“Увидимся завтра?” спросила Колби, поднимаясь и неловко обнимая женщину.

“Конечно. Я буду делать блинчики, так что надеюсь по утрам у тебя хороший аппетит.” Колби провожала Сьюзан взглядом, пока та поднималась по лестнице наверх.

“Мы ведь не отпугнули ее, нет?” Колби присела на диван. Теперь, когда они остались наедине, Колби нужно было держать Маккензи на дистанции. “Не понимаю как можно уснуть под такие фейерверки.”

“По моей маме можно настраивать часы. Ровно в девять она идет в постель, и ее бомбой не разбудишь. Хотела бы я, чтобы Оливия так быстро засыпала.” Улыбка Маккензи сменилась нахмуренными бровями.

“В чем дело? Беспокоишься об Оливии?”

“Не совсем. Уверена, ей весело с отцом.”

Маккензи встала с пола и села с противоположной стороны дивана. Они любовались фейерверками несколько минут, время от времени бросая замечания по поводу цвета или красоты залпов и делали вид, что между ними нет никакой напряженности. Колби стало грустно от мысли, что их отношения настолько сошли на нет, что они не могли даже нормально общаться, оставаясь наедине.

Они сделали все наоборот. У них был секс до того, как они узнали друг друга. А как показывает опыт - отношения невозможны, если они с самого начала были построены только на сексе. Так что она делала здесь, сидя на диване этой женщины и ведя беседы? Чего она пыталась добиться, придя сюда?

“Я должна кое в чем признаться,” сказала Маккензи.

Колби повернулась, и поджав под себя ногу, перевела все свое внимание на Маккензи.

“Мне кажется, я испытываю ревность по отношению к Оливии и Нику. Я боюсь, что ей больше понравится наблюдать за шоу фейерверков с ее отцом, чем со мной.” Колби хмыкнула с облегчением. Обычная ревность, поняла она.

Она была рада наконец-то найти слабое место в крепкой броне Маккензи, и это делало ее еще более привлекательной. Не то, чтобы ей была нужна в этом какая-то помощь.”Я не эксперт, но это вроде нормально, разве нет?”

Маккензи вздохнула. “Не знаю, но это заставляет меня чувствовать себя просто ужасно. Я хочу, чтобы моей дочери было весело с ее отцом, но в то же время…”

“Ты не хочешь, чтобы она забывала, что вам может быть весело и вдвоем?”

“Это звучит эгоистично.”

“Не так уж и эгоистично. Просто… ну, немного эгоистично.” Колби улыбнулась, когда Маккензи закатила глаза. Ревность Маккензи была забавной.

“Лучше бы я тебе этого не говорила. Теперь я чувствую себя ужасно,” пробормотала Маккензи.

“Ой, да ладно, можно подумать, что я не бывала эгоистичной.”

Маккензи скинула туфли и подвернула под себя ноги. “О, правда? Ну-ка, выкладывай. Я ведь рассказала тебе.”

Колби покачала головой, но затем вспомнила что-то, что до сих пор вызывало у нее угрызения совести, хотя это случилось много лет назад.

“Хорошо, когда мне было двенадцать лет, мои родители…”

“Нет, никаких историй из детства. Это нечестно,” перебила ее Маккензи.

“Подожди,” Колби подняла руку, останавливая ее. “Это действительно ужасно. За это точно можно попасть в ад.”

Маккензи тихо рассмеялась. “Настолько плохо? Хорошо, но если окажется, что эта история не так уж и ужасна, я оставляю за собой право потребовать настоящую, взрослую историю.”

“Договорились. Как я уже говорила, когда мне было двенадцать, мои родители развелись. Мой отец переехал за город, а моя мать каждый день рыдала, пока не засыпала.”

“Тебе наверно было сложно.” Серьезный взгляд Маккензи почти заставил Колби пожалеть, что она начала этот рассказ, но она продолжила.

“На самом деле, мне это понравилось.”

Маккензи подняла бровь, но Колби продолжала. Теперь, когда она об этом заговорила, она не могла остановиться.

“Мой отец забирал меня из школы каждую пятницу и водил меня на обед или в кино, или в любое другое место, куда бы я ни захотела. Он тратил на меня все свои лишние деньги. До этого мы никогда не проводили так много времени вместе. И у нас никогда не было лишних денег на кино. Моя мама вдруг начала готовить каждый день, хотя раньше не готовила совсем. Стирала мою одежду, мыла посуду, убирала дом и интересовалась моей учебой в школе. В одночасье она вдруг превратилась в такую же мать, какими были все остальные.

После их расставания они соперничали за мое внимание, а я этим наслаждалась. Три месяца я жила в раю. Но однажды я пришла домой со школы и они сидели в гостиной радостные и улыбающиеся. На столе стояли коробочки с едой из ресторана и бокалы с вином. Потом они сказали мне, что хотят сообщить отличную новость. Они решили снова сойтись.”

Где-то в середине ее “эгоистичной истории” Маккензи начала поглаживать руку Колби. “Вот и все. С тех пор мы жили долго и счастливо.” Колби улыбнулась, но Маккензи продолжала серьезно на нее смотреть.

“Но не ты.”

Колби пожала плечами, сбитая с толку серьезностью Маккензи. “Все было в порядке. Мои родители были хорошими людьми. У меня всегда была крыша над головой, и достаточно денег, чтобы купить еду. Все остальное было не так уж и важно.”

“Иди сюда,” сказала Маккензи и, прежде, чем Колби смогла запротестовать, крепко ее обняла.

И хотя Колби не хотела ничего так, как расслабитьсяя в этом объятии, она понимала, что не могла себе этого позволить. “Если ты сейчас начнешь напевать, я встану и уйду,” пробормотала она, уткнувшись в плечо Маккензи.

“То, что ты описала, было обычным чувством ребенка, нуждающегося во внимании. Мы все были такими, когда были детьми. Я сомневаюсь, что в том возрасте ты понимала все последствия расставания родителей. Ты была расстроена не тем, что они вновь сошлись, а тем, что то внимание, которое, наконец, обрушилось на тебя, снова должно было исчезнуть. Твоя реакция вполне естественна.”

Маккензи легко поглаживала спину Колби, успокаивая ее, словно это было не просто причудой ребенка, а какой-то серьезной потерей. Словно это случилось не много лет назад, а вчера.

“Ты очень хороша в этом,” сказала Колби.

“В чем?” голос Маккензи звучал очень тихо и Колби отодвинулась от нее. Она взглянула на Маккензи и увидела в ее темных глазах отражение своих собственных чувств. Девушка тут же забыла, что она собиралась сказать.

Колби даже не знала, что собирается поцеловать Маккензи, пока их губы не оказались друг от друга на расстоянии миллиметра. Маккензи вдохнула, ее тело напряглось, а ладони нежно легли на предплечья Колби. Колби знала, что Маккензи пыталась остановить ее. Она знала это, но все равно поцеловала ее. В последний раз, подумала она, последний поцелуй, длящийся вечность. А затем все мысли вылетели из ее головы. Они вздрогнули, когда в воздухе засвистел и взорвался очередной фейерверк, но не прервали поцелуя.

Маккензи приоткрыла рот, впуская в себя язык Колби. Колби знала, что в любой момент Маккензи может оборвать поцелуй. Она знала, что они снова принесут друг другу извинения и сядут по разные стороны дивана. Поэтому, когда она положила ладонь на грудь Маккензи, то ожидала, что Маккензи остановит ее. Когда же этого не произошло, Колби надавила на нее сильнее, пока Маккензи не оказалась лежащей на спине. Колби легла сверху и быстро забыла себя в горячем пламени их поцелуя.

Сердце Маккензи билось так сильно, что Колби чувствовала его у своей груди. Ее губы приоткрылись, принимая Колби. Маккензи отвечала на поцелуй, прося большего, но Колби не могла забыть, что Маккензи сказала ей, что их короткая связь окончена. Колби замерла и приподняла голову. Раскрытые губы Маккензи были влажными от поцелуя. Глаза женщин встретились. Вихрь их возбуждения становился все сильнее. Все вокруг замедлилось, пока Колби опасалась, что Маккензи попросит ее отодвинуться.

“Раздвинь ноги.” Когда Маккензи осталась неподвижной, Колби снова повторила свою просьбу, на этот раз добавив короткое “пожалуйста.” Маккензи облизнула губы и развела ноги. Колби тут же пристроилась между ними. Их тела удивительно подходили друг к другу. Все, что ей нужно было сделать, это…

Осторожно. Одной мысли было достаточно, чтобы не спешить к неизбежному наслаждению, которого они обе хотели, по крайней мере физически. Она не прикоснулась к груди Маккензи так как хотела. Вместо это, Колби погладила ее шею, затем ушко и поцеловала так, словно это был их последний поцелуй – медленно, мягко, влажно и с невероятной любовью.

Она не знала как долго длился поцелуй – может час, а может минуту. В конце концов жар, исходящий от них стал нестерпимым. Колби боялась, что когда их поцелуй закончится, Маккензи понадобится секунда, чтобы вспомнить, что это было совсем не то, что, как она утверждала, она хотела. Маккензи приподняла свои бедра и прижала Колби к себе крепче. Колби прислонилась лбом к плечу Маккензи и старалась не замечать звона, раздававшегося у нее в ушах. Маккензи застыла. Колби сжала руки в кулаки за спиной Маккензи, пытаясь понять что происходит. Это не моя вина, нет?

В ушах Колби звенело, пока она пыталась взять себя под контроль. Она почувствовала как замерла Маккензи, зная, что это означало только одно – конец.

“Колби, мой телефон звонит. Мне нужно ответить, это может быть Ник. Прости.”

Колби кивнула и, хотя каждая клеточка ее тела кричала «нет», она отодвинулась от Маккензи и встала. Они старались не смотреть друг на друга, когда Маккензи поднялась и поспешила к звонящему телефону. Колби подошла к большому, в полную стену, окну. Телефон прозвонил еще раз, но она не слышала, чтобы Маккензи прошла на кухню.

“Эй?”

Колби обернулась, и увидела, что Маккензи смотрит на нее со странным выражением лица.

“Она захочет рассказать мне как прошел ее день. Это, наверное, займет пару минут, хорошо?”

Маккензи ушла прежде, чем Колби смогла ответить. Она стояла, недоуменно глядя на то место, где только что стояла Маккензи. Она получала от нее такие противоречивые сигналы. Она не собиралась жаловаться на это, но это приводило ее в замешательство.