«Он интересовался наукой, литературой — всем, чем угодно, только не женщинами. Зато женщины интересовались им сами.

В детстве тетушка Рудольфа часто сажала его к себе на колени, и запах ее пышного тела внушил уверенность: женским вниманием он не будет обделен никогда.

Первые любовные опыты относились ко времени учебы в колледже и оставили в нем легкое ощущение неудовлетворенности: женщины весело отдавались ему, ничего не требуя взамен.


Рудольф не отличался излишней щепетильностью, и когда произошли первые в его жизни финансовые затруднения, связанные… Он не любил вспоминать о том, с чем они были связаны, но зато не раз с благодарностью вспоминал хозяйку кондитерской, пышноволосую вдовушку лет сорока, которая избавила его от этих затруднений. А ведь он ни о чем не просил ее. И в дальнейшем Рудольф не отказывался от финансовой помощи женщин, конечно, если они сами догадывались ее предложить.

Он рано сообразил: чтобы жить спокойно, необходимо занять некоторое положение. Но потом понял, что это положение может помешать его свободе. Свобода, в его понимании, была важнее всего — ведь только обладая ею, человек может сам создать собственную жизнь. А Рудольф собирался поступить именно так».


Написание этого маленького куска заняло тогда у Мишеля почти два часа. Ощутив усталость, он встал из-за стола, принял теплую ванну, потом растерся, надел халат и, налив рюмку коньяка, опять сел к компьютеру.


«Роберта, — над этим именем он не думал ни секунды, его пальцы сами отщелкали его на клавиатуре, — никогда не интересовалась мужчинами.

Она просто пользовалась ими. Пользовалась так умело, что они никогда и не подозревали, что их используют. Обладая жестким мужским умом и волевым характером, она редко нравилась мужчинам как женщина, но это никак не сказывалось на их присутствии в ее жизни. Темные волосы, такие же глаза, тонкие, но резковатые, словно вырезанные из бумаги, черты лица, длинная шея, порывистые движения, худые руки — распространенный французский тип женщины-подростка.

Ее веселость бывала чуточку истеричной, а печаль обычно соседствовала с самоиронией. Роберта не искала прекрасного принца, что и в конце двадцатого века продолжает делать большинство женщин, и не ждала больших чувств. Похоже, она вообще ничего не ждала от жизни, а просто брала то, что ей было нужно.

Рудольф часто вспоминал их первую встречу. Она была похожа на выстрел.

Роберта действительно выстрелила в него из своего фотоаппарата и проникла в него, как отравленная пуля, присутствие которой он с тех пор время от времени ощущал в себе.

Раньше он не знал тоски по какой-то конкретной женщине, ему было приятно его одиночество. Но теперь все чаще и чаще в его памяти всплывала точеная фигура с плавной линией груди и узкими бедрами, насмешливые темные глаза, высоко поднятые брови…

Воображение уносило его далеко, яд страсти был впрыснут и постепенно проникал во все поры, привнося в его жизнь какую-то неведомую до тех пор неудовлетворенность и сладостное томление.

Мысли его возвращались к Роберте, как бумеранг, хотя рассудок Рудольфа противился подобной зависимости. Нужно что-то предпринять, нужно избавиться от этого чувственного плена, иначе он сойдет с ума.

…Стоял весенний день, пронизанный ароматом первых распустившихся листьев, суматошный и беспричинно радостный. Солнце согревало крыши домов, образуя нежные тени там, куда не проникали его лучи. Пьянящий воздух благотворно действовал на Рудольфа. Он вышел на улицу, дошел до набережной и медленно побрел вдоль сверкающей воды. Он шел, подставляя лицо теплым лучам, пока блаженная усталость не заставила его опуститься на скамейку. Через некоторое время рядом с ним присела пухленькая девушка в вельветовом строгом костюме. Она, сняв с ноги бежевый ботинок, старательно вытряхивала из него попавший туда камушек.

— Проблемы? — Рудольф улыбнулся девушке. — Хотите, я отгадаю ваше имя? Катрин?

— Да, — удивленно посмотрела на него девушка.

„Так, отлично“, — загадывая следующее попадание, отметил про себя Рудольф.

— Давайте, я вам помогу, я специалист по извлечению камешков.

— Спасибо, я справлюсь сама. — Катрин трясла ботинок и одновременно во все глаза смотрела на незнакомца. Девушка явно была польщена его вниманием. Наконец ботинок оказался надет и зашнурован а его владелица встала со скамейки.

— Позвольте проводить вас. — Рудольф тоже встал и, протянув девушке руку, представился.

Катрин засмущалась, но он улыбнулся ей одной из своих самых очаровательных улыбок, и она согласилась. Они медленно пошли по набережной, обмениваясь ни к чему не обязывающими словами.

— Может быть, нам передохнуть в кафе за углом? — предложил он.

Шоколад, сливки и бокал шампанского растопили настороженность девушки. Уже через час они под руку прогуливались по аллеям зоопарка и, хохоча над гримасами обезьян, рассказывали друг другу веселые истории.

Незаметно стемнело. Они вышли из зоопарка, и Рудольф осторожно обнял девушку за плечи. Она, похоже, ждала этого, ее мягкое плечо прижалось к нему.

— Зайдем ко мне? — В голосе девушки звучала неуверенность. — Кофе? Я живу совсем близко.

— Кофе — это было бы замечательно, — улыбнулся он.

Они подошли к дому, облицованному розоватым камнем. Катрин повозилась в сумочке, отыскивая ключи.

— Не надо, — мягко сказал Рудольф, положив свою руку на руку девушки, потянувшуюся к выключателю в прихожей.

— Боюсь, что в темноте я не найду кофе. — Она слабо попыталась освободить руку.

Но он молча прижал девушку к себе. Она с готовностью запрокинула голову, и ее тело стало в его руках податливым и мягким.

Дальнейшее развитие сцены он знал наперед. Но Катрин, слегка застонав, решительно отстранилась от него и прошептала: „Мне нужно принять душ“. Он отпустил ее, она быстро прошла в ванную.

Шум воды заглушил хлопок двери. Рудольф вышел на бульвар и минуту постоял в задумчивости. Тоска навалилась на него, почти мешая дышать, и это было невыносимо.

Оставалось одно — искать Роберту».


Мишель посмотрел на часы — скоро начнет светать. Его голова гудела, но он продолжал чтение. Он перечитал длинное описание поисков волновавшей его чувственность женщины и пропустил эротическую сцену с Робертой: все, что произошло тогда в ее парижской студии, и без того слишком ярко стояло перед его глазами.


«…Возвращение к реальности было вполне отрезвляющим. Они лежали голые на черном линолеуме в ослепляющем свете софитов.

Роберта быстро оделась, что-то бормоча сквозь зубы, с высоко поднятой головой прошла мимо изумленных ассистенток, нашла свою сумочку и, на ходу закуривая, быстро пошла к выходу.

Рудольфу было ужасно весело. Он медленно подбирал с полу свою одежду, медленно натягивал футболку и джинсы. Потом к нему подошла одна из ассистенток и спросила, из какого он агентства, намекая на возможность заключения контракта. Рудольф расхохотался и назвал какую-то немыслимую сумму, от которой глаза ассистентки полезли на лоб. Пользуясь замешательством девушки, он спросил у нее адрес Роберты и, узнав его, покинул студию.

Он без труда нашел нужный дом, но оказалось, что Роберта еще не вернулась. Дверь ему открыла работница, прибиравшая квартиру. Он представился двоюродным братом Роберты, приехавшим из Бразилии, протянул девушке коробочку с конфетами в блестящих обертках и был приглашен в квартиру.

Пока он разглядывал спальню, под окнами остановилась машина. Он выглянул в окно. Белая блуза промелькнула и скрылась в подъезде. Рудольф быстро разделся и лег в постель.

Раздался звонок в дверь, затем решительные шаги Роберты, приглушенные объяснения работницы… Наконец дверь в спальню отворилась.

Роберта отшвырнула сумку и, шипя как разъяренная кошка, бросилась к кровати. Она била его по голове и протянутым к ней рукам; ему казалось, еще немного, и она просто выцарапает ему глаза.

Слезы неудержимо катились по ее щекам. Это продолжалось долго, но все-таки в конце концов силы оставили ее, и она упала на кровать рядом с ним. Он погладил ее по голове, она всхлипнула и… До самого утра они не размыкали объятий.

Рудольф полностью растворился в чем-то, не имевшем названия, он купался в несказанном блаженстве… Он качался на его волнах, пока не почувствовал, что больше не может дышать. Разноцветные пятна поплыли перед его глазами, потом все потемнело, и он потерял сознание.

Когда он очнулся, рядом с ним никого не было».

21

Мишель налил в стакан теплой минеральной воды и посмотрел через него на улицу. Ночные фонари, преломляясь в воздушных пузырьках, превращались в стаи золотых рыбок, мечущихся у поверхности воды.

Он поднес стакан к губам и сделал большой глоток — рыбки встрепенулись и исчезли. Он открыл в компьютере последнюю главу романа.


Вчера был у парикмахера. Мои черные волосы теперь бодро торчат в разные стороны — в латиноамериканском духе. Остановился я, как в былые времена, на окраине Парижа, что соответствовало моему настроению и финансам.

Прогулки вдоль Сены с много, численными остановками у книжных развалов слегка рассеивали мою хандру. Иногда я забредал на рынок, чтобы выбрать себе на ужин, который готовил сам, овощи, рыбу и зелень.

В субботу, недели через две после возвращения в Париж, я прохаживался по рынку, подыскивая себе цветной вязаный берет, какие я часто видел на веселых молодых латиноамериканцах. Я нашел то, что искал, среди гор персиков и винограда. Рядом со мной выбирала персики юная мадемуазель в обществе молодого человека. Они накупили уже огромное количество всякой снеди: в корзине, которую нес молодой человек, лежали красная рыба, широкие листья салата, орехи, большая коробка с инжиром.