О, холостые мужчины! Вы – сладкая ягодка для женщин, мечтающих о тихом семейном счастье. Вы – блуждающие корабли, которые хотели бы принять в свои уютные гавани те многочисленные особи слабого пола, кто верит в дружбу, любовь, а также самую тонкую субстанцию человеческих чувств – нежность.

Какой самообман! Сердца холостяков напоминают заклеенные скотчем почтовые конверты, а души их немы, как скрипка без смычка, фортепиано без клавиш, барабан без кожи. Быть холостяком значит оставаться закрытой шкатулкой, ключ от которой давным-давно утерян в уличной пыли или луговом разнотравье. Пытаться открыть такую шкатулку – пустой номер. Холостяк живет для себя, он любит только себя, он верит исключительно в собственный профиль. И если дама надеется, что холостяк дрогнет, влюбится, собьет ей метким выстрелом с чистого ночного неба Полярную звезду или хотя бы Луну, она жестоко ошибается. Никогда этого не будет, никогда! Увы, холостяк – это не потенциальный муж, это хронический диагноз.


Но этого не хотели понять дамы, приглашенные в семейство Гонсалесов, этого не желало понять само маленькое семейство. Крутеж хвостами и жонглирование словами шли на полную катушку – господина Селедку брали приступом по всем правилам женского наступательного искусства.

Первую даму – самую младшую по возрасту – звали Софья Чокчок, она была депутатом в какой-то областной думе, кажется в Ростовской области. Из ее лихорадочной трескотни под утку, пироги и соленые грибы стало ясно, что Софья считает: она многого добилась в жизни – родила сына, построила дом, посадила вокруг него несколько фруктовых деревьев, а между этими глобальными задачами успевала обожать милые женские занятия: вышивание, глажение белья, кухонную стряпню.

Одета госпожа Чокчок была не от Диора: сильно декольтированная прозрачная поросячьего цвета кофточка, мужской темно-синий пиджак с оранжевой электрической искоркой и слегка потертые черные джинсы.

– За любовь между мужчиной и женщиной я готова голосовать всеми четырьмя конечностями, – откровенно признавалась она, хрустя картошкой фри и утиной корочкой. – Но я против ухаживания в виде еды в постели. Я – борец с завтраками, которые люди поедают не за столом, а среди простыней, наволочек и одеял.

– Сонечка, расскажите о себе, – вяло предложил Иван Иванович Селедка. – Всегда интересно столкнуться с новой, неизведанной судьбой.

Друг атташе по культуре явно отрабатывал программу, ради которой его пригласили в теплый дом Попавковых-Гонсалесов: пытался участвовать в смотринах.

– Лично с вами, Иван Иванович, буду откровенна, расскажу про себя как на духу. Родилась в небогатой семье, – с готовностью сообщила Софья, послав в рот томат в собственном соку. Присутствующие бросили жевать и принялись напряженно вслушиваться в откровения депутата. – Год рождения озвучивать не буду, потому что я – женщина.

– Конечно, конечно! – энергично, хором подержали Чокчок присутствующие. – Даже не берите в голову сообщать про возраст, чтобы нам не стало страшно!

Софья кивнула, поддев вилкой ломтик осетрины. Через две секунды он был разжеван и проглочен.

– Село, в котором я появилась на свет, Иван Иванович, – продолжала депутат Чокчок, – называется Завтраки. Не поверите, там есть старинная традиция: уже несколько веков подряд в Завтраках принято завтракать в постели.

Вторая приглашенная дама с высокой, как труба теплоэлектроцентрали, прической картинно заломила руки. Глаза ее были накрашены трагически – черным и фиолетовым, мощно и густо. Губы словно вымазаны вишневым, темно-синим соком. Необыкновенно белели ровные зубы, в них то и дело вспыхивали какие-то яркие лучи, словно гостья держала во рту горящую лампу. Руки она сложила лодочками перед грудью, демонстрируя окружающим килограмм колец и перстней на пальцах. Женщина восторженно встряла в разговор:

– Господа! В настоящее время в Европе да и во всем мире приносить завтраки в постель модно. Необыкновенно актуально! Это случается тогда, когда между людьми существуют интимные отношения. Кто их называет любовью, кто половым влечением, некоторые просто – сожительством.

Мадам Теплоэлектроцентраль бросила выразительный взгляд на Ивана Ивановича: ей явно захотелось узнать реакцию друга атташе по культуре на слово «сожительство». Но Софья Чокчок недаром была депутатом из Ростовской области, она мгновенно перехватила инициативу, продолжая свой монолог:

– Как ни называй, каких ярлыков ни навешивай, завтраки в постель носят и носят. Сужу по любовным романам, которые коллекционирую, по кинофильмам и по отзывам моих избирателей. Во время предвыборных компаний по долгу службы приходится говорить с некоторыми по душам… Иван Иванович, вы слышите меня? Ау! Сосредоточьтесь, я резюмирую. Наивные девушки и глупые женщины верят, что если у них в постели завтрак, то они заполучила Париж. Но лично моему возмущению нет границ.

Тут Софья Чокчок открыла рот пошире и ловко отправила в собственные недра пирог с капустой и яйцами. Пока она расправлялась с этим шедевром Зойкиного кулинарного искусства, мадам Теплоэлектроцентраль попыталась поиграть с Иваном Ивановичем в «гляделки»: активно захлопала ресницами, замигала и принялась двигать глазами то влево, то вправо. Господин Селедка не заметил этих хитрых маневров – он меланхолично пережевывал салаты и колбасу «Венский вальс».

Софья Чокчок постучала вилкой по бокалу с остатками шампанского и громко призвала:

– Послушайте же, что я вам расскажу! Носители завтраков в постель поступают опрометчиво, а те, кто поджидает эти завтраки, – потенциальные клиенты для больниц, клиник, медсанчастей и госпиталей.

Третья дама, доктор психологических наук с таинственной фамилией Визуаль, обладательница быстрых реакций и острых, как наточенные ножи, взглядов (Лилия про себя отметила: «Вампирьи взгляды»), а также длинного, худого, хрящеватого носа, вскрикнула:

– Что вы говорите?!.. Скажите, дорогая, вы дружили когда-нибудь? Дружба – проверка людей на глубину души и сердца.

– Говорю, что испытала на себе, – пояснила депутат, пропустив вопрос психолога мимо ушей. – Иван Иванович, чтобы не вводить вас в заблуждение, вернусь к многовековому опыту моего родного села Завтраки. На завтраки у нас принято подавать вареники с картофелем, полужидкую овсяную кашу, трехслойный горохово-молочно-клюквенный кисель и караваи хлеба, только вынутые из печи. Завтракают в постелях все – от мала до велика, подают завтраки обычно бабушки семейств. Ничего сексуального в том нет, просто бабушки привыкли вставать с первой зорькой, а раз встала – так работай. Но!.. – Софья Чокчок наколола семь соленых грибков на зубья вилки. При этом она стучала вилкой по тарелке так, как голодная курица барабанит клювом по кормовому лотку. Грибки исчезли во рту депутата. Отчего-то их стало жаль. А она с набитым ртом повторила:

– Но! – Я – жертва завтраков в постель с самого раннего детства. Моя родная бабушка была глуховата и подслеповата – она сто пятнадцать раз опрокидывала на меня миски с овсянкой, семьдесят четыре раза облепливала детскую грудь, как горчичниками, варениками с картофелем, девять раз вымазывала в трехслойном киселе и дважды чуть не убила хлебным караваем. Наверное, не трудно догадаться, Иван Иванович: больница была мой дом родной. А все из-за того, что завтраки в постель!..

Зойка Гонсалес-Поплавкова улучила момент, вскочила из-за стола, полетела на кухню и уже через пять мгновений вернулась к гостям с круглым, металлическим, как метательный диск, блюдом, на котором были навалены дымящиеся горой коричневые штуки. Пахли они заманчиво, запах будил обильную слюну, которая скапливалась во ртах и булькала.

– Икра трески, зажаренная в соусе посабель! Продукты из Барселоны, прислали родственники Редьки, по национальности матерые испанцы! – торжественно объявила Зойка. – Исполнение мое!

Блюдо опустилось в центр стола, гости наперебой потянулись к барселонской икре вилками. Самый большой кусок взял руками Иван Иванович Селедка.

Депутат Чокчок снова постучала по бокалу.

– Я продолжаю, Иван Иванович! – проглотив кусок икры, сообщила она. – Время шло. Не видя счастливого детства, я ощутила свою юность. Окончив школу, уехала из села, в городе поступила в политехникум связи. Но это к нашему разговору отношения не имеет, зато имеет другое. В юности, и позже – в зрелости, а также в предбальзаковском возрасте я часто влюблялась. Влюблялись и в меня. Почти все мои ухажеры пытались потрясти мое воображение одним и тем же приемом, словно прослушали одну и ту же инструкцию. Мужчины буквально заставляли меня совершать утреннее поглощение пищи среди подушек, наволочек и пододеяльников. Я была обречена принимать завтраки в постель.

Речь Софьи Чокчок сопровождало дружное чавканье, Редька-Родриго время от времени даже постанывал от удовольствия, так ему нравилась жареная икра трески в соусе посабель.

– Иван Иванович, не теряйте нить моего рассказа!.. – потребовала депутатша. – Моряк Боря разжимал свои объятия ровно в пять утра и мчался на кухню, чтобы зажарить мне морского окуня или хвост трески, – сообщила она хорошо поставленным голосом. – Ровно в шесть утра я лежала припечатанная подносом, давясь от рыбного аромата, и страшно боялась, что жаренный в панировочных сухарях хвост упрется мне в шею. Боря хотел, чтобы я изображала сытую русалку. Долго изображать не удалось, Иван Иванович, через три недели нашей любви с подноса мне на грудь съехал кусок тунца, запеченный в фольге. Я получила ожог второй степени и оказалась в больнице.

Мадам Теплоэлектроцентраль, жуя, ритмично колыхала своей надолго запоминающейся прической. Доктор психологических наук Визуаль бросала на Чокчок такие острые взгляды, что если бы они материализовались, депутат давным-давно лежала бы бездыханной в море крови. Иван Иванович уже в пятый раз руками брал очередной кусок икры. Друг атташе был так сосредоточен, словно придумывал новый закон притяжения двух тел.