― Я чёрт побери, в себе не уверенна, ещё больше чем в нём! Какие, нахрен, тут могут быть отношения? ― вспылила я, ― Извините.

― Не страшно. ― пожал он плечами, как ни в чём небывало, ― Первый человек, который бросил ругательство вместо камня, был творцом цивилизации. Я не совсем понимаю, что конкретно тебя так пугает?

Я снова нетерпеливо посмотрела на часы. Блин, ещё десять минут.

― Если ты будешь говорить с совами или змеями, они будут говорить с тобой, и вы узнаете друг друга. Если ты не будешь говорить с ними, ты не узнаешь их, а того, чего ты не знаешь, ты будешь бояться. Человек разрушает то, чего боится. Так говорила моя бабушка. Мир её духу.

― Твой страх, ничто иное, как неведение. ― кивнул Сергеич, ― Ты не знаешь, как правильно строить отношения. У тебя возникают мысли, которые мешают тебе быть счастливой. Тебя преследует убежденность, что горе, беда, страдание ― это расплата за то, что ты была когда-то счастлива. Именно поэтому ты убеждена, что твоя проблема и любовь для тебя несовместимы. Но это заблуждение Виктория, реальность обстоит иначе. Тебе определённо нравится о нём думать, ты вкладываешь в это энергию и силы… но почему эти мысли кажутся тебе бессмысленными и вызывают одновременно грусть и панику? Ты думаешь, что скорее всего это не взаимно?

― Не знаю. Возможно. ― ответила я бесстрастно. Я серьёзно посмотрела на мужчину. ― Как по вашему я могу быть уверенна, что такой человек как я, может привлекать того, кто, привлекает меня?

― Такой, это какой, Виктория?

Этот разговор когда-нибудь закончится? Я вымучено вздохнула.

― Предугадать моё настроение, титанический труд даже для меня самой! Стоит ли говорить об окружающих?

― И тем не менее, мне кажется ты слишком критично относишься к себе. ― он нахмурился, ― Даже чересчур критично. То, что ты берёшь в расчёт, свои психологические проблемы, то что ты вообще хотя бы о них задумываешься ― это безусловно хорошо. Но, вот то, что ты выводишь их, вперёд себя ― плохо. Не они должны всецело предопределять твою личность. Ведь есть что-то кроме недуга? Что-то, что является положительной составляющей твоего внутреннего мира.

Я напряглась, хмуро застряв на нем взглядом. Это могло сеять смятение во мне. И вызывать панику. И боль. И панику.

― Нет там ничерта положительного, ― бросила я резко.

На долю секунды он сменился в лице, но быстро смёл шокированное выражение с лица, возвращая свой прагматизм.

― Ты отдаёшь себе отсчёт, что это не так? ― уточнил он удерживая мой взгляд.

― Мне и без того хватает инсинуаций и самообмана, ― скривилась я, болезненно, ― Хоть тут-то, давайте смотреть правде в глаза: во мне нет ничего хорошего.

― Вот это-то как раз таки и является самообманом, если не сказать большего. ― заявил он без промедлений, ― По какой причине выстроилась такая негативная позиция к самой себе?

Он что серьёзно, чёрт возьми?

― Большую часть моей жизни, меня мотает из огня в полымя, просто потому, что я не умею справляться со своей грёбанной жизнью, я даже с собой справляться не состоянии, со своими собственными мыслями и эмоциями! Я всё равно ломаюсь, сдаюсь бессильной злости или ещё какому-нибудь угнетающему больному дерьму, и перечёркиваю всё к чертям, деградируя из человека в эгоистичное и лицемерное ничтожество, безвольно прожигающее жизнь в себе, только ради того, чтобы забыться и выжечь дотла что-то внутри. Что это по вашему, хорошие качества? ― процедила я, по возможности сдержано, ― Не смешите меня. Я думала мы уже касались этой темы, не так ли? Зачем её снова поднимать, я не понимаю? ― всплеснула я рукой, откидываясь назад. Мужчина медленно покачал головой, проницательно смотря на меня, ― Не в этом дело. Первопричина затяжной депрессии в подростковом возрасте уже была, она-то и привела к конфликту. Я так понимаю, этот конфликт кроется именно за тем рубежом до девяти лет и первого кризиса, который ты так яростно охраняешь? ― предположил док. Иногда он бывает пугающим, до чёртиков пугающим. Мой разум швырнул в меня чёрный лист ― мою чёрную карту. То, что стёрлось из моей памяти.

Чёрт! Стоп! Нет!

Я резко выдохнула, осознавая, что стою у края. Я беспомощна перед этой пропастью, пока что это слишком страшная тропа, я точно хочу её исследовать. Я отвернулась, отвлекая себя, рисованием. Гетман молчал, и я невольно подняла глаза. Док внимательно смотрел в мои глаза, ещё пару мгновений, поняв, что давить на меня сейчас опасно, он вздохнул, капитулируя.

― Сказать тебе, что вижу я? Я вижу работу над собой. Она не фантомная ― вот что важно. Ты не просто стараешься, Виктория, ты ходишь по битому стеклу, но делаешь то, что считаешь нужным. Тот факт, что ты вообще видишь свои проблемы и не отрицаешь их, уже достоин уважения. Признание проблемы ― половина успеха в ее разрешении. Тебя заботит будущее? Строй сегодня. Ты можешь изменить все. На бесплодной равнине вырастить кедровый лес. Но важно, чтобы ты не конструировал кедры, а сажал семена.

― Антуан де Сент-Экзюпери? ― усмехнулась я. Он подумал пару секунду.

― Ты пытаешься оградить от себя всех, ведь так?

― Не знаю. Наверное. ― я вздохнула, стуча карандашом по подлокотнику кресла, ― «Я не хочу делать тебе больно, а чем больше я лезу к тебе, тем тебе больнее…»

― «…И не хочу, чтобы ты делал мне больно, а чем больше ты меня отталкиваешь, тем больнее мне.» Волхв. Ты много читаешь. Это способ уйти от реальности?

Задумалась. Домик на дереве ― мой священный храм. Гитара ― моя исповедь. Кисть ― моя правда. Книги ― моё убежище.

― Думаю, что художественная реальность ― это мой способ спрятаться.

― Хорошо.

Недоумённо на него посмотрела.

― Хорошо?

― Хорошо, что ты это осознаёшь. Сколько тебе было лет, когда ты поняла, что не в порядке?

― Ну если Фрейд прав, и в тот момент, когда человек начинает задумываться о смысле и ценности жизни, можно начинать считать его больным… Лет в 13 наверное.

Он посмотрел на альбом на моих коленях.

― Работая с психологами, раньше, ты показывала свои рисунки?

― А я работала с психологами раньше? ― усмехнулась я, прорабатывая детали рисунка, ― Да и что бы это дало?

― Многое. Говорить за нас должны наши полотна. Мы создали их, и они существуют, и это самое главное.

― Ван Гог.

― Это как отражение того, что скрыто. И это многое меняет и объясняет. Знаешь почему Ван Гог отрезал себе ухо?

― Он больше не мог выносить шум в голове, ― ответила я.

― Как часто у тебя возникают шумы?

― Часто.

Посмотрела на часы на стене. Минутная стрелка двигалась слишком медленно.

― Странно, думал, это был эффект от неправильных препаратов, ― пробормотал док, ― Какого цвета крыша у твоего дома?

― Вам виднее. ― проговорила я следя за секундной стрелкой, ― Простите?

Он спросил, то что спросил? Или мне послышалось? Он выжидающе на меня смотрел. Вот так прикол. Я не могу точно ответить. Вроде синяя, но не исключено, что всё-таки тёмно-зелёная.

― Ладно, вот как мы поступим. ― он склонил голову чуть в лево, просматривая свои записи, ― Начни вести дневник.

― Это ещё зачем? ― насторожилась я.

― Меня беспокоит, что в последнее время, ты серьёзно теряешь чувство реальности. У тебя есть прогресс и утратить его не хотелось бы. Сдвиги нужно фиксировать, иначе в этом нет никакого смысла. Всё просто.

― Ну я бы не была в этом так уверенна. ― пробормотала я, нахмурившись. Вот только этого не хватало… Я завошкалась на месте, чувствуя внезапную неуютную тревогу. Сергеич несколько изучающе на меня смотрел.

― Ничего сверх возможного, просто каждый вечер описывай свой день, отношение к нему, события.

― Это… обязательно? ― решила я уточнить. Он кивнул.

― Очень желательно.

― И вы будите это читать?

― Разумеется, ― подтвердил психолог, реально не въезжая, в суть сей проблемы. Я тоже не особо-то сильна в её объяснении, но ещё более я не сильна в изложении мыслей, и вообще в мыслях я не сильна. Я попыталась улыбнуться.

― Я не… Нет. ― отрезала я, неожиданно резким и острым тоном. Док повёл бровью, скорее задумчиво чем удивлённо, но более никак своей реакции не выдал.

― Виктория, ты должна научиться концентрироваться. ― заявил он решительно. Многозначительно ткнула пальцем в альбом.

― Я умею концентрироваться, ― возразила я.

― По средством искусства ты пропускаешь свои проблемы и тревоги, через себя. Я же говорю о том, что вокруг тебя. Ты должна уметь концентрироваться на окружении, на реальности. К тому же это даёт весомое преимущество в переоценке мыслей, что влияют на твоё состояние, ― гнул свою линию психолог. Да, блин…

― И это единственный способ? ― спросила я, скептически.

― Нет, но к более кардинальным мерам, я боюсь ты не готова.

― Например? ― поинтересовалась я наводящим тоном.

― Социальная занятость.

― Социофобия ― не моя проблема. ― отмахнулась я.

― Разве? ― усомнился док, ― В свете последних событий, это рискует стать твоей проблемой. Ты забросила работу. Ты ведь играла на гитаре, верно?

Если я вернусь на работу в бар, то вся терапия коту под хвост. Слишком уж много там, соблазнов для моей гипомпниакальной составляющей.

― Травма. ― нашла я отговорку и угрюмо усмехнулась: ― Но огромное спасибо что напомнили. Очень мило с вашей стороны, ― процедила я в сторону, ― Выстоять на сцене целый сет, минут в сорок длинной, не так-то просто, когда твоя кость собрана по кусочкам и посажена на спицы.

― Допустим, но ты не торопишься чем-то это заменить, и занять своё время. ― настаивал мужчина. Холодно посмотрела на него.

― Я так не думаю. Я начала рисовать, и со стабильной регулярностью посещать приёмы дорогостоящего шарлатана.