Так и лежала, пока то тепло, что окутывало меня, не утянуло в свою сладкую, такую манящую негу, где нет печали и боли. Я чётко понимала, что нужно отдохнуть, набраться сил и бороться за себя, малыша, а для этого нужно отдыхать, пережить этот день и забыть его как страшный сон. Сейчас как никогда я нужна моему комочку, чтобы помочь ему выжить. А как проснусь, то, надеюсь, к этому времени Матвей привезёт мне сумку, и я позвоню Тее, чтобы она не переживала и завтра привезла мне немного вещей, дабы не ходить в грязной одежде.

На задворках своего сознания, которое уплывало от меня, чувствовала прикосновение к своей щеке тёплой знакомой руки и до боли родной запах. Что-то пробубнила себе под нос, но не смогла открыть глаза. Веки налились тяжестью, что трудно было их разлепить, а рука двигалась вниз по шее, ключице, останавливаясь, касаясь холодного металла мелко переплетённой цепочки, на которой висел знак моей любви к Матвею.

Движение вниз, а сердце замерло, ожидая, что будет дальше, но сознание не позволило узнать непрошенному гостю, что висит на цепочке у меня на шее. Я резко вскинула ладонь, оплетая руку человека, которому не терпелось узнать всё.

— Не трогай, — холодно отчеканила.

Я знала, кто это, и мне не хотелось, чтобы он видел мою слабость, что висит грузом на шее, от которого не могу избавиться.

— Что на ней висит? — в такт вторил мне голос Матвея.

Бывший муж не убрал своей руки с золотого украшения, а я продолжала сдерживать его руку, потому как не хотела, чтобы он что-либо увидел, что осталось у меня от нашего брака. Это только мои чувства, которые и так Огнев убил там, на лестнице. Не своими губами, словами, а его невесты, которой, я уверена, нужны лишь его деньги и знакомства, а не как мне — всего лишь один он.

— Тебя это не должно никаким боком касаться, Огнев, — не открывая глаз, проговорила. — Ты принёс мою сумку? Мне нужно позвонить Тее и попросить, чтобы она привезла мне вещи.

— Я могу сам привезти, не нужно её напрягать, — чувствую, как кровать подо мной прогнулась. Он что, сел рядом?

Глава 15

Ада

Открыла глаза, уставилась на знакомые черты лица человека, который никак не может меня отпустить.

Что мне нужно сделать, чтобы он раз и навсегда оставил меня в покое? Хотя я сама виновата, когда поддалась той страсти, что разгорелась между нами, как пламя огня, что не потушить ни водой, ни проливным дождём.

Мы всегда чувствовали друг друга на подсознательном уровне, словно знакомы десятилетия, вечность, и каждый раз, умирая и воскрешаясь в новой жизни, мы находили друг друга, безошибочно узнавали из тысячи прохожих.

Но всё это разлетелось на мелкие осколки пустых надежд, выстраивая между нами стены безразличия, непонимания.

И я задаю вопрос, который меня интересует:

— Когда ты исчезнешь из моей жизни, Огнев? — вижу в его глазах злость, ярость, которая желает вот-вот вырваться наружу и снести всё на своём пути.

— Зачем ты мне соврала? — не кричит, но в его голосе сталь, от которой слегка ёжусь.

— О чём ты? — не понимаю его. О чём он говорит, в чём я соврала ему?

Не было ни единого дня, когда бы я ему не сказала правду, обманула, предала, но, кажется, он думает совсем по-другому. Он не верит. Только не могу понять, чему… Чему не верит, а может быть, просто сам не хочет, потому что тогда придётся признать свои ошибки.

— Не прикидывайся дурочкой, Ада. Почему соврала, что беременна от меня? — его слова забивают кол в сердце, убивают одним махом, без шанса на жизнь.

Я стараюсь взять себя в руки, не показывать, как меня это задело — его недоверие ко мне. Ведь есть же доказательства того, что я говорю правду, и что именно Матвей и никто другой отец моего малыша. И тут меня как током прошибло… Результаты. Значит, они показали, что Огнев не отец моего ребёнка. Но почему?.. Не могу ничего понять. Может, он что-то путает или просто не смог разобраться в результатах?

Поднимаю на него взгляд, пытаюсь всмотреться в его глаза, понять, о чём думает, и узнать правду.

— Что было в конверте? — не отвечаю на его вопрос, а сама задаю свой, потому как мне просто жизненно важно узнать, что было там написано.

— Ты сейчас издеваешься? — не выдержав, рявкает так, что я вздрагиваю и вся сжимаюсь.

Встаёт и нервно начинает ходить из одного угла в другой. Видно, что хочет выплеснуть всю ярость, злость, ненависть ко мне, которая с каждым днём только прибавляется. А я и не противлюсь. Не хочу, чтобы он меня вновь полюбил. Любить его больно. До горечи. До яда, распространяющегося по организму с максимальной скоростью.

Подходит к белоснежной стене, облокотившись ладонями, опускает голову вниз и молчит. А я и не хочу с ним разговаривать.

Не знаю, что там в тесте на отцовство, но теперь это не имеет значения. Он не поверил и никогда не поверит, даже если бы там было написано чёрным по белому, что Огнев является отцом моего малыша.

Мне ненавистно его видеть. Его сгорбленную спину, опущенную голову и яростно сжимающиеся кулаки, впечатывающиеся в стену. Поэтому я говорю то, о чём могу позже пожалеть, но сейчас думаю, что делаю абсолютно правильно.

— Ты не имеешь никакого отношения к ребёнку, — не знаю, как у меня повернулся язык такое сказать, но эта фраза слетает с губ быстрее, чем я осознаю, что сказала.

Вокруг нас всё замирает и, кажется, замираем и мы. Даже мой пульс сбился.

Жду, пока Матвей уйдёт из палаты, но он продолжает стоять в той же позе, что и минуту назад, не издавая ни одного звука, шороха, словно не веря тому, что услышал, или же наоборот, пытается поверить, вдалбливая в себя эти слова, которые, наверное, он и сам уже знает, раз задал именно этот вопрос.

В его глазах я предательница, врунья, которая хотела повесить на него чужого ребёнка. Только у меня и мысли такой не было, чтобы сказать то, чего на самом деле нет. Неужели можно подумать, что если бы он не являлся отцом ребёнка, чьё сердце бьётся под моим, я бы согласилась на тест? Нет. Для меня это было омерзительно — проводить этот тест, но я всё же согласилась, потому как была уверена и знаю, что именно Огнев отец, папа, который должен знать о своём ребёнке, как бы то ни было.

Его кулак впечатывается в стену так неожиданно и сильно, что до конца не осознаю того, что произошло.

— Это правда? — спрашивает, не поворачиваясь.

— Ты сам видел, что написано в заключении, поэтому нет смысла мне тебя и дальше обманывать, — только именно сейчас я тебе вру, дабы, наконец, ты исчез из моей жизни.

Исчез и больше никогда не появлялся. Ты выжег всё дотла. Не оставил моей душе ничего, кроме безразличия.

— И это действительно так? — оборачивается и смотрит прямо мне в глаза.

В этот момент в них плещется еле уловимая надежда. Но вот на что?.. На что он надеется?

Словно хочет, чтобы я опровергла свои же слова. Словно он действительно хочет быть отцом этого малыша. А мне хочется закричать… Закричать, что это действительно так. Что маленький кроха внутри меня — твой ребёнок. Что ты отец и никто больше. Подбежать к нему и крепко обнять со спины. Прижаться настолько сильно, чтобы все поломанные кости собрались воедино. Но вместо этого…

— Да, — равнодушно, спокойно.

Удар. Второй. Третий… Он бьёт кулаком в стену, не жалея своих рук. А мне больно видеть его таким.

Ада

А потом всё стихает. Лишь тяжёлое дыхание Матвея слышно в тишине комнаты. Ещё минуту назад он был зол, взбешён… Внутри него была дикая ярость, которая желала вырваться на волю и смести всё вокруг, совершая хаос, круша всё на своём пути. А сейчас он настолько спокоен, даже, сказала бы, опечален, что мне хочется подойти к нему со спины и обнять. Провести по косым мышцам ладонями, почувствовать, как он напрягся, но не отталкивает, а продолжает так стоять, впитывая нашу близость — не телами, а душами. Близость, обнажённую настолько, что наши души тянутся друг к другу и замирают, встретившись.


Но я так и остаюсь сидеть, замерев, не знаю, что мне делать и что сказать. Но я чувствую, Матвей хочет услышать совсем другие слова. Не знаю почему, но это так, отчего моё тело покрывается мелкими мурашками, поднимая волоски на теле дыбом.

Притягиваю ноги руками к своей груди, оплетая колени и не сводя с широкой мощной спины взгляда, хоть и небольшой живот не даёт их близко прижать к груди.

В какой-то момент Матвей не выдерживает и поворачивает ко мне голову, и от неожиданности я вздрагиваю, встретившись с ним взглядом.

Не сводя с меня глаз, отодвигается от стены, делая первый шаг в мою сторону. Медленно, почти робко, но с каждым шагом всё уверенней и уверенней он приближается ко мне, а я просто молча смотрю на него. Останавливается возле кровати близко-близко — так, что касается коленями постели, на которой я сижу. Наклоняется вперёд ко мне, оставляя между нами пару жалких сантиметров. Затаив дыхание, жду, что он скажет, но он молчит. Ищет немые ответы на непроизнесённые вопросы в моих глазах, а я не могу отвести взгляд, желая, чтобы именно по глазам он всё прочитал и понял, что именно сейчас я ему соврала.

Один-единственный раз сказала неправду за всё то время, что мы знаем друг друга. Но сейчас это лишь от отчаяния, потому как я боюсь потерять частичку его самого. Что у меня заберут плод моей любви к этому человеку, поэтому всеми силами стараюсь отгородить его от себя, чтобы ни его невеста, ни какие-либо родственники бывшего мужа не смогли навредить ни мне, ни моему малышу, которого я жду на свет всем своим израненным сердцем.

Но знаю, что именно это маленькое сокровище сможет меня вылечить, заштопать нитями своей любовью мои раны так, что не останется ни одного шрама.

— Скажи, что это неправда. Скажи… Скажи, и я поверю, — шепчет, не отрывая от меня своих глаз.