Мой поезд в Варшаву уходил на следующее утро. Я с сожалением покинул гостиничный номер, в котором спала моя случайная знакомая, и только через неделю узнал, что портфель с документами, оставленный мною этой женщине, так и не дошел до моих партнеров…

Такая ошибка могла стоить мне жизни. Опасаясь разоблачения, я решил скрыться в Германии, где, как мне представлялось, сделать это тогда было легче всего.

Деньги у меня еще оставались, и я поселился в Берлине на тихой улице со странным названием — улица Кошачьего ручья.


Мишель оторвался от чтения записей. Черт побери! Еще немного, и он выдал бы этому миллионеру с обширным кругом интересов одного из своих немногочисленных друзей. Он в глаза не видел польского мальчишку, но меньше всего хотел, чтобы у того были неприятности. Надо же, увлекся самокопанием, скоро начнет придумывать какие-нибудь трогательные истории про свои детские комплексы. И, как и предсказывал Холл, написал о своих амурных похождениях. Мишель немедленно удалил из компьютера рассказ о портфеле, начав с Анджея и закончив встречей с темпераментной незнакомкой. «Незабываемая ночь», «стоить мне жизни»… Мишель, усмехнувшись, стер и последний кусок. Вот и еще одна попытка стать писателем закончилась неудачей.

Он честно пытался выполнить условия договора, заключенного с чудаковатым стариком. Время от времени он приступал к изложению собственных мыслей, но каждый раз оставался недоволен результатом. Странное условие: написать о себе то, чего раньше не знал.

Однако вознаграждение того стоит, оно в несколько раз превышало плату, которую ему обещали, когда он ехал на виллу Макса Холла в Португалию в качестве «опытного психиатра» — с задачей убедить выжившего из ума старика переписать завещание в пользу дальних родственников. Вместо этого он сам пишет теперь по прихоти своего пациента!

8

Увидев Макса Холла в первый раз, он и вправду поверил, что имеет дело с сумасшедшим. Старик заводил с ним туманные и, как Мишелю тогда казалось, душеспасительные разговоры, а однажды с загадочным видом предложил ему посмотреть самое главное свое сокровище…

Мишель развязал замусоленные от многократного использования тряпичные завязки. В папке лежал тонкий и воздушный, сложенный в несколько раз шелковый женский шарфик.

— Не слишком ли сентиментально? — спросил Мишель, вертя шарфик в руках и не зная, как его теперь сложить, — шарфик не слушался и выскальзывал из рук.

— Вы так думаете? Может быть, вы и правы… Но разве вы не согласны с тем, что никакой роман не передаст и сотой доли того, что бывает в жизни самого обычного человека?

Мишель не знал, что ответить. Старик выжидательно смотрел ему в глаза. Потом пожал плечами, встал из-за стола и прошелся по комнате. Занятный тип… Жизнь оставила на нем суровый отпечаток — грубые ложбины на высоком лбу, поджатые губы с опущенными уголками… Если бы не спортивная фигура, не подтянутые ноги теннисиста, миллионера в Максе Холле можно было бы и проглядеть.

— Знаете, — продолжал он, — меня интересует жизнь моих современников во всех деталях и подробностях, а вот это, — он взял из рук Мишеля шарфик, — и есть такая подробность, можно сказать, улика. Реальность интересует меня в том виде, в каком она всплывает в подсознании, то есть в чистом виде. Вы заметили, как наши чувства материализуются в вещах? Вы помните апельсиновую корку, срезанную ее рукой и лежащую на тарелке, но не помните ее внешности и того, о чем вы тогда беседовали. Классика со всеми своими вздохами под кленами и самоубийствами обманутых девушек малоинтересна нынешнему читателю. Я уже не так молод, чтобы снова окунуться в море жизни. Но древние говорили: «Из двух мудрецов один действует, другой понимает» — я верю, что они были правы. Я бы с удовольствием выслушал пару каких-нибудь занятных историй…

Повисла пауза. Холл не сводил глаз со своего гостя.

— Вот, например, вы, — продолжил он. — Не могли бы вы рассказать мне, — он пошевелил в воздухе пальцами, — что-нибудь из своей жизни?

Нелепость происходящего рассмешила Мишеля.

— Помилуйте, с какой стати? Я не поп-звезда и не принадлежу к особам королевской крови. Вряд ли что-либо в моей жизни может заинтересовать вас. Да и, честно говоря, я просто не люблю рассказывать о себе.

Старик ничуть не смутился и не обиделся. Наоборот, он как будто ждал этого момента:

— А я вам заплачу! Вам ведь нужны деньги?

— Оставьте, мистер Холл.

— Нет, нет, я серьезно, вы даже не можете себе представить, насколько серьезно. — Его голос приобрел жесткое, почти металлическое звучание.

— Не разыгрывайте из себя Мефистофеля, мистер Холл. Это вам не клипу. — Мишель попытался отшутиться.

— Вы так считаете?

Старик подошел к одному из шкафов, плотная стена которых опоясывала круглый библиотечный зал. Похоже, библиотека располагалась в одной из башен виллы — Мишель пожалел, что еще не успел внимательно рассмотреть виллу Макса Холла, больше напоминавшую старинный замок.

Сейчас он ощутил себя блохой внутри огромного старого книжного шкафа. Щелями в стенах шкафа выглядели три вытянутых вверх сводчатых окна. Стекла в них были выложены мозаикой в металлической оправе, такого же готического рисунка, что и верхние дверцы шкафов. Внизу шкафы состояли из выдвижных ящиков всех размеров. Надписей на них не было. Лишь над зевом камина полукругом шла арабская вязь. Она навела Мишеля на мысль о позднем происхождении если не всего содержимого зала, то хотя бы нижних частей шкафов. «Вряд ли предки, любившие основательность и массивность во всем, стали бы делать такие маленькие ящички в шкафах. Да и не любили средневековые португальцы арабов. Хотя кто его знает? — Мишеля так и подмывало спросить владельца этого мрачного великолепия, все ли тысячи томов на полках он осилил. — Ведь ни одной современной книжки, как же он древние каракули-то разбирает? Или это бутафория? Но видно, что на всех стеклах разные слои пыли, и стоят книги в живом порядке. А может, у миллионера есть специальный человек, который создает видимость пользования библиотекой? Хотя перед кем ему красоваться?»

Пока Мишель крутил головой по сторонам, Макс Холл выдвинул один из безымянных ящиков. Склонившись над ним, он извлек объемистую папку и вытащил из папки лист.

— Вам знакомо это? — он протянул лист собеседнику. Мишель подошел к старику и взглянул. Это была репродукция с его портрета, написанного в Амстердаме!

Как она могла попасть к нему? Случайно? Но разве не был случайным его приезд к Максу Холлу? Что ж, у него была репродукция, Мишель приехал, и старик его узнал. Пожалуй, ничего особенно необычного в этом нет.

— У меня есть и оригинал, — многозначительно заметил старик. Кисть его руки шелохнулась на столе и солнечные зайчики зарезвились в брильянтах запонки на манжете скромной рубашки.

В сложившейся ситуации замечание Макса Холла прозвучало весьма двусмысленно.

— Ну и как вы находите оригинал? — спросил Мишель, имея в виду себя самого.

— Оригинал вашего портрета хранится у меня в надежном месте. Ваше положение, увы, куда как менее надежно. Вы полностью у меня в руках. Надо ли говорить, что я знаю о вас гораздо больше, чем вы можете предположить?

Мишель не очень-то верил старику. Ему просто скучно, подумал он и решил подыграть:

— Что же, в таком случае, вы хотите от меня, мистер Холл?

— Я уже сказал. Вы рассказываете мне во всех подробностях вашу историю, я плачу вам гонорар. Будем считать, что я покупаю у вас сюжет.

— Что же я могу рассказать вам интересного? Какой одеколон или какой цвет галстука я предпочитаю?

Макс Холл прервал его:

— Вы, кажется, не поняли, что я действительно многое знаю о вас… Позвольте, я покажу вам еще кое-что — Он сделал приглашающий жест к дальнему стеллажу. — Вы не поможете мне достать вон тот ящик, с треугольником на передней стенке, второй сверху?

Мишель встал на раскладную лестницу и достал ящик.

— А теперь откройте. — В ящике было две коробки. — Вот эту, поменьше, будьте добры достать. Не хотите ли взглянуть, что там?

Открыв коробку, Мишель увидел какую-то белую ткань. Он не задумываясь развернул ее. Весело, как старому приятелю, ему подмигнули изумрудики на панцире маленькой черепашки. Мишель внимательно вгляделся в рисунок гребня. Тогда, много лет назад он не разглядывал его под лупой, но сомнений не возникало: это он. Нигде ни до, ни после Мишель не встречал подобной штучки. Он отвел ладонь с гребнем подальше от глаз: да, конечно. Гребень и тогда лучше смотрелся на расстоянии, чем вблизи, — его явно делал начинающий мастер. Но идея была выше всяких похвал: по выпуклой черепаховой пластинке, как по океанскому, отполированному волнами островку, ползла маленькая серебряная черепаха.

В панцирь ее замысловатым узором были вставлены крошечные изумруды; лапки и головку, а также водоросли по берегам островка представляли перламутровые и малахитовые пластинки. Мишель покрутил гребень в руках и так и эдак:

— Что это? — спросил он, начиная раздражаться. — Зачем вам это барахло? Или, может быть, эта вещь помогает вам справляться с вашими мужскими проблемами?

— Милый мой, — усмехнулся старик, который совершенно не обиделся на такую дерзость, — да вы поверните заколку другой стороной. Может быть, тогда она напомнит вам некоторые события?

Мишель повернул заколку и увидел выгравированную серебром по черепаховой роговице надпись: «Внученька, эта черепаха принесет тебе удачу и счастье в любви на долгие годы». Он рассвирепел, не зная, ударить этого мерзавца или просто развернуться и немедленно уйти… Но он не сделал ни того ни другого.

— Сколько вы готовы заплатить мне? — спросил Мишель, изо всех сил стараясь придать своему голосу равнодушный тон.