— Да ничего особенного. Я, когда этого орнитолога искал, разговорился по телефону с его бабусей. Она давно в маразме, но на фамилию ограбленного ювелира среагировала: сказала, что не видела этого хорька вонючего много лет и не хочет видеть еще столько же. А еще лучше, если его черти сожрут. Да, так и прошипела, а потом и на меня окрысилась и трубку бросила!

— Да ты что?!

— Внучек-то ее этого ювелира лично и не знает. Отнес ему колье в починку только потому, что эта мастерская ближе всего к его дому, а по городу мотаться ему было некогда, сам понимаешь — бумаги, оформление…

— И давно у колье замок сломан?

— Да говорю же: замок сломался три дня назад — орнитолог примерял его невесте на шею, и оно запуталось у нее в волосах.

Девица волосы освобождала — из колье камушек и вывалился, она его поднимать дернулась — колье-то жених держал, вот замочек от рывка у него в руках и сломался.

— Хочешь сказать, что это все он тебе за три минуты разговора выложил? — Рене все больше веселился.

— Ну… я ему несколько раз перезванивал — уточнял на всякий случай, не то ты, зануда, будешь меня гонять к нему двадцать раз, — забухтел Франсуа.

— Цены тебе нет, лентяю! — радостно воскликнул инспектор. — Давай выкладывай остальное в подробности.

— Осталась ерунда всякая… Оказывается, колье — раритет только наполовину.

— Как это?

— У них в семье лет десять назад были денежные затруднения. И его бабка, тогда еще без маразма, пыталась продать гарнитур — в паре с колье был еще гребень, с такими же камушками в такой же серебряной оправе. Так вот, когда она попыталась все это продать, выяснилось, что только оправа старинная, а камушки всего лишь современные дешевые стекляшки. Купили у нее тогда, и то с трудом, только гребень. Он был черепаховый, в серебре — вроде как поценнее.

— Черепаховый? — Рене вдруг напрягся. Рядом, за соседним столиком, галдели дети. Их мамаши увлеклись беседой, и предоставленные сами себе малыши резвились вовсю.

Однако было не настолько шумно, чтобы напрягать слух и перегибаться к собеседнику через стол.

«Вот она, усталость, уже и глохнет бедолага», — грустно подумал Франсуа.

— Говорю же — че-ре-па-ховый! — проорал он.

— Да не ори ты, псих, — поморщился Рене. — А что за подробности?

— Представляешь, — усмехнулся Превен, — орнитолог говорит, что бабка в маразме уж лет десять, а тронулась она от жадности. Он тогда мальчишкой был, но помнит, что она продала этот гребень парню-подмастерью в ювелирной лавке, денег, за него получила немного, но они их тогда очень выручили. А потом дела пошли на лад, бабке жить бы да радоваться, но она от соседей узнала, что тот парень продал ее гребень какому-то заезжему богатею и такой куш отхватил, что смог то ли собственную мастерскую открыть, то ли хозяйскую выкупить… А еще она узнала, что богач хотел весь комплект купить, то есть вместе с ее колье. Причем не торгуясь — был здесь проездом и очень спешил. А парнишка-подмастерье в то время, когда богатей здесь был, действительно приходил к ней и предлагал купить колье, но денег давал мало, так что она ему отказала. А потом богатей уехал, а на парня жаловаться некому — все чисто и по закону.

— Вот это да! — выдохнул Рене.

— Мало того. Через несколько лет их пытались ограбить, но неудачно. И тогда бабка колье застраховала — тысяча франков за стеклянные камушки, представляешь?! И внуку наказала хранить его, пока не найдется покупатель, который за это барахло даст шестьдесят тысяч франков! Столько, говорят, предлагал тот богатей ювелиру. И она, представляешь, надеялась найти второго такого же придурка!

— Так, может, это их семейная реликвия?

— Может, но только «реликвию» бабка, как рассказал ее внучек, за несколько лет до этой истории купила за пятьдесят франков у какого-то клошара, а гребень — так и вообще за десять — то, что он черепаховый, она не разглядела, а клошар и так остался доволен.

— Вот это да! Черепаховый гребень за десять франков! — изумился Десанж.

— Ага, черепаховый, с бутылочными стеклышками вместо изумрудов, — засмеялся Франсуа.

— Что?! — Десанжа буквально подбросило. — Ты помнишь историю с моим дедом? Когда был украден черепаховый гребень, украшенный изумрудами в серебре? А хозяйка-то тогда убивалась. Сколько жалоб настрочила! Эта стерва все пороги обила, до мэра дошла, чуть деда без пенсии не оставила! И все — из-за бутылочных стеклышек!!! — Рене просто захлебывался от возмущения.

— Старик, да успокойся ты! Почему ты думаешь, что это тот самый гребень? Сколько лет уже прошло. Да и тогда все обошлось. А переживала она потому, что гребень был вековой реликвией, — пытался успокоить друга Франсуа. На них уже начали оглядываться. Даже дети поутихли, а их мамаши отвлеклись от сплетен.

— Пяти, — на полтона ниже, но все еще достаточно громко сказал Рене.

— Что «пяти»? — удивился Франсуа.

— Гребень по протоколу значился пятивековой реликвией.

— Ну вот, я и говорю… Да и камни в нем были настоящие. Брось, не кипятись. Твоему деду эта история, можно сказать, помогла. Таинственность, дед молчал как рыба, честь клиентки не пострадала… Зато теперь он, несмотря на возраст, дорогой детектив для элитарных кругов. Мы с тобой о его доходах только мечтать можем! Чего ты переживаешь? Хозяйка гребня уже умерла, а дочь ее ни к кому никаких претензий не имеет. Ты ведь вчера был у нее в ресторане. Не съели же тебя там.

— Что?! Хозяйка гребня — мать нынешней владелицы ресторана на рю де Нодьер?! — поразился Десанж.

— Ну да, конечно.

— Я… — прошептал вдруг помертвевший Рене. — Мне срочно надо увидеть деда… Созвонимся. -

И, неожиданно вскочив, сорокалетний господин рванул по улице, как мальчишка.

«Вот придурок, хоть бы машину взял», — подумал Франсуа. А услышав, что за соседним столиком обсуждают вероятность гибели Парижа в течение ближайших пятнадцати минут, сокрушенно покачал головой: «Лучшие гибнут первыми, причем от безумия».

25

— И вы больше никогда не встречались с ним? — воскликнула хозяйка.

Натали посмотрела на нее:

— Нет.

— И даже не пробовали о нем что-нибудь разузнать? — Мари была необыкновенно взволнована рассказом. Хотя, возможно, сказывалось выпитое вино… Да и ее собственное волнение по поводу дочери…

— Нет, — улыбнулась Натали. — Я не знаю, где его искать. Я даже не знаю его имени. Я почему-то уверена, что его настоящее имя — другое.

Роберта, взволнованная рассказом не меньше своей подруги, напряженно думала о чем-то, сцепив руки под подбородком. Она явно хотела что-то спросить, но не решалась.

— Я бы так не смогла, — наконец сказала она. — Я бы обязательно придумала что-нибудь.

— Зачем? — засмеялась Натали. — Я вернулась домой, чувствуя себя заново родившейся… И я подумала: может быть, наша встреча во Франкфурте была моим последним сном о нем? Ведь с тех пор он перестал мне сниться… Я успокоилась, занялась работой. Ну а мужчины… они легко входили в мою жизнь, и я всегда так же легко расставалась с ними.

Мари мяла салфетку.

— Господи, и неужели вы не хотели бы увидеть его, ну вот прямо сейчас?

— Наверное, хотела бы, — сказала Натали. — Но ведь это даже хорошо, что наши желания и возможности не всегда совпадают. Да и что бы я ему сказала? Ведь пришлось бы как-то объяснять, что я была совсем не той женщиной, с которой он должен был встретиться. — Натали попросила Поля налить ей еще вина.

Мари почувствовала, как необъяснимая грусть охватывает все ее существо: «Или это сказывается мое одиночество?» Ей вдруг стало нестерпимо жаль себя, своей неустроенности в жизни. «Откуда это? — удивилась она. — У меня свой ресторан. Бизнес идет неплохо, грех жаловаться. Я вполне состоятельная женщина, конечно, не миллионерша, но на обеспеченную старость хватит. Да, старость! Одиночество не так пугает, когда есть надежда на будущее… А одинокая старость — это ужасно. Наверное, пора посмотреть правде в глаза: Мишеля нет и, видимо, уже не будет.

Флер выросла, и скоро я стану помехой в устройстве ее личной жизни. — При воспоминании о дочери Мари поймала себя на том, что тихонько вздыхает. — Господи, это невыносимо.

Вечно несчастная, сокрушенно вздыхающая старая мать, за душой у которой ничего нет. Ничего? Да, ничего: все, что было, — мимолетно. Растаяло без следа, а в душе пустота и… сны. — Мари удивилась своему настроению и даже немного испугалась его. — Но ведь Натали тоже долго снился один и тот же сон, вернее, один и тот же мужчина. И она не боится в этом признаться. Наверное, я тоже смогу рассказать о своем, когда он перестану мне сниться. Но я не хочу, чтобы так произошло. Боже! Что бы я только ни отдала, лишь бы он был здесь или хотя бы оказался реальностью… Так, стоп. Он оказался бы реальностью — и что бы я стала тогда делать? Бросилась ему на шею: ах, ты — мужчина моей мечты?! Старая, никому не нужная кляча! А может быть, это уже климакс? Тогда с женщинами еще и не такие странности происходят. Все это надо прекращать, а не то я кончу клиникой для душевнобольных…»

Мари решительно отпила большой глоток вина и оглянулась в поисках спасения от тоски.

За окнами ресторана стемнело. Люди выходили на улицы, видимо желая лично убедиться в наступлении конца света. Толпы прогуливались, радостными криками приветствуя знакомых, заходя в кафе и ресторанчики.

По всему Парижу гремела музыка, вино лилось рекой.

Несмотря на вывешенное на дверях уведомление о частной вечеринке, в ресторан на рю де Нодьер время от времени заглядывали прохожие, привлеченные видом пустующего зала.

— Может, пустим всех? — спросила Мари. — Жаль, если кулинарные эксперименты Жака останутся неоцененными. И нам будет не так грустно.