― Что, хреново?

― Мне? Очень. ― я попятилась, ― Я, эм… мне надо выпить.

Развернувшись, я как ошпаренная отобрала у Солы стаканчик. Я даже не поняла когда она поднялась к нам и что я сейчас опрокинула залпом. Бесчувствие ― всё что я желала сейчас. Просто отключится. Я завидовала своей бессердечной матери и сострадала сломленному отцу, застряв где-то меж двух огней, снедаемая торнадо из ужаса и беспомощности.

Я не хотела слушать, не хотела играть, хотела заткнуть свои долбанные уши и остаться в одиночестве, переживая внутреннее крушение. Ловко отточено вырывая из струн бас-аккорды, сливая с переливами моей гитары, его голос, звучал уже иначе, не так как мне было бы легче. Но так как мне по душе. Как-то больно и жестоко и музыка имела уже совершенно другой оттенок, словно авторский почерк. Он мне знаком. Автограф самóй жестокой драмы. И в совокупности с игрой всех остальных, ярко, страстно, совершенно и пожалуй полностью отражая всю его личность, которая как оказалось совсем не та, что я знала…

Мои пальцы до судороги впивались в медиатор. Раньше я никогда не слышала группы «ДиП», в целостном виде после возрождения, и того, как он поёт, потому не знала этого. Сейчас, потрясая пространство, свои сильным хриплым голосом, он смотрел напряжённо поверх толпы и был богом. Я бы и с пистолетом у виска не смогла придумать сравнения точнее, но «бог» было наиболее подходящим, но всё ещё недостаточно правильным, чтобы описать его сейчас. И я не о внешних признаках, я о том, эмоциональном заряде, что он посылает со сцены. А он сам, был слишком сложным. Едва открытым для чужого взора, под прочным мороком жестокости и высокомерия.

Треть присутствующих скандировала слова песни, зная текст, но совершенно не зная о чём эта музыка. Для меня это тоже Сакраменто. Могу лишь предположить, что каждая его песня, как исповедь для него. Кто-то был там вместе с ним. Кто-то, за кого он боролся и проиграл. Кто-то, кто выпал из его жизни замертво. Кто бы это ни был, он поселил скорбь потери, там, где когда-то было сердце. Все мы терпим неудачи и потери. Но есть потери с которыми невозможно смириться. Это убило бы его. Как бы там ни было, но если бы смерть в этой аварии не прошла мимо меня, лишь едва коснувшись, что было бы тогда? Или во всех этих эпизодах… У Кости нет детей кроме меня. У него вообще больше никого кроме меня нет.

Отдав Коляну свою гитару, решила пойти в свой домик на дереве. По пути, подцепила бутылку джина, одиноко стоявшую на столе.

Глава 5. Прятки

Взобравшись с горем пополам по веревочной лестнице, уселась на куче подушек, обняла свои колени и пропала без вести. Под аккорды No Celebration ― Paradise Lost, в стороне ото всех, я растворяла свою дурацкую болезнь в меломании и алкоголе. У джина был странный химический привкус, но я наплевала на это.

В конечном итоге, всё встало на свои места. Гости веселись и круто проводили время, отец возможно впервые за несколько лет позволил себе праздник в свой день рождения, а я вернулась к одиночеству. Каждый получил свой долбанный кусочек счастья.

Мне нужно бежать. Я могу сбежать от своей болезни, если убегу из этого проклятого места. Это оно во всём виновато. У меня появился план. Мне восемнадцать, я имею неограниченный доступ к банковскому счёту, открытому отцом для меня. Я уеду отсюда, просто сниму немного денег и сбегу. А потом? Чёрт, я без понятий, но бежать это всё что я хочу. Я могу играть на гитаре в конце концов, а значит могу зарабатывать. А ещё, у меня есть загранпаспорт, правда, он где-то у моей маман. Мысли клубились в голове, обдумывая всё это. Я поймала себя на том, что тяжело дышу. Я даже мысленно сбежать нормально не могу. Просто фатальный тупик.

― Смолова. ― (я чуть не захлебнулась джином), ― Ты что тут делаешь?

Посмотрела на вход в домик. Конкретно на Гордеева. Чёрт.

Демонстративно покрутила бутылкой.

― Делаю свою жизнь более сносной, ― пробормотала я, ― Пытаюсь по крайней мере. А вот что тут делаешь ты ― выше моего понимания.

Он повёл бровью и взобравшись, стал медленно подходить, спрятав руки в карманы джинсов. Ему приходилось склонить голову в сторону, чтобы не касаться всех этих ловцов снов и ветерков, подвешенных к в принципе высокому потолку. Какой у него рост?

― А, то есть, колдырить водку, в гордом одиночестве ― это теперь так называется? ― осведомился он лениво-издевательски.

― Это джин, а не водка.

― Один чёрт, ― усмехнулся Раф, останавливаясь в шаге от меня и усевшись напротив он свесил руки с колен. ― Тебе известно, что пить в одиночестве ― признак алкоголизма?

Нет, Гордеев, это, не алкоголизм, а ядерная смесь бредового состояния и целенаправленного отрицания ― просто трыдец в простонародье. До такого, ему как до тёмной стороны луны, потому я безразлично пожала плечами.

― Прописная истина. ― пробормотала я.

Он хмыкнул качая головой и отводя взгляд.

― Твой отец тебя потерял. ― объяснился Раф.

Я ошарашенно вытаращившись на Гордеева. Это… похоже на родительский контроль. Да, ладно… Я думала отец забил на меня пару часов назад. Да я и сама забила! Ан, нет. Мне удалось только уйти, но скрыться с его поля зрения не удалось. Вот так, неждан… В этом весь мой отец. Никогда не угадаешь, чего там у него на уме. Но по всей видимости Костя всерьёз настроен сдержать своё обещание. Он не сможет этого сделать, я сбегу прежде.

― Что? ― не понял Гордеев моей реакции, ― Ты почему ушла?

Я посмотрела на парня и попыталась подсобрать свои мозги в менее аморфную форму.

― Твоё-то какое наплевать? ― усмехнулась я невесело. Я как-то инстинктивно сжалась, под его взглядом, словно ожидая удара. Татуировки… Вот что он видит. Я видимо засучила рукава. Откуда мне было знать, что я не одна? Рафаэль прошёлся изучающим взглядом по фазам лун, вытатуированным на моей руке.

― Она не закончена, да? ― его голос тихо, в точности воспроизвёл мелодию. ― Похоже на колыбельную, ― констатировал парень, блуждая взглядом по силуэтам татуировки. Я хотела закончить её, но не успела. Я умерла.

Медленно нахмурившись, Раф замер. Вот только теперь его не интересует татуировка. Я боялась вздохнуть. Его лицо потемнело. Он заторможено сместился, опускаясь на одно колено, осторожно взял меня за запястье, поворачивая руку внутренней стороной. Я вздрогнула от прикосновения. Но его вопросительный взгляд проигнорировала. Он взял мою вторую руку. Подумает ли он что я сумасшедшая? Моё дурацкое сердце ускорилось от его тёплых невесомых прикосновений. Я тонула, без понятия почему я позволяю ему делать это. Впрочем, причинно-следственная связь никогда не входила в список моих верных друзей. Что-то ошеломлённое и запутанное отразилось на его лице.

― Они скрывают… шрамы?

Я отвернулась от него, ожидая чего угодно: от презрительной брезгливой реплики, до монолога о том, как прекрасна эта чёртова жизнь, что она одна и ничего не может оправдать самоубийство, и бла, бла, бла… Такой человек, как Раф, никогда не сумеет понять такую, как я. Ему ни за что не понять, как может быть больно, если тело не болит. Для него моя боль, лишь позорное клеймо на коже. Для меня эти раны гораздо, гораздо глубже тела. Он не знает, что я больна маленькой преждевременной смерть, у таких людей, как я, нет назначенного срока и костлявая, клянусь стоит прямо за спиной. Мне стоило помнить об этом. Алкоголь помогает забыться, но такого рода забвение непозволительная роскошь для меня. Попыталась отстранить свои руки, мысленно уже спустив рукава и скрестив руки на груди. Но он прочно-напрочно удерживал мои запястья.

― Ты зачем это сделала? ― его хриплый голос, был не громче шёпота, но звучал угрожающе. Это заставило меня усомниться в своей умственной состоятельности и прочности связи с реальностью, окончательно.

Я осторожно посмотрела на него, думая, что мне послышалось. Его губы были слегка разомкнуты. Он был всерьёз обескуражен. Нет, не послышалось.

Он посмотрел мне в глаза, сверкая в свете скудного освещения синими сапфирами и выглядел при этом совсем юным и сбитым с толку. Странное тяжёлое чувство поселилось, где-то в области моего сердца, и словно одинокая сломанная бабочка зашевелилась где-то внутри. Мою бровь повело вверх. Клянусь, я была трезвее пару минут назад…

Я испугалась или смутилась, не знаю. Я отдёрнула руки, и быстро опустила рукава. Суета поселилась во мне, мельтеша и мешая сконцентрироваться. Отпив из горла джин обхватила себя за талию, скрывая тем самым руки и захотела, провалиться ко всем чертям. Раф заискивал мой взгляд, в замешательстве блуждая взглядом по моему лицу, но я не позволила заглянуть себе в глаза.

Я не знала куда деться, от внезапно возникшего чувства разочарования и печали. Сола спрашивала меня, почему именно луна… Потому что, вся моя жизнь такая и есть! Как луна. Сплошные иллюзии. Вся такая сияющая издалека. А на самом-то деле серая и безликая, вся в кратерах размером с долбанное футбольное поле, от сокрушительных ударов мириад метеоров… Преломляет свет, за неимением собственного, а позади лишь тьма. Или впереди. Смотря, как посмотреть. Но какая в самом деле разница? Скоро, я сбегу отсюда.

Меня клонило в сон, ощущая странное волнующее оцепенение, головокружение. Я могла бы даже сказать, что это приятно. Потому-то я и пила как старый десантник в запасе. Алкоголь убивает страх. Страх теряется напрочь. К тому же я пропустила приём препаратов. А это как вынырнуть из под долбанных тысяч лье под водой, прямиком на вершину Джомолунгмы, вдыхая разрежённый воздух. Чистый и кружащий голову. Абсолютный катарсис. Полный улёт…

Забрав бутылку, допила джин и со стуком поставила на пол пустую бутылку.

Ладно, не будем заставлять напрягаться моего старика. Я собрала все кусочки себя и заставила себя подняться на ноги. Меня слегка пошатывало, хотя уверенна, что не могла столько выпить. В любом случае, это обещает стать моей проблемой.