Она оказалась достаточно самоуверенной француженкой с черными вьющимися волосами и вполне французской фигурой. Выглядела она очень молодо. У нее была привычка удивленно поднимать брови и при этом жадно затягиваться сигаретой. Курила она, кстати, что-то, по моим представлениям, непотребное.

Я, надо признать, вел себя как полный идиот. Я не мог выбрать, с какой интонацией мне говорить и как себя вести. Мало того, я ощущал себя одновременно несколькими разными людьми. Моя новая внешность тоже мешала мне. Мне казалось, что француженка видит все ее несоответствие тем ощущениям, которое я испытывал.

У меня были с собой репродукции ее фотографий, приобретенные в дирекции фотовыставки. «Видите ли, мадам, на этом снимке среди грибов, в стране холмов и доселе невиданных мной колес, вы запечатлели моего сердечного друга, следы которого я потерял много лет назад и уже отчаялся отыскать вновь», — забормотал я. Француженка не отрывала взгляд от моего лица. Ее глаза ужасно нравились мне. Они были сильные, волевые и в то же время чуточку безумные… Глядя в них, я почти лишился дара речи.

Я ругал себя на чем свет стоит: это же надо было так вырядиться! Да еще сказать про Ромарио, что он мой «сердечный друг». Теперь она наверняка думает, что я голубой.

Она мне дала свою визитку. Когда она доставала из внутреннего кармана куртки, я заметил, что свитер у нее под курткой надет на левую сторону. Белый свитер крупной вязки, на внутренней стороне которого, бывшей теперь наружной, почему-то имелись следы губной помады. Она, конечно, не знала про свитер и помаду, но если бы и знала, подумал я, ей скорей всего наплевать на это…

И на то, как я к этому отношусь. Ее глаза смеялись.

— Рада была бы помочь вам, но, боюсь, это не так просто сделать. Вашего «сердечного друга», — она не удержалась и слегка выделила эти слова, — я не знаю. И даже не могу вспомнить сейчас, где сняла его. Мой архив хранится в Париже. Если вы оставите мне свой адрес, я по приезде в Париж сообщу вам все, что выяснится о снимке.

Сказав это, Роберта полезла в сумку за новой пачкой сигарет. Все-таки она чертовски пластична, подумал я. И тут случилось неожиданное. Кладя сумку на скамейку, она, сама не заметив этого, хлестнула широким кожаным ремнем мне прямо между ног.

Не помня себя от боли и совершенно не осознавая, что делаю, я вскочил со скамейки и, кое-как взобравшись на велосипед, поехал прочь, сильно виляя.

Когда я отъехал немного, боль стала отпускать. И я попытался выправить ситуацию: обернулся макнуть ей на прощание рукой. Но как только я обернулся, меня ослепила вспышка ее фотоаппарата. Я едва справился с управлением. А Роберта засмеялась и помахала мне рукой.

В тот же день я уехал из Берлина, даже не попытавшись встретиться с ней еще раз…

11

Лондонские улицы встретили Натали своим привычным ветром, дувшим, казалось, во все четыре стороны. Она попала в час пик. Медленно перемещаясь по Пэддингтон-стрит от светофора к светофору, она время от времени смотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Путешествие изрядно вымотало ее, лицо осунулось, но глаза ярко блестели, и она решила, что выглядит для своих тридцати восьми очень неплохо.

Вот наконец и ее дом на Черчилль-стрит. Ей повезло, она почти сразу нашла место для парковки.

На столике для почты в прихожей ее встречала Перл — красивая короткошерстная кошка с крупной щекастой головой и сильным хвостом.

Свою кличку Перл получила за пепельно-голубоватую расцветку и жемчужный блеск шерсти. Она появилась в доме два года назад. Однажды утром Натали услышала шум внизу — Энн Ли, ее горничная, уговаривала взрослую кошку с янтарными глазами уйти с порога и дать закрыть дверь. Обожавшая кошек Энн легонько подталкивала красавицу, приговаривая при этом что-то ласковое, но та сидела в дверном проеме незыблемо. Увидев Натали, киса сразу направилась к ней, как к старой знакомой, к которой приехала погостить, а теперь ее не пускают. «Вот, мисс Гарднер, никак не хочет уходить», — пожаловалась горничная.

«Что ж, пусть остается», — вынесла вердикт Натали, и, словно поняв, о чем был разговор, кошка взбежала по лестнице на третий этаж и остановилась перед спальней хозяйки.

Горячий душ и чай с молоком сделали свое дело. Натали еле добрела до спальни, и как только ее голова коснулась подушки, моментально уснула. Она спала так крепко, что не слышала ни телефонных звонков, ни барабанившего за окном дождя. Ей снились бесконечные дороги, по которым она мчится с умопомрачительной скоростью, невероятные закуски и экзотические фрукты…

Когда она проснулась, за окном мерцал сероватый свет. Часы на журнальном столике показывали семь, но она не понимала — вечера или утра. Натали лежала на спине, ощущая приятную слабость во всем теле, и прокручивала в голове план, составленный в дороге. Начинать, конечно же, придется с тех самых бумаг, что лежат в портфеле Алекса.

Но сначала — кофе…

Она заварила кофе и устроилась у окна на кухне. Вчерашний дождь превратился в мокрую взвесь, которая накрыла Лондон мутной пеленой. На столе лежали скопившиеся за время ее отсутствия деловые письма. Она аккуратно собрала их в стопку и вложила в держатель для салфеток. Вечер в парижском ресторане никак не шел из головы, и еще одна назойливая мысль — о долгосрочном кредите, который нанявший ее банк пытался получить назад от Лионского химзавода, — не давала покоя.

А что, если это не простое совпадение? Она помнила, что в бумагах из злополучного портфеля тоже фигурировал какой-то долгосрочный кредит химическому предприятию, к нему еще прилагалась пояснительная записка… Она допила кофе и закурила. Сигаретный дым заполнил кухню легкими голубыми облачками.

Сперва нужно выписать номера счетов завода — они были в документах, которые ей выдали в Париже, — и посмотреть еще раз сроки и условия. А потом уже она начнет разбираться в отчетах десятилетней давности, чтобы попытаться узнать о делах человека, о котором шла речь в парижском ресторане.

Портфель хранился в старом платяном шкафу, с незапамятных времен стоявшем в ее гардеробной, среди больших картонных коробок, наполненных совершенно ненужными вещами, которые просто жаль выбросить.

Натали не спешила доставать его.

Она докурила и вернулась в спальню. Переодевшись в тонкий серый свитер и серые джинсы, посмотрелась в зеркало, отметив про себя, что немного похудела за последние дни и это ей, пожалуй, идет, и лишь затем пошла в гардеробную.

Натали долго не могла найти портфель. Под руки попадались какие-то старые календари, телефонные справочники, новые туфли, которые она когда-то по каким-то причинам отвергла и которые уже опять входили в моду. «Завтра же попрошу Энн выкинуть все это барахло!» — пообещала она себе. Прошло не меньше часа, прежде чем Натали увидела портфель и за черную пластиковую ручку вытащила его из шкафа.

Портфель был довольно тяжелым. Натали обтерла пыль с кожаных боков и понесла его в свой кабинет, располагавшийся в мансарде с тех далеких времен, когда она пятнадцатилетней девочкой поселилась у тетушки Рэтчел и дядюшки Томаса. Поставив портфель на стол, она расстегнула его старомодные застежки.

Она помнила, что в портфеле лежат две папки. Вынув их, Натали бросила пустой портфель на пол, села за стол и раскрыла первую.

Теперь она уже не думала об Алексе. В своем рабочем кабинете за столом сидела мисс Гарднер — опытный адвокат, которой предстояло новое дело, правда, неизвестно, что сулящее в конце.

В папке лежали бумаги, содержащие длинные ряды цифр напротив номеров счетов. Некоторые комбинации показались ей знакомыми, но счетов Лионского завода среди них не оказалось. Натали облегченно вздохнула — наверное, ей все это померещилось, мало ли во Франции химических предприятий.

Разбирать бумаги из второй папки было легче — в ворохе таблиц изредка попадались подробные записки, правда, речь чаще шла о легальных или почти легальных операциях. Особенно Натали понравилась одна изящная махинация с субподрядами: в ней кроме банка участвовало еще два лица, риск был минимальным, а прибыль — вполне ощутимой.

Но вскоре она наткнулась на то, что хотела увидеть меньше всего: счета Лионского химического завода. Все еще надеясь, что ошибается, Натали потянулась к выписке из документов банка, на которой уже успела устроиться задремавшая Перл. Вытянув листок из-под кошки, Натали в сердцах скомкала его и отшвырнула — все верно, цифры совпадают. Следом шла та самая записка: кредит предоставлен на пятнадцать лет под новую программу производства химических удобрений. По уверениям представителей завода, продукт соответствует всем экологическим требованиям, поэтому риск от кредитования невелик. «Ничего себе соответствует — с таким-то содержанием фосфора», — автоматически отметила про себя Натали.

Похоже, у нее появились проблемы посерьезнее, чем переживания по поводу романтической истории десятилетней давности.

12

Мари сидела у окна и смотрела на дождь. Утром позвонила Флер. Мари выслушала рассказ, состоящий из сплошных восторгов, обычно не свойственных ее ироничной дочери, и на душе у нее опять стало тревожно.

Вообще, с того вечера, проведенного с «подругами по мужу», как с горьким сарказмом называла их про себя Мари, настроение ее постоянно менялось. Несмотря ни на что, она была благодарна Мишелю за романтическую сказку о вечной любви на расстоянии — может, она и выжила-то лишь благодаря ей… Ведь если бы Мишель честно признался тогда, что уходит от нее, ее рассудок не вынес бы! Но Боже, как горько сознавать, что лучшая пора жизни прошла в бесплодных мечтах о человеке, который, возможно, и имени-то ее уже не помнит! Он переспал с ними тремя, а сколько еще других романов было у него за те семнадцать лет, пока она, как последняя дура… Чтобы не разреветься, Мари закусила губу: как обидно, что пока та же неугомонная Роберта пила радость жизни большими глотками, меняя любовников как перчатки, сама она — благоразумная Мари — вела образ жизни добровольной монахини, храня верность неизвестно кому и неизвестно зачем.