Лицо Гордеева мрачнело с каждым её словом. Ника едва сдержала улыбку – босс явно не ожидал такого досье. О, она имела возможность оценить некоторые взгляды, которые босс бросал на женщин в офисе или на переговорах, и была уверена, что полностью изучила его вкус. Как ей было известно и то, что мало кто устоял перед обаянием Всеволода. А ещё что босс никогда не идёт дальше одной ночи.

– Как видите, я не подхожу ни под один из критериев. – Ника позволила себе короткую усмешку. – Плечи узкие, таз широкий, грудь средняя. – Она невольно повысила голос. – Да ещё и шатенка с мозгами и желанием говорить вам правду, а не упиваться вашей ложью!

Осознав, что перегнула палку, Вероника отступила и устало привалилась спиной к стене. Всё же чувствовала она себя мерзко, в горле саднило, периодически накатывала тошнота, усиливавшаяся при каждом воспоминании об ужасной комнате. Не глядя на Гордеева, Ника добавила:

– Вы тоже не в моём вкусе, Всеволод Платонович, поверьте. Мне не нужны ни ваши миллиарды, ни ваше тело…

– Но тебе нужен мой ребёнок, – хрипловато напомнил Гордеев. – Это то, что не даст тебе уйти. Ты же понимаешь, что я всё равно не оставлю тебя в покое, да?

Вероника промолчала, и Гордеев скривился:

– Либо соглашаешься на мои условия, либо никакого ребёнка.

Ника напряглась и, прижав руки к животу, словно защищая плод, посмотрела на Гордеева раненой волчицей.

– Если вы выставляете условия, то должны выслушать и мои.

Он скрестил руки на груди и холодно усмехнулся.

– Условия? Сохранить ребёнка хочешь только ты, значит, условия ставлю только я. Думаю, я достаточно великодушен.

– У вас всегда было весьма своеобразное представление о великодушии, – не выдержала Ника и язвительно добавила: – По доброте душевной вы прощаете другим нанесённые вами обиды.

Гордеев хмыкнул и, окинув Веронику потемневшим взглядом, иронично подытожил:

– Похоже, ты прекрасно изучила меня. Браво! Но про секс мне больше понравилось. Честно говоря, я и сам не задумывался, по каким критериям выбираю себе пару на ночь. Возможно, мне это пригодится. Кстати, ты права, что не совсем в моём вкусе, но одного всё же не учла.

Он с кривой усмешкой двинулся к ней, и Вероника испуганно вжалась в стену. Она вылила на Гордеева уже столько в этот день, что понимала – босс не простит. Она превысила лимит резкости на год вперёд, но не жалела ни об одном из сказанных слов. Вероника готовилась к борьбе за подаренное ей счастье. Была ли это ошибка, подстроено ли – не важно! Ника наконец беременна и никому не позволит лишить её долгожданного счастья.

Гордеев, не опуская сложённых на груди рук, придавил её к стене и, наклонившись к шее, с шумом втянул носом воздух. Прошептал так, что у Ники волоски на руках приподнялись:

– Мне всегда нравилось, как ты пахнешь. Сейчас, конечно, впечатление немного портит то, что ты так и не почистила зубы, но…

Раздался стук в дверь.

– Это Жуков! Можно войти?

Гордеев тут же отстранился и мгновенно преобразился. Вместо загоняющего дичь хищника перед Никой теперь стоял привычный босс: холодно-отстранённый с виду, но с внимательным взглядом тёмных глаз. Всеволод прошёл к двери и молча распахнул её. Богдан Витальевич, торопливо пожав руку друга, сразу прошёл к Нике.

– Что случилось? Присядьте, закатайте рубашку до локтя, – тут же приступил доктор к осмотру. Померил давление, проверил пульс, взглянул на горло и нахмурился. – Вас тошнило? А сейчас как себя чувствуете?

– Мутит немного, – с лёгкой неловкостью призналась Вероника. Она не могла упустить шанса узнать, что с мамой и Мишей, поэтому, вцепившись в руку доктора, попросила: – Богдан Витальевич, можно мне на минутку воспользоваться вашим телефоном?..

– Нельзя, – холодно прервал её Гордеев.

Вероника зло покосилась на босса, и Жуков быстро проследил за её взглядом. Всеволод усмехнулся и вновь сложил руки на груди. Тогда врач поднялся и звенящим голосом попросил:

– Дружище, могу я поговорить с тобой наедине? – Обернулся к Веронике и, устроив диванную подушку в уголок, предложил женщине опереться на неё. – Отдохните немного, пока мы кое-что обсудим. И ни о чём не волнуйтесь. Я выпишу вам препараты, которые облегчат неприятные ощущения первого триместра.

Он мягко улыбнулся и, быстро глянув на Гордеева, торопливо покинул комнату. Всеволод несколько секунд прожигал Веронику тёмным пламенем глаз, но всё же медленно, не разнимая рук, двинулся к выходу. Когда дверь за мужчинами закрылась, Ника судорожно вдохнула, словно только сейчас смогла дышать полной грудью. Прижала к животу дрожащие ладони и, глотая вырвавшиеся слёзы, прошептала:

– Не дам тебя в обиду никому-никому! Я всё преодолею, малыш. Верь мне. У нас всё будет хорошо.

Сжавшись на диване, Ника тихо заплакала. Она знала, что есть всего несколько минут на то, чтобы проявить слабость, чтобы пережить то, что было, и приготовиться к тому, что будет. Будущее, увы, не казалось радужным. Вероника знала, как быстро босс становится неудержим в безумной мании настоять на своём. Так всегда было, когда Гордеев наталкивался на сильного врага. Как же страшно оказаться врагом человека, больше похожего на бездушного хищника. Но Нике есть что защищать.

– Нет, Всеволод Платонович, – вытирая слёзы, решительно прошептала она. – Вам не запугать меня и не сломить.

***

В своём кабинете Гордеев ощущал себя хозяином жизни. Не только, конечно, здесь, но, сидя в кожаном кресле, словно на троне, он смотрел на старого друга свысока. Богдан ходил из угла в угол и пока молчал. Всеволод прекрасно знал, что означает это метание, он видел это каждый раз, когда приползал к Жукову в общагу после очередной потасовки едва живой и с просьбой никому ничего не рассказывать. Но в этот раз друг злился не на противников Гордеева, а на него самого.

Наконец Богдан остановился и, опершись обеими руками о стол Всеволода, угрожающе навис. При невысоком росте и щуплом по сравнению с Гордеевым телосложении это смотрелось забавно, и Всеволод не сдержал улыбки.

– Смеёшься?! – крикнул Богдан. – Ты ещё и смеёшься?! – Не в силах устоять на месте, он крутанулся и снова принялся мерить кабинет шагами. – Я сразу понял: что-то здесь не так. Принёс беременную женщину на руках, но обращается так, словно жена залетела от другого. В итоге жена не твоя. А ребёнок? Что ты наделал? Изнасиловал? Признавайся!

– Изнасиловал?! – Гордеев расхохотался так, что зазвенели стаканы в баре. – Дружище, ты о чём? Да женщины на меня сами прыгают…

– Да, – перебил Богдан и скривился, – знаю. Но это обычные, а эта женщина не такая.

– Что ты имеешь в виду под словами «не такая»? – недовольно нахмурился Гордеев.

– Зная тебя, Сева, рискну предположить, что она тебя задела, – отрывисто заявил Жуков и, стараясь не встречаться с другом взглядом, продолжил: – И если Вероника тебе отказала, ты… мог сорваться. Как в колледже!

– Ты о чём? – ещё сильнее нахмурился Гордеев. – Я никого не насиловал ни в колледже, ни после. Мне незачем брать силой то, что и так навязывают.

– Я в общем смысле, – слегка поморщился Жуков. – Когда что-то не по-твоему, ты применяешь силу. Чаще всего чрезмерную. Потому тебе и доставалось.

Всеволод вздохнул, сжал челюсти и, поднявшись, обошёл стол. Приблизившись к другу, заложил руки за спину и чётко сказал:

– Я её не насиловал, Богдан. Она забеременела от моей спермы через клинику. Бабушка постаралась, чтобы отжать у Катерины наследство отца. Теперь тебе всё понятно?

– О да, – отступил Жуков, но острый взгляд его ничуть не изменился. – Значит, ты давишь на эту женщину не потому, что боишься огласки насилия, а потому, что тебе нужно уничтожить неожиданно возникшее препятствие. Давишь, чтобы женщина избавилась от ребёнка?

Гордеев фыркнул:

– Говоришь так, словно я убиваю её.

– Так и есть! – вскричал Богдан. – Ещё в клинике я заметил, как ты жесток с этой женщиной, но запирать её в доме и лишать связи с миром, – он покачал головой, – это слишком даже для тебя, Всеволод. Ты глаза открой. Разве не видишь, как она переживает за ребёнка?

– Да какого ребёнка?! – не выдержал Гордеев. – Ты говоришь о зародыше. Да сотни тысяч женщин глотают таблетки и избавляются от такой неприятности, даже не замечая.

– В том и дело, друг, – грустно улыбнулся Жуков, – что эта женщина не похожа ни на одну из сотен тысяч. И для неё этот зародыш уже ребёнок. Живое существо, на жизнь которого ты покушаешься.

Гордеев промолчал, но Жуков не собирался сдаваться.

– Слушай. – Он схватил друга за руку. – Я понимаю, что этот ребёнок для тебя как красная тряпка, но подумай о том, что судьба даёт тебе шанс продолжить род…

– Не стоит, – прервал его Всеволод. – Бабушка уже подловила меня на этом, и я до сих пор зол, что поддался, вместо того чтобы пойти к тебе и сдать повторные анализы. И ничего этого бы не было.

– Ладно, – потёр Богдан переносицу и посмотрел на Гордеева снизу вверх. – Я лишь скажу одно. Эта женщина не сдастся, я видел такой взгляд много раз, Сева. Такие, как Вероника, выкарабкиваются из могилы. Это называется силой духа. Она выдержит всё, и, возможно, больше, чем ты придумаешь.

– Увидим, – жёстко усмехнулся Гордеев.

– Но подумай о том, – продолжил Жуков, – что эмбрион не так силён, как она. Если ты, желая устроить выкидыш, будешь подвергать беременную постоянным стрессам, он может пострадать. Допустим, родится ребёнок с отклонениями. Что ты будешь делать тогда, Гордеев, а? Как ты будешь смотреть в глаза женщине, которая подарила тебе наследника, а ты сделал всё, чтобы сломать жизнь обоим?

– Такого не случится, – уверил Всеволод.

– А если случится? – тихо спросил Богдан. – Сможешь жить с этим? Зная, что твой ребёнок пострадал из-за твоей самонадеянности и ослиного упрямства?

– Разговор окончен, – рыкнул Гордеев и кивнул на дверь.

– До свидания, – мягко улыбнулся Жуков. – Я заеду в аптеку и куплю лекарства для Вероники. Юра привезёт. И дай ей позвонить…