— Почему мы здесь, Argento? Ты не появлялась здесь с тех пор…

С момента перестрелки. С тех пор как Алекс второпях втолкнул меня в звуковую будку и велел запереть за собой дверь. Да, он прав. Я не была здесь с того самого дня. Я была безумно напугана, когда Джейкоб, Киллиан и Сэм удерживали меня и навязывали мне себя, но этот страх даже близко не был похож на тот, что я чувствовала в той звуковой будке. Тогда я боялась не только за себя. Я так боялась за Алекса, так боялась, что с ним что-нибудь случится, что мне казалось, будто за этой изолированной, укрепленной дверью у меня случится нервный срыв.

Взвешивая каждое свое слово, я объясняю, почему хотела, чтобы он встретился со мной здесь, в месте, которое теперь преследуют темные воспоминания.

— Я решила, что пришло время вернуть себе это место. После всего, что случилось с Джейкобом, я часто приходила сюда играть в свободное время. Это было настоящее святилище. Я хочу, чтобы это снова было так. Кроме того, мне скоро придется снова начать преподавать после школы, и я не смогу хорошо работать, если буду на грани панического приступа каждый раз, когда переступаю порог школы, не так ли?

Алекс толкает меня ногой в колено.

— Но ты можешь не торопиться. Нет необходимости торопиться. Если тебе здесь неуютно…

Я оглядываюсь вокруг, рассматривая ноты, прикрепленные к пробковой доске, гаммы, написанные мелом на доске, медные пюпитры, выстроенные в строгую линию у противоположной стены, и удивляюсь, когда прихожу к неожиданному выводу.

— Хм. Я, действительно, в порядке. Пребывание здесь не повлияло на меня так, как я думала. Я подумала, что мы могли бы пообедать здесь, так как сегодня слишком холодно для трибун. Ты голоден?

Беспокойство на лице Алекса превращается в нечто совершенно иное. Что-то озорное и коварное.

— О, Сильвер. Ты даже не представляешь, как я голоден.

Не нужно быть гением, чтобы понять, что он голоден не до бутерброда с ветчиной, который я сделала для него сегодня утром и упаковала в свою сумку. Горячий румянец ползет вверх по моей шее, дрожь предвкушения пробегает по спине. Это преступно, что он может заставить меня чувствовать себя так всего лишь с помощью девяти маленьких слов. Честно говоря, я уже была возбуждена видом и звуком того, как он уговаривал эту бурю из гитары, но все же…

— Ага. Похоже чей-то разум находится в сточной канаве. Я удивлена, — беззаботно отвечаю я.

Алекс снова сжимает нижнюю губу зубами, на секунду сжимая свою плоть. Он так сильно прикусил губу, что она побелела. Одним небрежным, собственническим движением он протягивает руку и проводит ладонью по одной из моих грудей через футболку, рыча в глубине своего горла.

— И почему же? — размышляет он. — Дай мне секунду подумать. Может быть, потому, что ты хотела, чтобы я причинил тебе боль той ночью, и с тех пор к тебе не прикасался?

Я резко втягиваю воздух, когда он стягивает мою рубашку с плеча —с плеча, на котором видна кровоточащая рана в том месте, где его зубы прорвали мою кожу. Его взгляд жесткий, оценивающий и непроницаемый, когда он рассматривает почти зажившую отметину. Я испускаю еще один удивленный вздох, когда Алекс сдергивает с меня бретельку лифчика, отодвигая кружевную чашечку в сторону, и он полностью освобождает мою грудь. Моя кожа горит под его голодным взглядом больше, чем от холодного воздуха комнаты.

— Да, — признаю я. — Я думала, ты на меня злишься.

Его темные глаза кажутся бездонными, когда он впивается в меня взглядом.

— А с чего бы мне злиться на тебя?

Он щиплет и перекатывает между пальцами мой сосок, резко сжимая, и копье боли сотрясает мою грудь, стреляя прямо в клитор.

— Аааа! Потому что!

— Потому что? Скажи мне, Dolcezza.

— Я… я не знаю. Черт возьми, Алекс. Кто-нибудь может войти.

Алекс демонстративно игнорирует меня. Ему требуется всего лишь секунда, чтобы стянуть мою рубашку еще ниже, сняв другую бретельку с моего плеча и потянув мой лифчик вниз до самого конца, так что теперь обе мои груди выпрыгивают на свободу. Он заполняет свои руки мной, сердито разминая выпуклость моей груди. Это больно, но в лучшем смысле этого слова. Способом, которого я жажду уже очень давно.

— Скажи правду, или будешь наказана, — предупреждает Алекс. — Скажи мне правду, и я съем твою киску прямо здесь и сейчас. Я заставлю тебя кончить так сильно, что ты будешь нуждаться во мне, черт возьми, чтобы унести тебя отсюда. — Низкий, глубокий рокот исходит откуда-то из глубины его груди. — Если ты этого не сделаешь, я использую твой рот, чтобы заставить кончить себя. И я не собираюсь быть нежным. Я буду грубым. Ты не сможешь дышать. Я буду трахать твой рот так сильно, что твой рвотный рефлекс будет ненавидеть меня до тех пор, пока нам обоим не исполнится тридцать. — Его голос звучит мягко, почти извиняющимся.

Электрические разряды поднимались и опускались по моему туловищу, щелкая и стреляя в затылок, потрескивая в глубине живота. Мысль об этом, перспектива его рук в моих волосах, удерживающих меня на месте, когда он вколачивает себя глубоко в мое горло — это заставляет меня так чертовски нервничать, но в то же время так чертовски возбуждает, что я почти всхлипываю вслух.

Как будто он точно знает, о чем я думаю, Алекс кладет шершавую ладонь на мой изгиб шеи, скользя ею вокруг, пока крепко не обхватывает мою шею сзади, его пальцы крепко, восхитительно вдавливаются в мою кожу.

— Ну что, Сильвер, будем продолжать эту шараду? Или ты собираешься это признать? Ты хочешь, чтобы я использовал твое тело для собственного удовольствия, как бы я ни считал нужным, не так ли? Особенно если немного унизительно. Особенно если это больно.

— Я... Алекс... — я дышу так быстро, что у меня начинает кружиться голова.

Стыд расцветает на обеих моих щеках, ярко-красные цветы смущения, которые заставляют меня хотеть спрятать свое лицо от него. Он держит меня, его хватка подобна стали, не давая мне отвернуться.

— Нет. Нет, признай это. Посмотри правде в глаза, — мягко приказывает он. — А когда ты это сделаешь, скажи мне, зачем тебе это нужно.

Паника змеится по моим внутренностям, словно стена, образующая перегородку в моем сознании.

— Я не знаю зачем. Это просто... это нормально, понимаешь? Некоторым людям это просто нравится. Я бы никогда не подумала, что ты так узко мыслишь…

— Не отклоняйся от темы. Я дам тебе все, что ты захочешь, Сильвер, все... если только это будет сделано по правильным причинам. Я буду причинять тебе боль до тех пор, пока ты не закричишь, и ты больше не сможешь этого выносить, если это то, чего ты действительно хочешь. Мое удовольствие коренится в твоем. Если тебя что-то возбуждает, то и меня это тоже сведет с ума, потому что это то, что тебе нужно. Но ты должна посмотреть правде в глаза, Dolcezza. Ты хочешь, чтобы тебе было больно. Ты хочешь, чтобы тебе причинили сексуальную боль, и для этого есть причина.

Я понятия не имею, о чем он говорит. Я пытаюсь понять, что он может иметь в виду, но все, что я встречаю — это бесконечную, невероятно высокую, невыразительную стену внутри моей головы, на которую невозможно взобраться. Это у Алекса татуировки в виде виноградной лозы на руках и вокруг шеи, но мне кажется, что прямо сейчас под моей кожей есть колючие шипы, которые неприятно царапают меня изнутри.

— Алекс, прекрати. Пожалуйста. Что бы ты ни пытался доказать, это не имеет никакого смысла. Я просто... я просто чертовски хочу тебя. Разве этого недостаточно?

Мы смотрим друг другу в глаза, и я вижу в нем конфликт. Он хочет надавить на эту тему, продолжать копаться в ней, беспокоясь о ней, как о сломанном зубе, пока я не дам ему тот ответ, который он хочет услышать. Но я не могу этого сделать. Для меня невозможно, дать ему то, чего он хочет. У меня так странно щиплет глаза, что это сбивает с толку.

— Пожалуйста, Алекс.

Я вижу, как рушится его решимость.

— Ладно. Хорошо. Все нормально. Я остановлюсь.

Его хватка на моей шее ослабевает. Мне кажется, что я взлетаю с табурета к потолку, когда он отпускает меня.

Теперь и рубашка, и лифчик сползли мне на талию. Алекс медленно опускается на колени, его черная футболка туго натягивается на груди, когда он садится на пятки, взяв меня за бедра. Его пальцы находят пуговицу на моих джинсах, расстегивают ее, и он осторожно расстегивает их, стягивая джинсовую ткань вниз по моим бедрам.

— Я думала, что меня накажут? — Я стараюсь говорить шутливо, но в моих словах есть намек на разочарование, которое должно быть очевидно Алексу.

Господи, да что же со мной такое?

— Боюсь, нам придется встретиться где-то посередине, — говорит он мне. — Я всецело за игры, Сильвер, но они забавны только тогда, когда обе стороны знают, что они играют.

— И что это значит?

— Это значит, подними свою задницу прямо сейчас, чтобы я мог снять с тебя эти штаны. Мне нужна твоя киска на моем языке, прежде чем я официально потеряю свое самообладание. — Его тон не терпит возражений.

Я беспрекословно повинуюсь ему.

Как только срывает с меня штаны и нижнее белье, Алекс падает между моих ног с такой яростью, что у меня кружится голова. Его рот такой горячий, что кажется, будто он ласкает мой клитор огнем.

— О боже мой! Алекс! Алекс, это... это так чертовски приятно. — Просто чудо, что я вообще могу произнести эти слова. Мои нервные окончания закоротились, посылая мои мысли разбежаться во всех возможных направлениях.

Мне приходится сдержать крик, когда он с силой толкает свои пальцы внутрь меня, покусывая внутреннюю сторону моего бедра зубами.

— Тихо, — приказывает он. — Только пикни, и я остановлюсь. Это то, чего ты хочешь?

Я почти совершаю ошибку, отвечая ему. Он прищуривается, бросая на меня предостерегающий взгляд вдоль всего моего тела, и мне удается вовремя остановиться.