Обводя пальцем причудливые завитушки резьбы на дверных створках буфета, Римма вспоминала свою уютную хоть и небольшую московскую квартиру, обставленную легкой и светлой мебелью, и понимала, что здешний стиль оформления жилья ей совсем не подходит. Правда, наверху у них с Ромоло все было иначе: минимум мебели, максимум света и воздуха. Вкус у Ромоло безупречный, и когда у них будет свой дом, им не составит труда договориться, в каком стиле его оформлять. А раз семейство Сантини все устраивает, они так привыкли и явно не настроены что-то менять – что ж, это их дело. Не стоило лезть со своим уставом в чужой монастырь. Она и не собиралась.

Насчет внешнего облика дома Матвей был прав: тот здорово обветшал и явно просил ремонта, хотя здесь причина бездействия хозяев, как выяснилось, заключалась вовсе не в их эстетических предпочтениях. Когда Римма спросила у Ромоло, почему они не покрасят фасад, не заменят ставни и вывеску – ведь даже такие маленькие изменения наверняка пойдут на пользу имиджу кафе – тот очень развеселился. А потом объяснил: в исторической части Рима нельзя вбить в стену ни единого гвоздя без разрешения архитектурного и бог знает какого еще надзора. А уж о полноценном ремонте не стоило и говорить: им просто никогда в жизни не собрать всех разрешительных документов, которые для этого понадобятся. Значит, пусть все остается, как есть, им и так хорошо.

Эти мелочи не огорчали Римму, потому что совсем ее не касались. В конце концов, она удовлетворила свое любопытство – осмотрела дом, и все. Никто не принуждал ее проводить здесь свое свободное время. Днем она либо гуляла по городу, либо работала в кафе, а все ночи и вечера проводила в мансарде с любимым.

А вот что Риммы касалось, и даже очень – так это отношения, которые стали складываться у нее с сестрами и матерью Ромоло, едва только схлынуло очарование первого знакомства. Сквозь приветливость и любезность ежедневных разговоров постепенно начало проглядывать их подлинное отношение к ее появлению в доме. Оказалось, что не так уж сильно ей здесь и рады, все-таки она была чужачка. Чем большими восторгами осыпал ее Ромоло, тем пристальней всматривалась в нее его мать и выразительнее поджимала губы Анна. Даже Джулия, поначалу искренне благодарная Римме за помощь в кафе, постепенно стала считать эту помощь само собой разумеющейся и так и норовила увильнуть от работы, ссылаясь то на занятость с детьми, то на нездоровье. В глубине души Римма была обижена на нее: как же Джулия раньше справлялась?

Вскоре как-то так само собой сложилось, что Римма стала подолгу работать в кафе, и выбираться в город все реже и реже. Ромоло, конечно, всегда был рядом, и смотрел на нее так же влюбленно, как и в первые дни их знакомства, а ночи их были все так же жарки и страстны, но свои «римские каникулы» Римма представляла все-таки не в должности официантки.

Но молчаливо-бесстрастная синьора Лукреция и неблагодарная Джулия – это были еще цветочки. Настоящей ягодкой в этом экзотическом пряном коктейле стала Анна. С ней у Риммы совсем не заладилось. Анна работала в каком-то захудалом муниципальном архиве, а дома вела бухгалтерию кафе и заодно приглядывала за общими расходами и счетами. Буквально с самых первых дней она сочла своим долгом начать знакомить Римму с местными традициями и прививать ей семейные ценности. Первый раз они едва не поругались через неделю после появления Риммы. Улучив момент, Анна принялась выговаривать ей, словно провинившемуся ребенку: мол, она тратит слишком много горячей воды, принимая душ, и постоянно на всю ночь включает отопление на максимум. Целых восемнадцать градусов, с ума можно сойти! Поначалу Римма смотрела на нее с искренним недоумением – что здесь странного? Ведь отопление для того и создано, чтобы пользоваться им, если мерзнешь. Днем, конечно, уже тепло, но ночи по-прежнему прохладные, да и мансарда совершенно не утеплена.

Как оказалось, такое поведение противоречило местным стандартам жизни: тепло дорогое, и все кругом его экономят. И так на нужды кафе уходит прорва электричества! Слово за слово – обе уже были готовы перейти к разговору на повышенных тонах, но тут появился Ромоло и потребовал от сестры немедленно оставить Римму в покое.

Правда, в пылу так и не случившегося скандала Анна все-таки успела прозрачно намекнуть, что Римме не стоит слишком много воображать насчет своего места в жизни Ромоло: мол, таких, как она, тут изо дня в день ходят целые толпы. Опешив от такой чудовищной бестактности, Римма даже не нашлась, что ответить, а, оставшись одна, долго не могла прийти в себя: какое Анна имела право лезть в их дела и говорить гадости о собственном брате? Римма считала себя достаточно взрослой и сведущей в человеческих отношениях, чтобы самой прекрасно видеть все достоинства и недостатки избранника, но выслушивать грязные намеки от посторонних она не собиралась. А в сердечных делах посторонние – все. Особенно незамужние старшие сестры.

Римма убедила себя, что это было сказано из зависти. Правда, позже, понаблюдав за Ромоло во время работы, начала подозревать, что, возможно, Анна в чем-то права. Каждой новой симпатичной клиентке Ромоло улыбался, как улыбался ей в день их знакомства, каждой приносил чашку кофе за счет заведения. В ответ на удивление Риммы он пренебрежительно махнул рукой: этот несчастный кофе стоит сущие пустяки, а им нужно привлекать клиентуру, ведь каждый довольный гость – это потенциальный лайк на страничке кафе в соцсети или еще того лучше – положительный отзыв на каком-нибудь туристическом сайте. Значит, они смогут выделиться в толпе конкурентов, стать более популярными, а это для них очень важно. Полистав приложения для туристов, Римма и вправду была удивлена, как много в городе кафе, отчаянно конкурирующих друг с другом. Нашла и те самые отзывы: кое-кто и правда с восторгом отзывался о неприметном и с виду обычном, но на самом деле совершенно очаровательном заведении под вывеской «Ромоло», прятавшемся в глубине райончика Трастевере. Особенно хвалили симпатичного молоденького официанта, с неизменной улыбкой встречавшего гостя чашечкой ароматного кофе…

Свернув сайт, Римма только головой покачала: ишь, раскудахтались про симпатичного официанта! Конечно, она отлично понимала, что Ромоло – живой человек из плоти и крови, со своим характером и привычками, а не какой-то там идеальный принц, сошедший со страниц волшебной сказки. Он был искренне влюблен в нее, и она отвечала ему взаимностью, но жизнь этим не ограничивалась. Это только в сказках все заканчивается союзом двух любящих сердец, а в реальности наоборот – с этого все только начинается. Ведь, едва познакомившись, люди начинают привыкать, прилаживаться друг к другу, как притираются между собой новые детали только что собранного механизма, и это совершенно нормально. Что-то в Ромоло Римме нравилось больше, что-то меньше. Например, оказалось, что он несколько скуповат и совершенно не склонен к широким жестам, даже в адрес своей любимой. Он всего раз принес ей цветы, а когда она однажды вернулась из города с купленным роскошным букетом фрезий, удивился, а потом принялся мягко ее укорять: зачем выбрасывать деньги на ветер, покупая букет, который скоро завянет? Тем более что цветов вокруг и так полно.

Так считали все до единого в семье Сантини. И при этом все женщины семьи были фанатками многочисленных лотерей. Они регулярно покупали билеты, и Ромоло ни разу не сказал, что те выбрасывают деньги на ветер. Так здесь было принято. Вдруг повезет? По пятницам, когда печатались еженедельные выигрышные таблицы, половина квартала собиралась на площади у кафе, чтобы с азартом обсудить, кому и сколько в этот раз не хватило до заветного главного приза. Римма же привыкла считать, что деньги нужно зарабатывать, а не выигрывать, ей странно было видеть такой азарт при мизерном шансе на выигрыш.

С каждым днем ей становилось все труднее вытащить куда-то Ромоло после работы. Конечно, он сильно уставал к концу дня, поэтому его вполне устраивала перспектива коротать вечера в обществе Драгоша и бутылки пива за болтовней ни о чем и просмотром футбола по телевизору. Как-то раз после особо тяжелого дня, когда оба они чуть не падали с ног, Римма принялась рассуждать, что, получив рабочую визу, сможет найти другую работу – по специальности и не такую тяжелую. Ромоло слушал ее со снисходительной улыбкой и вдруг сказал:

– Какая ты все-таки удивительная, cara mia… Говоришь о таких странных вещах. Зачем думать об этом? Большинство наших женщин мечтали бы не работать – быть дома, ухаживать за собой, чтобы нравиться мужу, встречаться с подружками, вместе с ними сидеть по кафешкам и прогуливаться по магазинам. А когда появятся дети, целиком посвятить себя им. Это ведь здорово! Я вот хочу четверых. А ты, любовь моя, сколько?

Римма тогда растерялась: после этой восторженной речи было бы слегка неуместно признаться, что сама она детей не хочет нисколько. Во всяком случае, прямо сейчас. Ей вполне хватало впечатлений от малолетних племянников Ромоло. Видимо, по местным меркам считалось, что Джулия не работает – так, «немного» помогает матери вести бизнес. Поэтому ни о каком детском садике для Джорджио и Розы-Летиции речи не шло. Бесконечные вопли, визг, ссоры, драки, слезы и примирения, разбросанные по дому игрушки – это был обычный фон жизни семьи. Похоже, никто, кроме Риммы, не испытывал от этого дискомфорта: дети есть дети, что с них взять? А ей было странно смотреть на местные методы воспитания, когда детям всё позволяли и обоих до сих пор возили в коляске, даже старшего, четырехлетку. Помнится, Ульянина Вика уже на втором году жизни ходила своими ногами – а до этого Ульяна носила ее в слинге, уверяя, что только при таких условиях из ребенка может вырасти гармоничная личность.

С Ульяной Римма по-прежнему регулярно переписывалась, подолгу болтая про все на свете. Несмотря на то что подруга уволилась, Уля педантично сообщала ей все рабочие новости, особенно, конечно, касавшиеся лично Риммы. В первый момент, когда ее никому не понятная командировка в Рим подозрительно совпала с командировкой Матвея, по офису поползли слухи, – но когда Матвей вернулся через три дня, а Римма осталась в Италии да еще начала постить свои фотографии в обществе знойного красавчика, тихое шушуканье превратилось в бурное обсуждение. Неожиданный уход Риммы по собственному желанию стал последней каплей. По этому поводу фирма гудела до сих пор, а итальянские фотографии Риммы в соцсетях изучались чуть ли не под лупой.