Как только мы добираемся до дороги, нас мгновенно встречают медбратья во главе с Эриком Рикманом. Его перемещают в карету скорой помощи и сразу же ставят капельницы, подключая к необходимому медицинскому оборудованию.

— Не переживай Прайд, — светит он фонариком в его глаза, сразу же после того как один из помощников протирает ему лицо избавляясь от крови. — Сейчас мы прибудем и заштопаем вас по высшему разряду.

— Сначала операция… — бухтит Николас вялым голосом из-под кислородной маски. — А уже потом…

— Не сходи с ума! — наклоняюсь к нему, чтобы заглянуть в закатывающиеся глаза. — Ты сейчас не в том состоянии чтобы быть донором!

— Пообещай мне Эрик… — отключается Николас, балансируя на последней ниточке между сном и явью.

— Хорошо, — игнорируют эти двое все, что я говорю. — Не бойся Прайд, я сделаю всё, что в моих силах.

— Вы что готовы зарезать его? — смотрю на пожилого врача, теряя дар речи. — Готовы уложить на операционный стол в таком состоянии?

— Я делаю это, потому что он сам этого хочет, — сверлит меня Рикман блеклыми глазами сквозь линзы тонких очков. — Потому что его ребёнок умирает. И он как любой родитель готов рискнуть ради него всем, что у есть.

Его холодный тон и осуждающий взгляд вырываю из меня остатки храбрости. И всё что мне сейчас остаётся держать Ника за руку, пока мы мчим до госпиталя.

Что не говори, но люди Рикмана работают как настоящие роботы. Чисто, быстро и слаженно. К тому моменту, когда мы прибываем на место, Джеймса уже давным-давно подготовили к операции. И всё что остаётся, доставить в операционную его полуживого отца.

— Вас тоже необходимо осмотреть, — подходит ко мне приятная женщина в халате, когда за каталкой Николасом закрываются двери, я снова оказываюсь один на один с заплаканной Меган.

— Не нужно, — мотаю головой и поспешно вытираю бегущие по щекам слёзы. — Со мной всё хорошо.

И только сейчас начинаю понимать, что выгляжу как жертва авиакатастрофы. Блуза разорвана. Волосы спутаны. А руки и вся моя одежда перепачканы в кровь и грязь.

— Тогда давайте я проведу вас в душевую и дам свою запасную одежду, — спокойно говорит мне и придерживает за спину, поворачивая в нужную сторону.

Меня качает из стороны в сторону. Вокруг так светло, что глаза режет от яркого света, а я, почему-то с каждой следующей минутой всё больше и больше погружаюсь в темноту.

Плевать на всё что говорил Рикман! Плевать на его уверения в том, что всё закончится хорошо! Сейчас мне настолько больно, что я хочу отключить себя от этого мира!

Вырвать душу из тела, чтобы больше ни слышать, ни думать и ни чувствовать всю эту бесконечную боль!

— Позвольте, я сделаю вам укол Верседа, — понимающе смотрит на меня молодая женщина и достаёт подготовленный шприц, когда мы уже сидим в душевой. — Сейчас вам не повредит немного успокаивающего.

Я утвердительно мычу и, даже сама не понимаю, на самом ли деле качаю головой или мне всего лишь так кажется. Длинная игла входит мне в плечо. Я чувствую давление. Чувствую, как жидкость наполняют мою мышцу тугим комком, но не могу ощутить ни единого оттенка боли…

Кажется, что тело атрофировалось и больше не способно на то, что бы воспринимать физическую боль. Боль в которой бы я могла спастись от того чудовищного чувства безысходности и отчаяния…

— Ну вот и всё, теперь можете идти в душ, а я пока что подготовлю для вас все необходимые вещи. И можете ничего не бояться. До тех пор пока вы здесь никто другой зайти не сможет, — улыбается доктор и поднимается для того чтобы взять свежее полотенце.

Прохожу в душ и словно сумасшедшая избавляюсь от всей своей одежды. Включаю воду и ловлю её ртом. Смотрю на голубую плитку, наблюдая за тем как чистая вода начинает приобретать красноватый оттенок. Как тонкие струйки становятся противного бурого цвета, смывая с моего тела кровь и грязь…

Ощущение такое будто бы вхожу в странное подобие транса. Всё как в тумане. Как в каком-то неразборчивом сне, из которого невозможно вырваться.

Бьюсь лбом о стену и утопаю накрывшем с головой омуте… В нём так тепло и хорошо… Так спокойно и уютно… Что впервые за последние сутки мне не на самом деле не хочется наложить на себя руки. Не хочется, ни засунуть голову в петлю, ни застрелиться…

Но я всё равно должна очнуться! Всё равно должна прийти в себя и вернуться к тем самым дверям, за которыми оперируют Николаса!

Начинаю царапать себя короткими ногтями. Раздираю онемевшую кожу до жгучей красноты и только благодаря этому наконец-то возвращаюсь в реальность из этого сонного оцепенения.

Немое пространство начинает наполняться звуками бегущей воды. Шумом, с которым мелкие капли разбиваются о влажную плитку.

Мне необходимо около десяти минут, чтобы помыть голову и избавиться от остатков грязи. Чтобы вытереться, просушить волосы больничным полотенцем и переодеться в мягкий спортивный костюм.

Когда я подхожу к закрытым дверям операционной, на соседней от Меган банкетке стоит стаканчик с кофе из Старбакс. Точно такой же, как и в её дрожащих руках.

— Рикман ещё не появлялся? — беру горячий напиток и присаживаюсь напротив неё.

— Нет, — слегка хрипит, проговаривая пересохшими губами. — Но он обещал, что за них взялись самые лучшие хирурги, которые только есть.

— Я, конечно, понимаю что ты ненавидишь Ника, и что тебе глубоко наплевать на то что с ним случится, — смотрю на неё бесчувственным взглядом, готовая разорвать на мелкие кусочки. — Но ты даже представить себе не можешь через что он прошел, прежде чем лечь на операционный стол ради Джеймса. Поэтому имей совесть хотя бы сейчас помолиться за него от чистого сердца.

— Думаешь, я этого не понимаю? — продолжает смотреть на крышку своего кофейного стаканчика. — Всё меняется, когда в твою жизнь врывается горе. Настоящее… Безжалостное и беспощадное… И когда это происходит вся твоя жизнь переворачивается с ног на голову. Ты уже не можешь ни чувствовать, ни смотреть на происходящее как раньше. Не можешь быть прежней собой…

— Прошу прощения, — подошел Алекс, и я тут же подпрыгнула, кидаясь к нему в объятия. Казалось если кто и способен меня понять, то только он — человек, чей отец балансирует между жизнью и смертью. — Что с ними?

— Хирурги делают все, что в их силах, — поворачивается к нам Меган, и я вжимаюсь в Кросса пытаясь спрятать его от её гнева. — Спасибо что так быстро сработал, — благодарит и вытирает нос трясущимися руками. — Если бы не ты…

— Спасибо что позвонили, — холодно ответил и повёл меня к банкетке*.

Час за часом утекали от нас словно вода, и всё что мне оставалось — лежать на коленях Алекса в ожидании результатов операции. И только к семи утрам, спустя девять бесконечных и мучительно долгих часов, из этих проклятых белых дверей появился уставший хирург в компании главврача и владельца клиники.

— Эрик, — шепчет загробным голосом измученная Меган и снова начинает глотать наворачивающиеся слёзы. — Как они?…

— Самое страшное позади, — улыбаются нам мужчины. — Операция прошла успешно. Вашего сына направляют в послеоперационное отделение. Что же до Николаса, то сейчас ему необходимо провести полное обследование и сканирование тела после полученных побоев и можно будет отправлять его следом за Джеймсом.

Кажется, я начала смеяться и плакать. Кажется, практически потеряла равновесие и смогла увидеть всё в цвете, ведь то облегчение, которое я испытала, можно сравнить только с тем, как душа оставляет тело и возносится прямо к небесам!


_______________________________________________________________________________________

*Банкетка — мягкая скамья

ДАЯНА 2

— Привет любимый, — шепчу, склонившись над Ником, когда его длинные ресницы слегка подрагивают, и он наконец-то открывает свои удивительные серебряные глаза.

Я глажу его по чёрным волосам и прикусываю нижнюю губу, чтобы снова не разреветься от счастья. На его отёкшем лице около двенадцати швов и огромные фиолетовые синяки. Но, даже не смотря на это, мой большой и сильный мужчина всё равно выглядит невероятно мужественным и привлекательным.

Любовь переполняет моё сердце превращая его в пылающий уголёк. Она греет меня изнутри. Делает полноценней. Уверенней. Лучше. Дополняет и завершает. И это чувство уже невозможно заглушить ни страхом, ни болью, ни ненавистью!

— Ты справился, — киваю ему и продолжаю зарываться пальцами в густые волосы. — Спас всех кого хотел.

— Джеймс жив? — прокашлялся Ник, и я сразу же бросилась за медицинской бутылкой с водой.

— Жив, — помогаю ему приподняться, придерживая под лопатками ровно до тех пор, пока он продолжает пить. — И всё только благодаря тебе. Врачи говорят, что уже через неделю его отправят домой, ну а тебе… — целую его в губы, скольжу по ним языком и чувствую у себя во рту отголоски пролитой крови. — Придётся полежать здесь гораздо дольше…

— Боже, малышка, — сходятся его брови на перебитой переносице, когда он начинает улыбаться. — Неужели ты здесь всю ночь проторчала?

— Не хотела оставлять тебя одного, — беру его за руку и ложусь щекой в широкую ладонь. — Тем более что со мной всё это время был Алекс.

— А сейчас? Он ещё здесь? — болезненно выдыхает Николас, пытаясь присесть в кровати. — Я бы хотел его поблагодарить.

— Отошел за кофе и сэндвичами. Слушай, Ник, — целую его в подушечку под большим пальцем и смотрю прямо в глаза, — это ведь правда что он твой сын, да?

Прайд смотрит на меня долгим, испытывающим взглядом и ни один нерв и ни одна мышца на его лице не дергается, когда он наконец-то даёт мне ответ:

— Да. Он мой сын. Но я не могу ввести его в подобный статус. Не могу ввести в свой дом и в свою семью. Не могу позволить, чтобы мои недоброжелатели использовали его в своих целях. И именно поэтому, чем меньше людей в курсе нашей с ним связи, тем проще ему будет жить на этом свете.