— А я вот по-русски «с определениями» не могу. — Она усмехнулась. — Но зато я знаю, что у вас пожилым и чужим людям говорят «вы», а близким и молодым «ты».

Русские «вы» и «ты» Вирджиния выговорила странно — мягко и с придыханием.

— И «вы» в твоем обращении ко мне прекрасно слышу. Так я старая или чужая, Павел?

На секунду опустив голову, он поморщился, заставил себя улыбнуться, спокойно взглянул в ждущие глаза Вирджинии:

— Не то и не другое. Просто…

— Просто, если бы нас не связывали официальные отношения, да? — с легкой грустью подхватила она.

Павлу стало досадно. По сути верно, он хотел сказать именно это: да, нас связывают официальные отношения, поэтому русскому человеку не так легко говорить деловому партнеру «ты». В варианте же Вирджинии акценты резко сместились: ах, если бы нас не связывали деловые отношения, если бы не этот гнет договоров, бумаг и официальных, прилюдных встреч…

— Так все-таки что за праздник? — Павел несколько неуклюже вернулся к нейтральной теме. — Мне в самом деле очень интересно. Это и есть обещанный сюрприз?

— Это лишь часть обещанного сюрприза. — Прежде чем ответить, она выдержала паузу, отчего фраза прозвучала многозначительно. — Это старинный местный праздник. Но в последнее время он становится популярным. Каждый год приезжает все больше людей из Лондона…

Вирджиния замолчала. Вновь, глядя в глаза Павлу, выдержала паузу.

— … В основном влюбленных. Вон тот особняк. Видишь? — Павел почему-то был уверен, что, обращаясь к нему, Вирджиния упорно подразумевает русское «ты».

Она тем временем указала в сторону небольшого, типично деревенского здания старинной постройки. Здание абсолютно ничем не выделялось в ряду остальных.

— Его ограда имеет особую калитку. «Поцелуйную» калитку, «Kiss Gate». Так ее называют. Ее еще в прошлом веке соорудил один почтенный отец семейства. Соорудил так, чтобы она могла пропускать только по одному человеку, отсекая входящего от того, кто оставался снаружи.

Она отпила из бокала, продолжила с улыбкой:

— Предание гласит, что хозяин специально изобрел такую калитку. Для того чтобы его дочери не могли целоваться с молодыми людьми на прощание.

Павел присмотрелся к знаменитой калитке. В это время молоденький худой парнишка в потертом джинсовом костюме изо всех сил пытался протиснуться к своей подружке. Та весело смеялась, повизгивала: калитка вдавливала ее в ограду. В конце концов парнишка протиснулся, обнял девушку. Стал осыпать ее лицо короткими шутливыми поцелуями.

Павел невольно улыбнулся. Улыбнулась и Вирджиния, тоже наблюдавшая за этой сценой.

— Каждый год сюда приезжают молодые люди и пытаются опровергнуть поверье, что калитка не дает поцеловаться. В этом году празднику дали наконец название — Праздник Поцелуя.

Следующая пара тоже попыталась протиснуться в калитку вместе. Не получилось. Тогда парень пропустил девушку внутрь, а сам забрался на калитку сверху. Лег на нее, поджав ноги и обхватив с двух сторон руками. Смешно выпятив губы, потянулся лицом к своей подружке. Та чмокнула его под аплодисменты и одобрительные крики зрителей.

Наблюдая за этой сценой, Павел чувствовал, что Вирджиния неотрывно смотрит на него. Пауза затягивалась. Надо было что-то сказать.

— Забавное зрелище, — произнес он. — У англичан есть хорошее качество — умение устраивать себе маленькие праздники.

Вирджиния согласно кивнула.

— Да, наверное. Правда, не у всех. У меня, например, вся жизнь — сплошные серые будни. Работа, работа…

— Серые будни? Я был уверен, что для кого, для кого, а уж для вас работа — ежедневный, нескончаемый праздник.

— Опять «для вас»? Старая, скучная, всем чужая Вирджиния.

— Для тебя, — поправился Павел, смутившись. Она взяла десертную ложечку. Сковырнула верхушку мороженого:

— У нас кое-кто говорит, что я не случайно инвестирую именно ваш проект. Якобы в этом есть какие-то личные мотивы.

Медленно, придерживая ложечкой, скатила верхушку мороженого вниз — как снежный ком с горки. Покатила обратно.

— Ну что за глупость! — спокойно отозвался Павел. — Так может болтать только тот, кто вообще не понимает, что такое бизнес. Но мы-то с вами знаем, что в нашем деле любые личные мотивы отходят на второй план. Так что, я думаю, не стоит обращать внимание на подобную болтовню! Правильно?

Вирджиния не ответила. Взглянула в сторону калитки, где очередная пара пыталась опровергнуть старинное поверье самым простым и надежным способом: пара целовалась, сидя на калитке.

— Сколько себя помню, у меня эти мотивы всегда на втором плане, — наконец произнесла она. — Но, к сожалению, у женщин, в отличие от мужчин, бизнес не может заполнить собой всю жизнь.

Помолчала. Не дождавшись ответа, добавила:

— Мне и сорока нет, а порой кажется, что я никогда уже не буду счастлива.

Павел чувствовал, что должен что-то сказать. Именно сейчас. Но что? Начать успокаивать, говорить, что Вирджиния обязательно будет счастлива? Глупо, очень глупо. Но промолчать еще глупее.

А Вирджиния смотрела на него и ждала ответа. Неожиданно улыбнулась. Глаза ее при этом оставались серьезными и напряженными. Кивнула в сторону калитки:

— Предлагаю поучаствовать в соревновании. А что? Покажем этим юнцам, что рано нас еще в старики записывать?

— Да где уж нам с молодыми тягаться! — попробовал отшутиться Павел.

И тут же смутился, почувствовав, что улыбка вышла насквозь фальшивой. Да и тон взял не тот — слишком уж игривый.

— А еще говорят, что русские мужчины, в отличие от английских, всегда путают чувства с бизнесом. Выходит, не всегда. — Вирджиния усмехнулась. — Мне почему-то казалось, что я тебе нравлюсь.

— Я действительно восхищаюсь вами. Как человеком, как деловой женщиной…

Она уже в который раз закатила на горку кусочек мороженого. Убрала ложечку — на этот раз он не покатился вниз, остался лежать на вершине.

— Ну что ж, Павел, останемся друзьями. Что мне еще остается? Надеюсь, этот разговор никак не повлияет на наши деловые взаимоотношения.

— Что значит «надеюсь»? Я, например, в этом уверен.

Вирджиния шутливый тон не поддержала:

— Извини, Павел, ты бы не мог сам добраться до гостиницы? Просто скажи таксисту название — он отвезет. Я здесь еще побуду. Одна.


В номере Анна чувствовала себя одинокой и потерянной. Комната казалась слишком большой, и даже приятный кремовый цвет, в котором было выдержано все внутреннее убранство, не создавал ощущения покоя и защищенности. Она сидела в кремовом же с черной окантовкой кресле. Заставляла себя читать скучный детектив в цветастой обложке, щедро разрекламированный уличным торговцем.

Но в памяти снова и снова всплывали темные, четко очерченные губы Вирджинии: «Павел Андреевич, мне хотелось бы еще кое о чем с вами переговорить. Желательно сделать это прямо сейчас.»

Он встает и идет — покорно, безропотно. Или потому что хочет идти? Хочет ехать с Вирджинией?

Анна захлопнула книгу. Швырнула ее на столик. Огляделась вокруг, словно впервые видела номер. Широкая удобная кровать, роскошное покрывало в меленький черный цветочек, портьеры с таким же рисунком и сборчатым горизонтальным карнизом, маленький переливающийся столик на колесиках и живые цветы в напольной вазе. Однако, несмотря на внешний лоск, здесь не было уютно. Хотя сейчас ей бы нигде не было уютно.

Анна поежилась. Почему-то казалось, что откуда-то из укромного уголка за ней постоянно наблюдает внимательный глаз видеокамеры. Поэтому переодеваться она пошла в ванную.

Вдруг в дверь осторожно постучали. Она остановилась на полдороге.

— Да?

— Анна Николаевна, это Нестеров. Войти можно?

Сердце заколотилось радостно и тревожно:

— Да, конечно.

Он открыл дверь, вошел в номер.

— Анна, у меня для вас есть сюрприз. Пойдемте со мной. Я буду ждать вас внизу, в холле.

А фейерверки все так же яркими, ослепительными искрами рассыпались по совсем уже темному небу. Играла музыка, разноцветным заревом то и дело освещались строгие верхушки деревьев. Молодежь веселилась и хохотала, влюбленные парочки бродили обнявшись и целовались, конечно, не только у знаменитой калитки, но и везде, где только можно было остановиться, чтобы прижаться друг к другу и обвить шею возлюбленного руками. Золотыми огнями светилась витрина кафе, почти все столики были заняты. Вспоминать о Вирджинии не хотелось. Да Павел почти и не думал о ней. Он видел перед собой только серые, прозрачные глаза Анны, только ее светлые, легкие волосы, только ее тонкие руки, то и дело взлетающие ко лбу, чтобы отвести непослушную прядь.

В ее глазах отражались огни фейерверков, но, кроме того, в них был какой-то особенный, глубокий свет. Павел чувствовал, что у него перехватывает горло и начинает кружиться голова.

Анна казалась веселой и взволнованной.

— Спасибо вам, Павел! — говорила она, осторожно и все еще неуверенно опуская отчество. — Я столько про эту калитку поцелуев слышала, но никогда не думала, что увижу. Да и не в калитке даже дело, просто… Просто чудесно все. Правда!

Он сжимал в своей руке ее тонкие пальцы, чувствовал, как те едва заметно подрагивают. Оба — и Павел, и Анна — прекрасно осознавали, что происходит между ними, но отчего-то считали правильным делать вид, что не происходит ровным счетом ничего.

А небо тем временем стало черно-фиолетовым. Крошечные яркие звезды смотрели сверху, как фонарики елочной гирлянды. Бесконечной гирлянды, вольготно раскинутой над городом.

— А что, Анна, может быть, попробуем пройти через эту калитку? Вдвоем? Ну просто так, в плане теоретического эксперимента? — с нарочитой небрежностью спросил Павел.

И тут же с досадой вспомнил недавний разговор с госпожой Борн.