Старик улыбнулся:

— Полагаю, сумма вас устроит.

— Но позвольте спросить, — продолжал Мишель, — что произойдет, если я все-таки откажусь от вашего… предложения?

Вы запрете меня в подвале? Или позвоните в полицию?

Вопрос остался без ответа. Улыбнувшись, американец произнес:

— У меня мало времени, поэтому я могу дать вам на размышления, — он посмотрел на часы, — ровно сутки. Завтра утром я жду вас здесь же с ответом. Надеюсь, этого времени достаточно, чтобы вы могли хорошо обдумать мое предложение и свое… положение.

Макс Холл встал, церемонно поклонился и вышел из библиотеки, прикрыв за собой массивную дубовую дверь. Она даже не скрипнула — мышеловка сработала идеально. Мишелю захотелось проснуться.

Вернувшись к себе, он завалился на диван и задумался. Конечно, в его жизни случалось много неожиданных поворотов и событий — было над чем поломать голову, чтобы потом подать это как сюжет старику.

«Например, я мог бы рассказать ему о той девушке, с которой познакомился в Берлине. У нее редкое для француженки имя — Роберта. Она иногда снилась мне… — Разговоры со стариком заставили его заняться собственным психоанализом. — Я чувствую вину перед Мари. Здесь, в доме Макса Холла, я несколько раз давал себе слово, что позвоню ей, а заработав у старика денег, непременно поеду в Париж».

Он представил себе, как входит в ресторан, садится за тот самый столик, открывается стеклянная дверь и появляется Мари…

Размышляя подобным образом, Мишель неожиданно для себя заснул.

Ему снилась стеклянная дверь ресторана. Вот она открывается, но вместо Мари в зал входит Роберта. Мишель встает ей навстречу. Ждет, когда она подойдет к нему… Она подходит и холодными кончиками пальцев прикасается к его шее. Она начинает раздевать его прямо посреди ярко освещенного зала, откуда-то набегают люди с фотоаппаратами… Он знает, что сейчас должна прийти Мари. Мишель поднимает Роберту на руки и хочет куда-то унести ее. Только куда? Его тело дрожит…

Он проснулся в холодном поту и сразу вспомнил о предложении старика.

9

— Я знал, что вы согласитесь, — сказал Макс Холл.

Теперь на нем был легкий серый пуловер, украшенный лишь миниатюрной, серебряной монограммой. Она раздражала Мишеля своим изяществом.

— Давайте выйдем на воздух, — сказал старик, — здесь сегодня душновато.

По широким мраморным ступеням они спустились к фонтану, и старик сел на скамейку, жестом приглашая спутника последовать его примеру. Скамейка выглядела ровесницей фонтана — уже заметно пострадавшего от времени, но все еще вычурного средневекового великолепия. «Хоть бы трещины заделали — на цементе экономят, что ли?» — удивился Мишель и сел рядом с миллионером.

Некоторое время они молча смотрели на яркую радугу, стоящую в брызгах воды.

— Позвольте, дорогой Мишель, не объяснять вам сейчас моего столь навязчивого интереса к вашей персоне, — начал Макс Холл.

— Но, — возразил Мишель, — не понимая причин вашего интереса, я вряд ли смогу рассказать о своей персоне именно то, что вас интересует.

Старик улыбнулся.

— Меня интересует все. Вы деталь моей жизни, и поэтому — в некотором роде моя собственность. — Старческая хрипотца в его голосе была, пожалуй, даже приятна. — Меня интересует все, — медленно повторил старик, не отрывая глаз от разлетавшихся пылью водяных струй. — Вся ваша жизнь, некоторые детали которой я храню в материализованном виде. Например, у меня есть одна серебряная ложка, — на этих словах он повернулся к Мишелю, — если вы помните… Впрочем, всему свое время, — оборвал он себя. — Считайте меня сумасшедшим, если хотите.

Как вам удобно. Когда выполните мои условия, кроме денег я отдам вам весь этот хлам, все ваши душевные фитюльки.

— Но что же я все-таки должен делать? — не выдержал Мишель.

— Вы напишете мне о любви.

— Послушайте, но у меня не было ничего такого, над чем можно… пускать слюни, — грубо парировал Мишель.

— Я уже сказал, — терпеливо повторил старик, — что буду платить за все, что вы мне напишете. Однако я уверен, вы все равно напишете о любви. Единственное условие: все истории должны быть не выдуманными, а подлинными. Реальными историями, когда-либо произошедшими с вами. Но при том — и это главный пункт — важно, чтобы написанное вами стало откровением для вас самого.

Поверьте, у меня много возможностей проверить, правду ли вы напишете. А что касается суммы гонорара… Думаю, этих денег вам хватит, чтобы забыть о фиаско на поприще психиатрии. Впрочем, цифру я хотел бы услышать от вас.

Мишель назвал цифру, которая, как он посчитал, смутит даже миллиардера. Старик спокойно кивнул.

— Аванс вы можете получить уже сегодня. Кроме того, я более не задерживаю вас в своем доме. Вы можете ехать куда хотите. Я не ограничиваю вас в сроках окончания работы, но каждые два месяца хотел бы получать от вас по истории.

Вашей, — он опять подчеркнул это слово, — любовной истории, описанной во всех подробностях, включая самые, на ваш взгляд, незначительные.

Мишель собирался покинуть Макса Холла этим же вечером. Но, как выяснилось, автобус, которым можно было отсюда выбраться, накануне сломался, и ему пришлось провести на вилле еще одну ночь.

10

Всю ночь перед моим отъездом лил дождь. Я плохо спал и часто просыпался. А потом мне приснилась Роберта, выходящая из фонтана. Я опять проснулся и стал думать о ней. Я мало знал о ее жизни, почти ничего, кроме того, что она была профессиональным фотографом.

К тому времени, когда я ее встретил, я уже три месяца жил в Берлине и прилагал серьезные усилия к розыску Ромарио, который еще в Амстердаме хвастал своим знакомством с представителями западногерманской финансовой элиты. Вообще, Берлин действовал на меня успокаивающе. Здесь можно остаться надолго: город слишком большой и разнородный. Уйма свободного времени, небольшая квартира в Кройцберге, пиво, ежевечерние прогулки на велосипеде… Мне нравилась привычка местных жителей обдумывать каждую мелочь и никуда не тopoпиться.

Как-то утром я сел на велосипед и отправился выпить кофе в каком-нибудь новом тихом местечке. Через полчаса я остановился под мостом, пристегнув велосипед рядом с маленькой незаметной дверью. Добродушный хозяин-курд встретил меня радостной улыбкой, видно, посетителей у него было немного. Заказав яблочный пирог со взбитыми сливками, я устроился на высоком табурете у стойки. Хозяин принес свежие газеты. На глаза мне попалась реклама международной фотовыставки, проходившей тогда в Берлине. «Поеду туда», — подумал я, допивая кофе.

Я бродил по лабиринтам огромной выставки и думал, что хороший фотограф обязательно должен быть хорошим психологом. Ведь это непросто — вырвать из чужой жизни важное мгновение, обменяв его на мгновение жизни собственной… Войти внутрь мыслительного процесса, запечатлеть полную неопределенность душевного движения…

Прошло уже больше часа, а я, наверное, не осмотрел еще и четверти экспозиции. Почувствовав некоторое утомление — впечатлений было слишком много, я направился к выходу. То ли по недосмотру администрации, то ли из-за чьей-то шутки, но указательные стрелки с надписью «выход» завели меня в маленький коридорчик, стены которого представляли собой два стенда. Коридорчик заканчивался большим окном.

За окном разворачивалась картина стройки. Почти с детским любопытством я наблюдал, как над котлованами раскинули свои руки гигантские краны, а десятки тяжелых грузовиков синхронно передвигаются по стройплощадке, исполняя чудовищный в своей механической красоте танец. Люди с такого расстояния были почти неразличимы… И тут я спиной почувствовал чей-то взгляд. Оглянувшись, я никого не увидел, коридорчик был по-прежнему пуст.

Тогда я стал разглядывать фотографии на стенде. И остолбенел: с небольшого снимка на меня смотрел Ромарио! Его удивленный и недоумевающий взгляд уперся прямо в меня. За его спиной разворачивался странный пейзаж: большие желтые пологие холмы, покрытые густым красным лесом. Рядом с Ромарио на земле лежало огромное деревянное колесо, непонятно для чего предназначавшееся, поросшее местами мхом. Прямо в центре колеса рос гриб, шляпка которого напоминала по форме летающую тарелку.

Сначала я предположил, что на снимке запечатлен человек, очень похожий на Ромарио, но сомнения мои быстро исчезли: его пухлые капризные губы, сетка морщинок у глаз в виде зигзага, а главное — родимое пятно на подбородке! На табличке под снимком я прочел название «Остановка в стране желтых холмов».

Я записал фамилию фотографа — снимок был сделан женщиной — и поспешил в дирекцию выставки.

Мне дали номер отеля, где остановились участники, и весь вечер я не отходил от телефона, слушая длинные гудки.

Ее звали Роберта Дюко. Из каталога выставки следовало, что она работает фотокорреспондентом в «Нью-Йорк таймс».

Набрав ее номер, наверное, уже в сотый раз, я наконец-то услышал в трубке щелчок.

У нее оказался низкий, чуть хрипловатый голос. Она сразу согласилась встретиться со мной завтра.

Остаток дня я ломал голову, как объяснить ей свой интерес к снимку. Ничего не придумав, решил рассказать все как есть, не вдаваясь, разумеется, в подробности…

В ответственные минуты моей жизни мне всегда хочется что-нибудь кардинально изменить в своей внешности. Я купил себе новую куртку ярко-красного цвета. Подумав и посчитав деньги, я осуществил свою давнюю мечту — купил новый велосипед, из таких, на которых выделывают разные выкрутасы отчаянные ребята. Для завершения имиджа я оставил три сотни марок в парикмахерской.