— Достаточно! — кричу и делаю шаг назад. Звуки собственного голоса напоминают противное рычание пантеры. Осипший, звонкий и такой истеричный, что хочется заткнуть уши! Словно в этот момент я превратился в загнанного в угол зверя. — Надоело уже, — хватаю со стола бутылку и втягиваю жгучий алкоголь жадными глотками.

— Ну ещё чуть-чуть… — хрипит девчонка, подползая ко мне, и начинает тереться об ноги как приблудная собачонка. — Мне не хватило… Совсем немного не хватило…

— Нет, — отхожу от неё, позволяя рухнуть на пол, и присаживаюсь в кресло.

Нужно покурить. Отключить мозги, убивая их дымом и спиртом. Выжечь из них запах чайной розы и пиона. Убрать с языка, чтобы он прекратил отравлять меня. Чтобы прекратил наполнять мои лёгкие холодной ртутью.

«Да уж… — делаю едкую затяжку, после которой во рту остаётся лишь горечь. — Больше она не пахнет как Рождественский ангел. Не пахнет как милая сопливая девчонка. Теперь Даяна наполнилась ароматом настоящей женщины».

Таким знойным. Горячим. Живым. И таким сильным, что хочется всунуть голову в петлю и соскочить со стула, потому что помнить его — всё равно что оказаться приговорённым к вечным мукам.

Быть никому не нужным. Отверженным Богом и проклятым Дьяволом. Болтаться на границе между двух миров, словно долбаный призрак, из которого вырвали душу и забрали вместе с той проклятой сукой, без которой я не могу существовать! С той, о которой совершенно не могу забыть. Которую не могу превратить в очередную свою шлюху. Шлюху, которых поменял за это время даже больше, чем за последние несколько лет.

Как же больно! Блядь! Прошло уже три недели, а мне всё ещё больно! И всё зря! Всё даром! Что бы я ни делал! Что бы не принимал и как бы сильно не изводил себя, а мне до сих пор всё так же паршиво и горько, как в самый первый день!

«Но нет… — начинает смеяться мой внутренний психопат. — Сейчас стало хуже! Намного хуже! И если прежде боль напоминала огромные языки пламени, то сейчас это куда скорее раскалённые угли под изуродованной кожей…»

— Ну, пожалуйста… — снова подползает ко мне заказанная девка, хватаясь за джинсы. — Я сделаю все, что ты захочешь, только помоги мне кончить… — скулит и опускается к босым ногам, начиная облизывать пальцы.

Я всегда предпочитал вызывать любительниц удушья. Они кайфуют, когда их душат, а я кайфую, когда душу. Но сейчас… Происходящее показалось мне таким отвратительным, грязным и мерзким, что наполненный алкоголем желудок начинает выворачивать наизнанку. И я понимаю, что ещё немного и меня вывернет прямо на ползающую у ног девку.

— Пошла вон! — приказываю, готовясь схватить её за волосы и выволочить прочь из комнаты. — Живо!

Озадаченная, она начинает отползать к дверям под моим пристальным взглядом. Подтягивает лежащее на полу платье и скрывается за дверью, оставляя меня один на один со своей тошнотой.

И стоит ей выйти, как я тотчас перегибаюсь через быльце. Алкоголь хлещет фонтаном, растекаясь по дорогому полу большой омерзительной лужей. Тело трясет, пробивая в холодном ознобе, а меня и дальше полощет, выкручивая словно тряпку. Виски сменяется белой пеной, и мне становится смешно.

Я блюю и смеюсь, как ненормальный, потому что даже самому себе уже напоминаю бешеного пса. Тело избавляется от желчи, которой я пропитался до самых костей, и у меня тотчас начинают скрипеть от неё зубы. Живот содрогается в последних спазмах рвоты, и я наконец-то могу встать на ноги. Но делаю это только для того, чтобы снова напиться. Снова наполниться алкоголем и свалиться с ног, проживая очередную паскудную ночь.

— Думаю, тебе уже хватит, — зашла мать, выбивая шпилькой по паркету. — Нужно будет сказать горничной, чтобы прибрала тут все, как только ты закончишь.

— Зачем ты пришла? — кинул на неё недовольный взгляд, опуская на стол практически пустую бутылку.

— Увидела, как твоя потаскушка оставляет квартиру, — неспешно прошлась она вдоль рабочей стены. — Ну надо же, какие интересные у вас побрякушки, — провела пальцем по кожаным фиксаторам, сразу же вытирая руку о своё дорогое платье. — А эта девочка была очень даже ничего. Странно, что на этот раз вы закончили настолько быстро.

— Думаешь, она была красивая? — переспросил, пытаясь оживить в памяти, как именно та выглядела.

Всего пара секунд как заказанная шлюха оставила меня в одиночестве, а я уже и не помню ни её лица, ни цвета волос, ни форму сисек. Всё пусто. Просто какая-то смазанная картинка. Обезличенный манекен — и ничего больше.

— Лучше, чем прошлая, — пожала плечами, подходя к полупрозрачным балдахинам. — Всё-таки в тебе куда больше от Лоренов, чем я думала. Вы с Кристофером даже развлекаетесь одинаково.

— Это не помогает! — цепляюсь в край стола, стискивая зубы до вполне ощутимого вкуса крови. — Ничего не помогает!

У меня внутри начинает работать ракетное сопло. Шумит! Гудит! Обдаёт меня огнём! Разгоняется до скорости звука, и я понимаю, что ещё немного и этот проклятый стол полетит в стену! Потому что я уже и сам не знаю, что сделать, чтобы мне наконец-то стало легче. Потому что уже готов на всё, что угодно, только бы это дикое напряжение прекратило сводить меня с ума!

— Думаю, отец был прав, и мне снова нужно лечь в клинику.

— Даже и не думай об этом, — несмотря на спокойный тон, я сразу же почувствовал раздражение в голосе матери. — Не смей считать себя ненормальным. Ты особенный, Джеймс. Особенный, и то, что с тобой происходит, не более чем уязвлённое самолюбие, — звонкая шпилька напомнила удары метронома. Она шла ко мне, превращая свой голос в тихий навязчивый шепот, которому было невозможно противостоять. Отчеканивала каждое слово, превращая его в невидимый приказ. Мантру, заклинающую меня, словно злого духа. — Но это пройдёт. Как только ты вернёшь себе эту проклятую девчонку, твоя боль утихнет. Всё закончится, и ты снова станешь прежним. Обещаю тебе, Джеймс, — уткнулась губами мне в плечо, говоря так мягко и монотонно, словно этот секрет принадлежит лишь нам двоим, и больше никому… — Скоро мы покончим с Николасом, и уже больше никто не сможет стоять у тебя на пути, Ты станешь единственным Прайдом. И всё, чем когда-либо владел твой отец, станет только твоим, ничьим больше.

* * *

— Привет, красавица, — поцеловал я Эллисон и сразу же прошел в гостиную.

Просторная квартирка была обставлена в стиле контемпорари. Светло-серые стены завешаны картинами и зеркалами. Коричневая мебель, живые цветы, много дерева и безделушек, которые так сильно нравятся женщинам. В любом случае очень комфортно, компактно и без лишней мебели.

— Как Сара?

— Отдыхает, — с коротким хвостиком, в светлых брюках и просторной кофте, она снова напомнила мне старого доброго психотерапевта, к которому я когда-то приходил на приём.

— А как насчёт общего состояния? — присел на край дивана, наблюдая за тем, как мягко Эллис вышагивает по длинному ворсу.

Как всегда непринуждённая и спокойная, она прикусывала губы, хотя я и без лишних слов прекрасно понимал, о чём именно она сейчас думает. «Паршиво выглядишь», — завопил её изумрудный взгляд, стоило открыть дверь квартиры. И хорошо, что на этот раз она сумела сдержать себя, потому что с каждым разом эти проклятые слова начинали доводить меня до настоящего бешенства!

— Скучает по своему мужу, а в остальном нормально, — подошла ближе и потёрла меня по плечам, как будто пытаясь согреть. — Ты похудел. Как питаешься? Как спишь?

— Нормально, — мне не хотелось ругаться с Эллис, тем более зная, что она всего лишь пытается быть милой.

— Голоден? Если хочешь, то я могу сделать тебе сэндвич.

— Сделай, а я пока навещу Сару, — погладил её по предплечью и, откачнувшись от дивана, направился в спальню.

Окна были зашторены, из-за чего в комнате стоял полумрак. Лёгкий сумрак, разбавленный медными переливами, который она любит даже больше, чем солнечный свет. Немного мрачно, но достаточно уютно.

Присев на край кровати около хрупкого силуэта, я взглянул в её спящее лицо. Когда Сара не нервничала и не суетилась, то казалась такой же милой, как и Даяна. И пусть они и не были похожи, и всё же что-то невидимое и еле уловимое объединяло этих женщин, заставляя понять, что они куда ближе друг другу, чем кажется на первый взгляд.

Сара была моложе моей матери. Гораздо моложе. Но, несмотря на это, и её лицо, и руки были покрыты паутиной вполне заметных морщинок. Эллисон объясняла, что это связано с её нестабильным психическим состоянием. Что люди с подобными проблемами всегда стареют гораздо быстрее, чем все прочие. И именно поэтому я старался сделать так, чтобы её пребывание в этом месте проходило как можно спокойней.

Сейчас Сара была моим самым большим и самым ценным сокровищем. Самой последней ниточкой, соединяющей меня с Даяной, и последней преградой, отделяющей от полного самоуничтожения.

И я прекрасно понимал, что стоит мне лишиться её, как всё тут же затрещит по швам. Мои иллюзии и самообман лопнут, впиваясь в глаза розовыми осколками. И это станет тем, что раз и навсегда разведёт нас с Даяной по разным полюсам мира. Отрежет меня от неё, словно паразита, который совершенно не способен существовать вне её тела. Не способен без неё ни есть, ни спать, ни дышать…

— Джеймс… — появилась Эллисон, подзывая меня взмахом руки.

Оставив Сару, я вышел в гостиную, следуя за ней в светлую кухню.

— Приятного аппетита, — протянула мне чашку травяного чая.

— Спасибо, куколка.

— Сегодня ты добирался дольше обычного, — заговорила Эллис, наблюдая за мной, как за подопытным кроликом.

— Сама знаешь, что я не могу ехать сюда, не соблюдая необходимых мер безопасности, — впился зубами в двухэтажный сэндвич. Что-что, а Эллис всегда норовилась накормить меня, умудряясь уместить между двумя несчастными кусками хлеба всё, что только находила у себя в холодильнике. — Отец снова в городе, так что нужно быть полным идиотом, чтобы не понимать, что за мной ведётся слежка. Вот я и петлял от его охотничьих собак, словно герой второсортного боевика. Сначала пришлось сменить авто на парковке Прайд Индастриал Фармасьютик. Потом оставить своё авто на парковке около торгового центра, а уже оттуда потрястись в заполненном вагоне метро.