моими родителями.

– Думаешь, что сможешь принять чужого ребенка, как своего? Что сможешь забыть о том, как мечтал о своем, а пришлось взять чужого, потому что я не способна родить?

Павел обхватил ладонью ее подбородок. Сжал челюсть так, что та едва не треснула. Приблизил свое лицо к ее настолько близко, что у Вики глаза заслезились.

– Ты все-таки дура… – Голос Павла звучал глухо и зло. – Просто идиотка, если до сих пор ни хуя не поняла. Мне жить без тебя не хотелось. Жить, понимаешь? Нет тебя – нет меня. Я бы подох, если бы не наша встреча. Чувствовал, осталась пара лет – больше не протяну. Ты как болезнь. Медленно убивала меня все эти годы. Я знаю, что это ненормально. В этом нет ни хрена нормального.

Павел еще сильнее сжал пальцы на ее плечах и прижался лбом к ее лбу. Вика не знала что сказать. Внутри что-то взрывалось, вспыхивало и грохотало. Павел был ее. Абсолютно ее. Человек, о котором она всегда мечтала и который казался ей выдумкой. Он существовал. Был совершенно реален. И совершенен. А она действительно дура. Вика изо всех сил обняла Павла. Она никому его не отдаст. И никуда не отпустит.

Вика встала на цыпочки, но все равно не доставала до Павла. Пришлось высоко поднять руки, чтобы обнять его за шею. В теле и душе зрело странное ощущение. Как будто из ее сердца вытягивается тонкая, но прочная нить, которая сама собой обвязывается вокруг сердца Павла.

– Я действительно дура. И ты прав: мне завтра никуда не надо.

Павел прищурился, пристально следя за ней, как будто сомневался в том, что услышал.

– Поедем ко мне.

Как всегда, он не спрашивал, а все решал сам. Но сейчас Вика не собиралась с ним спорить. Она просто кивнула и, не хотя, выбралась из его объятий. Они молча одевались, не отводя друг от друга взглядов. К тому моменту, как очередь дошла до рубашки Павла, Вика снова была возбуждена. Наверное все дело в пристальном взгляде Павла, который даже не пытался одеться. Он просто сел на кровать и наблюдал за тем, как она разыскивает в ворохе одежды свою. Не смотря на боль в мышцах и несколько бешеных оргазмов, ее тело продолжало источать влагу. Вика смущалась, когда надевала свои трусики. Она не думала, что Павел их когда-нибудь увидит. Но в тайне мечтала именно об этом. А теперь он смотрел на нее тяжелым ядовитым взглядом, и Вике оставалось сходить с ума от трения тоненькой полоски ткани о клитор. Она представляла, что это пальцы Павла, его губы, его язык… К лицу прилила кровь. Павел не остался безучастным. Он даже не старался скрыть свое состояние. Вике не верилось, что у него могли быть какие-то проблемы с девушками. Она беззастенчиво следила за тем, как он встает с кровати, как наклоняется за ее-его рубашкой, как покачивается возбужденный член. Золотистый свет скользил по налившейся кровью головке. Вика ощутила такой прилив влаги, что стало стыдно. Павел подошел к ней ближе и надел на нее рубашку. А затем начал застегивать пуговицы. От самой верхней, у горла, до последней. Хрипло признался:

– Когда ты на меня так смотришь, я могу кончить только от твоего взгляда.

Вика сглотнула, ища в себе силы признаться. Дрожа от возбуждения и собственной распущенности, она тихо призналась:

– Когда приедем, хочу, чтобы ты…

Павел выжидающе поднял бровь. Вика несмело коснулась пальцем горячей головки. Павел с шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Вика все-таки призналась:

– Чтобы ты… был… у меня во рту.

Павел резко наклонился и впился в ее губы не поцелуем, а укусом. Голодным укусом, ранящим губы и оставляющим послевкусие из горько-острого наслаждения. Вика оттолкнула его и, подняв с пола брюки Павла, бросила ему в руки:

– Быстрее уйдем – быстрее начнем.

Он не улыбнулся ее косолапой попытке пошутить. На лету поймал брюки и снова бросил на пол. Найдя трусы, надел и поморщился. На вопросительный Викин взгляд, мрачно ответил:

– Это вообще-то больно.

В ней снова проснулась учительница. На этот раз не строгая, а заботливая.

– Потому что ты должен находиться в больнице, а не ходить по стрип-клубам и…

Он резко ее перебил:

– Я не про раны, а про стояк.

Он мог смутить ее одним словом. Взрослая женщина, прожившая десять лет в браке, краснела и закусывала губу от стыда и смущения. Вика искала безопасную тему, на которую можно перевести разговор, пока она не загорелась, как костер из сухих веток.

– А я про них. Твои родители знают, что ты не в больнице?

Паша подошел к ней, уже полностью одетый. Только пуговицы рубашки до сих пор оставались расстегнутыми, открывая его мощную грудь, покрытую волосками, татуировками и, наверняка, жуткими ранами.

– Может, ты удивишься, но я давно совершеннолетний и могу ходить без их разрешения, куда хочу. – Он ласково коснулся ее растрепанных волос.

– Ты не понимаешь! Боже, о чем я думала? Ты ведь… еще не вполне восстановился, и тебе вредны нагрузки. А что хуже всего, этот человек может тебя искать. И тебя нужно охранять.

Павел покачал головой.

– Вик, не выдумывай. – Он небрежно заправил в брюки рубашку. Одна пола осталась снаружи.

Это придавало ему настолько сексуальный вид, что Вика всерьез начала опасаться за свое душевное состояние.

– Он же пытался тебя убить!

– Потому что я ему помешал. Этот уе… Хм… прости. Так вот, он что-то искал. А до меня ему нет никакого дела.

Вика покачала головой. У нее было нехорошее предчувствие. Очень нехорошее. Интуиция пыталась подсказать что-то важное, но Вика никак не могла понять что. Как только Павел надел жилет и набросил на плечи пиджак, Вика подхватила с пола клатч и бросилась к выходу. Она гналась за призраком из прошлого и обязана была его поймать.

Меланья сбилась с ног. Все поместье гудело, как разворошенный улей, – который уже день они готовились к балу-маскараду, который задумал князь. И на котором будет объявлено о Костиной помолвке. Александра Орловская, побывав в столице, влюбилась в это развлечение, посещаемое самой императрицей. И князь хотел показать себя радушным будущем тестем, готовым угождать невестке во всем.

Меланья сходила с ума от ревности и ненависти. Она понимала, что однажды подобное должно было случиться. Готовила себя к этому. Но все равно оказалась не способна принять эту новость и смириться с ней. Единственным ее желанием было устроить какую-нибудь подлость, чтобы все сразу поняли, что никакой свадьбе не бывать. Но собрав силы в кулак, Меланья продолжала делать вид, что все хорошо.

Несколько раз подряд Костю вызывали к императрице. Он отсутствовал неделями, во время которых Меланья сходила с ума от беспокойства и не находила себе места. Когда Костя возвращался, он выглядел еще более изможденным и осунувшимся. А ночами, когда проникал в ее спальню, Меланья находила на его теле синяки и совсем свежие шрамы.

Как бы она его ни пытала, он ничего не рассказывал. Лишь повторял, что это обеспечит их будущее. Меланья решила на время оставить расспросы. Ничего, она все равно все выяснит. Обязательно выяснит.

Сейчас Костя тоже отсутствовал. Его в очередной раз представили к награждению.

Меланья старалась не думать о том, как он там один, с какими опасностями может столкнуться и… каким искушениям вынужден противостоять. Сколько столичных красавиц пытаются расположить его к себе и заманить в свою постель? А она тут… Придумывает, как устроить очередную блажь князя.

Но почему-то Меланья была уверена в Косте. В его верности. И в его любви. Каким бы ни был уставшим и обессиленным после своих поездок, он всегда пробирался в ее спальню, чтобы наброситься на нее подобно оголодавшему зверю. Его страсти не было конца. Вымотанная их безудержной любовью, Меланья засыпала лишь под утро, когда Костя был вынужден ее покинуть.