Я делаю вдох, чтобы успокоить нервы.

– Алло?

– Могу я поговорить с Бренной Дженсен? – спрашивает бодрый женский голос.

– Это я.

– Привет, Бренна. Это Рошель, секретарь Эда Малдера. Мистер Малдер хотел бы встретиться с вами завтра, чтобы обсудить стажировку.

– Ой, э-э-э… – Я мысленно прокручиваю свое завтрашнее расписание. Первое занятие снова начнется не раньше часа. Времени у меня будет впритык, но ничего, как-нибудь успею. – Да, но только если рано утром. У меня в час начинается семинар.

– Боюсь, утром он будет занят. – Я слышу, как Рошель что-то печатает. – Как насчет второй половины дня, ближе к вечеру? Пять тридцать подойдет?

– Думаю, у меня получится подъехать, – быстро соглашаюсь я, потому что не хочу создавать трудности.

– Отлично. Увидимся завтра.

Она кладет трубку.

В животе начинают порхать бабочки. Но где-то глубоко в моем сознании тоненький голосок просит меня не торопить события. Ведь пока не ясно, возьмут ли меня.

Но… почему я не могу надеяться? Он ведь не стал бы заставлять меня преодолевать такой долгий путь до Бостона, чтобы отклонить мою кандидатуру.

Вряд ли кто-то может быть настолько подлой мразью, верно?

* * *

– Мы решили взять кое-кого другого.

Ох. И все-таки Эд Малдер оказывается настолько подлой мразью.

Пристроившись на краешке кресла, я проглатываю обиду и, собрав волю в кулак, говорю спокойным тоном:

– На все три места?

Они искали трех стажеров.

– Да. Мы отобрали трех отличных парней. Не пойми меня неправильно, у тебя хорошие оценки, но двое из них спортсмены, и втроем они смогут привнести в нашу работу нечто уникальное.

Пенисы.

Они привнесут пенисы.

В этом нет никаких сомнений. Но я заставляю себя быть вежливой.

– Понятно. Хорошо. Что ж, спасибо за уделенное мне внимание.

Спасибо, что заставил меня проделать весь этот гребаный путь до Бостона!

Он ведь легко мог отправить мне электронное письмо, как сделал бы это любой нормальный мудак, но не-е-ет, ему нужно было доказать, что он круче всех мудаков в мире.

Я начинаю подниматься, но Малдер усмехается и поднимает руку.

– Погоди, я не только поэтому просил тебя приехать.

Моя задница снова опускается в кресло. Несмотря ни на что, во мне еще теплится крошечная искорка надежды. Может быть, он хочет предложить мне другую должность. Может, даже оплачиваемую, или…

– Я хотел пригласить вас с Джейком на матч «Брюинз», который будет проходить в это воскресенье. – Он лучезарно улыбается мне, как будто я должна захлопать в ладоши от неописуемой радости. – В «Ти-Ди Гарден» у нашего канала своя отдельная ложа. О, мой брат с невесткой тоже там будут. Линдси и Карен были очень рады знакомству с вами. Вы, девочки, сможете поболтать о ваших женских делах, а мы, мальчики, будем наслаждаться матчем.

В Массачусетсе убийство является уголовно наказуемым?

«Является, как и во всех пятидесяти штатах», – напоминаю я себе.

Может, у меня получится найти себе хорошего юриста, который представит это как самозащиту? Отец Саммер как раз адвокат. Уверена, он сможет спасти меня от смертной казни.

Бурлящий во мне гнев вот-вот выплеснется наружу. Этот говнюк заставил меня приехать в Бостон, чтобы отказать мне в стажировке и пригласить поболтать о вязании и дизайне интерьеров с его женой и невесткой, пока он сам с моим ненастоящим бойфрендом будут смотреть матч с участием моей любимой хоккейной команды.

Все-таки, наверное, хорошо, что у меня нет с собой оружия.

– Я благодарна вам за приглашение, но мне нужно спросить Джейка, – натянуто говорю я, надеясь, что моя злость не отражается на лице. – Я дам вам знать.

– Отлично. Надеюсь, вы все-таки сможете прийти. Моя жена не перестает восторгаться тем, какая вы идеальная пара. – Он подмигивает мне. – Но не волнуйся, это по-прежнему наш маленький секрет.

Я фальшиво улыбаюсь.

– Спасибо.

– Позволь, я провожу тебя.

– Не беспокойтесь! – Маска радости на моем лице уже еле держится. – Я знаю дорогу. Хорошего вам дня, мистер Малдер.

– Эд.

– Эд.

Моя фальшивая улыбка исчезает сразу же, как только я выхожу из его кабинета. На несгибаемых ногах я подхожу к вешалке рядом с дверью и снимаю с нее свое пальто.

– Приятно было с вами познакомиться, – говорю я Рошель.

– И мне. Удачи вам, – сочувственно отвечает она.

Я выхожу в коридор, но не хочу покидать это здание так быстро. Мне хочется пройтись по студии, взглянуть на все в последний раз. Когда я подхожу к огромному, похожему на пещеру помещению, там как раз идет съемка новостной программы. Я пробираюсь внутрь, стараясь не обращать на себя внимания, и наблюдаю, как двое обозревателей подводят итоги вчерашнего матча «Оттавы Сенаторз» и обсуждают победный гол Броди Лакруа. Один из них говорит: «Джефф побеседовал с Броди после матча. Давайте послушаем, что сказал этот новичок».

Краем глаза я замечаю какую-то бурную деятельность в аппаратной. Режиссер дает кому-то сигнал, и на экране между двумя ведущими вдруг воспроизводится видеозапись интервью. Сначала появляется противное лицо Джеффа Магнолии. Обычно именно он берет интервью у спортсменов в раздевалке после игры, и хоккеисты относятся к нему как к «своему».

Большую часть времени Магнолия лишь обменивается колкостями с игроками, нежели задает вопросы по самой игре. Однако после этого матча «Сенаторз» в беседе с начинающей звездой Броди Лакруа он вдруг становится настоящим журналистом: они не только обсуждают успех Лакруа в третьем периоде, но и его блистательную игру на протяжении всего сезона. Но Магнолия три раза упоминает о том, что родители Лакруа могли бы гордится своим сыном, и все три раза Лакруа натянуто улыбается, бормочет какую-то нелепицу и отворачивается.

Я качаю головой.

– Кретин, – шепчу я себе под нос, и в то же время низкий женский голос раздраженно произносит:

– Идиот!

Я разворачиваюсь и вижу, как в паре шагов от меня стоит Джорджия Барнс, мой кумир. Она с любопытством разглядывает меня.

– А теперь пришло время для рекламы, – объявляет зрителям один из ведущих. – После перерыва мы свяжемся с Херби Хэндлером, который сейчас находится в Нэшвилле, и услышим его прогнозы на сегодняшний матч между «Предаторз» и «Флайерз»[22].

– Отключаемся! – рявкает оператор.

И, словно по команде, студия приходит в движение. Все носятся туда-сюда, гудят голоса.

– Кто-нибудь, поправьте свет! – жалуется один из ведущих. – Мне сейчас сетчатку выжжет!

Один из младших ассистентов тут же подскакивает, чтобы разобраться с освещением. Джорджия Барнс, снова посмотрев на меня, уходит с площадки.

Я медлю всего секунду, а потом бросаюсь вслед за ней, смущенно выкрикивая ее имя.

Она останавливается в ярко освещенном коридоре и поворачивается ко мне. На ней черная юбка в тонкую полоску, белый шелковый топ и черные туфли без каблуков. Несмотря на элегантную внешность, в ней есть что-то импульсивное.

– Простите, что отвлекаю вас, – говорю я ей. – Просто хотела сказать, что я ваша большая фанатка. И, по-моему, вы одна из самых толковых, самых грамотных журналистов в нашей стране.

Джорджия тепло улыбается.

– Спасибо, мне очень приятно. – Ее проницательный взгляд скользит по мне. – Вы здесь работаете?

Я качаю головой.

– Если честно, мне только что отказали в стажировке, которую я рассчитывала получить.

– Понятно. – Джорджия сочувственно кивает мне. – Как я слышала, конкуренция на это место была большая. – И тут ее голос звучит сухо: – Хотя ты должна быть к этому готова, в нашей среде в принципе приходится выдерживать очень жесткую конкуренцию. Особенно если ты женщина.

– Я об этом наслышана.

Она снова изучает мое лицо.

– Почему вы назвали Джеффа Магнолию кретином?

Жар приливает к моему лицу, и я надеюсь, что не покраснела.

– Э-э-э, да. Извините, что я так сказала…

– Не извиняйтесь. Но скажите мне, почему.

Я смущенно пожимаю плечом.

– Это все из-за тех вопросов, что он задавал. Неужели никто не говорил ему, что перед интервью желательно провести хотя бы маленькое исследование. Он три раза спросил Лакруа о его родителях.

– И что? – говорит Джорджия небрежным тоном, но мне кажется, что она проверяет меня.

– Мама бедного парня умерла от рака чуть меньше месяца назад, и у него был такой вид, словно он вот-вот расплачется. Магнолии следовало бы знать об этом.

– Да. Следовало бы. Но, как мы уже убедились, Джефф Магнолия кретин. – Она заговорщицки шепчет: – Я расскажу вам один секрет… кстати, как вас зовут?

– Бренна.

– Так вот, Бренна, я расскажу вам один секрет. Магнолия – это правило, а не исключение. Если вы когда-нибудь станете работать в нашей сфере, будьте готовы изо дня в день иметь дело с такими кретинами. Или еще хуже, с хамами-сексистами, которые каждую минуту каждого дня будут твердить, что тебе здесь не место, потому что у тебя есть вагина.

Я равнодушно улыбаюсь.

– По-моему, именно с этим я сегодня и столкнулась.

Выражение ее лица смягчается.

– Мне очень жаль. Могу сказать лишь одно: не позволяй одному отказу, одной двери, захлопнувшейся прямо перед твоим носом, остановить тебя. Продолжай откликаться на вакансии всех телеканалов, кабельных станций – везде. – Джорджия подмигивает мне. – Не все хотят вывести нас из игры, и грядут перемены. Пусть медленно, но, обещаю тебе, скоро все поменяется.

Меня охватывает чуть ли не благоговейный страх, когда Джорджия сжимает на прощание мою руку и уходит. Я верю, что она права, что все меняется. Но мне бы хотелось, чтобы этот процесс немного ускорился. Прошли целые десятилетия, прежде чем женщинам-репортерам было позволено брать интервью у спортсменов в раздевалке. Журналистке из «Спортс Иллюстрейтед» пришлось даже подавать в суд, который, наконец, постановил, что запрет женщинам-журналистам проводить интервью в раздевалке нарушает четырнадцатую поправку.