Лишь когда она сама потянула у него из рук папку, он позволил себе обнять ее и, улыбнувшись, сказал:

– Ты в совершенстве говоришь на моем языке, а я все эти дни был так беспечен, что не удосужился выучить на твоем даже нескольких фраз. Как будет по-русски «моя любимая»?

Римма ответила.

– Звучит, словно музыка. Так много гласных! – восхитился он, повторяя за ней незнакомые слова. – А как сказать «я люблю тебя», «ты самая прекрасная девушка на земле»?

Она начала произносить фразы, медленно выговаривая слоги в словах. Он неотрывно смотрел на ее губы, потом покачал головой:

– Нет, сразу по-русски у меня хорошо не получится… Римма, ты станешь моей женой?

– Что ты сказал? – растерялась она.

– Я прошу тебя выйти за меня замуж, – повторил он. – Я люблю тебя. Ты правильно сегодня сказала в кафе: я законченный раздолбай. Видишь, у меня даже кольца нет, – он виновато развел руками и, опустившись на колени, поднес ее пальцы к губам. – Но клянусь тебе: я буду любить тебя до последнего вздоха. И никогда, никогда не обижу! Я сделаю все, чтобы ты была счастлива каждый день, каждое мгновение своей жизни. Поверь, мы будем самой счастливой парой на свете! Пожалуйста, если чувствуешь, что не готова ответить сразу – не отвечай ничего. Если честно, у меня сейчас все поджилки трясутся… – он на мгновение замялся, но тут же улыбнулся и вновь стал тем Ромоло, которого она знала: веселым и беззаботным. – Вот теперь я понимаю, почему предложение руки и сердца делают, становясь на колени: чтобы в самый важный момент ноги не подкосились!

Римма по-прежнему молчала, потрясенная услышанным, и тогда он вновь посерьезнел:

– Сказанного этой ночью я назад не возьму. Я люблю тебя, и хочу прожить с тобой всю отпущенную мне жизнь. Думай, сколько понадобится, хорошо? Я буду ждать твоего ответа.

* * *

Вечером в воскресенье Джулии опять стало плохо, и обеспокоенный Драгош даже взял в понедельник отгул, чтобы свозить жену к врачу. Пока та усаживалась в машину, он разговаривал с Ромоло. Похоже, разговор был не из приятных: на прощание Драгош бросил несколько вызывающе-резких фраз. Римма видела, как сошлись к переносице брови ее любимого, пока он провожал взглядом сестру с мужем.

– Что это с ним? – спросила она, когда машина уехала.

– Назвал нас рабовладельцами, вот что, – сердито ответил Ромоло. – Матери он такое сказать никогда не отважится, а мне – запросто. Вот только он перекладывает с больной головы на здоровую. Дело-то не в нас, Драгош сам хорош! Джулия мне говорила, что в последний визит врач выписал ей таблетки от давления, и у Драгоша чуть не случился припадок, когда он пришел в аптеку с рецептом. Вернулся домой, ничего не купив. Сказал – слишком дорого, как-нибудь обойдется. Зато мы теперь у него рабовладельцами стали.

Римма задумалась. Эта проблема была явно не из тех, где имеется надежда на решение «само собой». Драгош прав – Джулии в ее положении действительно становится с каждым днем все тяжелее работать, учитывая, что к тому же на ней еще и двое крайне непослушных маленьких детей. Скоро появится и третий, – а с новорожденным ребенком на руках работать Джулия уж точно не сможет. Нанимать же еще кого-то, «чужого», синьора Лукреция была категорически не согласна, считая, что дела в кафе идут недостаточно хорошо, чтобы платить семейные деньги постороннему человеку. И все это вместе значило только одно – Ромоло придется работать с утра до ночи, без выходных, отдыха и даже возможности побыть с Риммой. И ее такая перспектива совсем не устраивала.

– Я могла бы иногда подменять Джулию, чтобы она не так уставала, – предложила Римма.

– Вот уж нет! – горячо возразил Ромоло. – И слышать не желаю об этом. Ты – моя невеста, а не…

– А не кто? – перебила она. – Джулия – твоя родная сестра, между прочим, и это кафе явно не входит в ее приданое, так? А она помалкивает и пашет, как проклятая. Да еще и дети на ней, а этих разбойников тихими и послушными явно не назовешь. Со мной ничего не случится, если я немного ей помогу. Заодно подтяну разговорный английский и итальянский. И потом, – смягчилась она, видя, что Ромоло продолжает упрямо трясти головой, – так мы сможем больше времени проводить вместе. А то днем я почти тебя не вижу.

– А вот это уже нечестно! – обиженно воскликнул он, но Римма заметила, что глаза его радостно заблестели.

Услышав о ее предложении, Джулия захлопала в ладоши, как маленькая, и, наверное, запрыгала бы вокруг Риммы, если б позволил живот:

– Ты просто супер! Я тебе по гроб жизни буду обязана!

Даже синьора Лукреция расщедрилась на искреннюю благодарность:

– Спасибо тебе, дорогая. Даже не знаю, чем мой сын заслужил такой подарок судьбы.

Римма только смущенно улыбалась, пожимая плечами: подумаешь, ничего такого особенного. И потом, это же не навсегда…

Так и пошло. Теперь несколько часов в день она проводила, ловко снуя между столиками и принимая заказы. Никакого дискомфорта от своего решения Римма не чувствовала, наоборот, с удивлением поняла, что эта простая, безыскусная работа приносит ей удовольствие. Было здорово весь день работать плечом к плечу с Ромоло, украдкой целуясь в уголке, когда выдавалась свободная минутка. Ей даже стало казаться, что она вернулась лет на восемь назад, в собственное студенчество, помолодела и ожила, сбросив с плеч груз скучной «офисной» жизни. Правда, порой настроение так и норовили испортить хамоватые туристы, некоторые из них вели себя так, будто она была не официанткой, а чуть ли не рабыней. Но Ромоло немедленно приходил на помощь: едва лишь она застывала в растерянности у какого-нибудь столика, он тут же, оставив другие дела, сам брался выполнять проблемный заказ.

Работа в кафе так и кипела: начался сезон, туристов в городе день ото дня становилось все больше. Оставалось всего несколько недель до католической Пасхи, а Трастевере находился неподалеку от Ватикана. Ромоло рассказывал, что в дни Страстной и Пасхальной недель они едва-едва справляются. От количества приезжих со всего света – искренне верующих и просто любопытных до необычных зрелищ – Рим трещит по всем швам. И как же здорово, что у них теперь есть Римма. Да что – у них! Главное, что она есть у него, его dolce russo Venere…

* * *

Римма и не заметила, как пронеслись взятые ею на работе две недели отпуска, и вспомнила об этом только потому, что, будучи человеком добросовестным, поставила в телефон «напоминалку». После того как прозвучал сигнал, она думала совсем недолго, сразу села за пустой, благодаря утреннему затишью, столик и написала в отдел персонала электронное письмо, в котором просила уволить ее по собственному желанию. Теперь, когда ее мечта жить в Италии сбылась, Римма была уверена, что уже не вернется в Россию, и нисколько не жалела о своем решении. Да и что она забыла в Москве? Близких родственников у нее теперь нет, работу свою она никогда особенно не любила, а друзья… С друзьями можно и дистанционно общаться. Единственное, что смущало – кот Плаксик. Он наверняка воспринял ее бегство как предательство… Но, в конце концов, очень немногие люди, выбирая между собственным счастьем и котом, отдали бы предпочтение коту. И потом, не на улицу же она его выбросила! Все это время Плаксик так и жил у Ульяны и, судя по сообщениям от подруги, жил очень неплохо. Ульяна, правда, никогда особенно не любила животных, но зато ее дочка Вика и Плаксик вроде бы подружились, и Римма сочла, что этого вполне достаточно.

В то же утро Римма опубликовала в соцсети новый пост – одна из самых романтичных их с Ромоло фотографий и подпись, пусть намеком, а не прямым текстом, но сообщающая, что хозяйка страницы остается в Италии навсегда, потому что здесь ей намного лучше, чем в России. Причем по всем статьям.

Потекли дни. Сгладилось очарование новизны, и Римма стала смотреть на свою новую жизнь более внимательно и спокойно. Задумывалась и сравнивала, то удивляясь, то восхищаясь, а иногда и недоуменно покачивая головой, подмечая всякие особенности и детали быта, на которые сами римские жители уже давно не обращали внимания.

Разумеется, больше всего интереса у нее вызывала семья Ромоло: уклад их жизни, их традиции и привычки. Ведь заветные слова, услышанные в ту волшебную ночь, никуда не исчезли: сказанное незримо висело меж ними, как сладкий дурман, еще больше притягивая друг к другу. Ответа на предложение Римма пока не дала, а Ромоло, как и обещал, не торопил ее. Но, если все пойдет, как должно, она, конечно же, собиралась стать его женой. Может быть, не сразу, а когда они немного встанут на ноги и смогут поселиться отдельно от его родни – иначе что это за семейная жизнь? Но поженятся они, конечно же, обязательно. Иначе и быть не может, ведь они с Ромоло предназначены друг другу судьбой. И у них будет самая красивая свадьба на свете…

Совершенно освоившись в мансарде, Римма принялась с любопытством изучать остальное жилище семейства Сантини. Ее никто не тревожил: почти весь день квартира стояла пустой, дожидаясь возвращения хозяев. Прогулявшись по дому, Римма быстро поняла, что он очень старый. Его построили лет двести назад, а может, даже и больше. На ее взгляд, все вокруг просило ремонта: сантехника, окна, полы и двери. Или хотя бы перестановки и основательной расчистки пространства для жизни. Некогда просторная квартира сейчас была сплошь заставлена всяким старьем. Ее сильно загромождала темная деревянная мебель, сделанная в середине, а может быть, и в начале XX века. Римма не слишком хорошо разбиралась в старинных стилях хоть и работала вот уже несколько лет в мебельной фирме. Оно и понятно: в офисе ей, в основном, приходилось иметь дело с графиками и цифрами, а в шоуруме, где стояли выставочные образцы, она почти не бывала, так что все эти названия сводились для нее к наборам символов, а не вызывали в мозгу образы.

Что до мебели в доме Сантини, то она была качественная, почти антикварная, но какая-то бестолковая и неухоженная. И дело даже не в чистоте – синьора Лукреция с большой ответственностью относилась чуть ли не к ежедневному стиранию пыли со всех поверхностей, норовя привлечь к этому делу каждую свободную пару рук – а в сочетаемости, вернее, в несочетаемости разных предметов между собой. И расставлена мебель была как попало: бельевой комод мешался в коридоре, посудный шкаф стоял в спальне Анны, а огромный гардероб – почему-то в столовой. Видимо, что куда влезло, там и поставили.