– Не воображайте, будто я не понимаю причин, подвигнувших вас на столь невежливую отповедь! Вас беспокоит не столько мой вид, сколько то, что я пренебрегла вашими распоряжениями! Вы всегда должны оставаться хозяином положения и не можете допустить, что кто-либо поступает вопреки вашей воле.

– Вы правы, – согласился он, – но то же самое можно сказать и о вас, мисс Тавернер. Сильнейшее желание потакать собственным прихотям едва не подвигло вас на авантюру, которая, не вмешайся я вовремя, дабы вразумить вас, могла бы повредить вашей репутации гораздо серьезнее, нежели вы полагаете. Эти мальчишеские выходки, быть может, выглядят вполне уместными в глуши Йоркшира – к счастью, я не знаком с принятыми там обычаями и манерами, – но здесь они не пройдут. Вы совершили большую ошибку. Ваши принципы должны были помочь вам осознать ее, и потому мне необязательно было говорить вам об этом. Что до вашего любезного описания моего характера, то позволю себе заметить: опекунство, возложенное на мои плечи, с самого начала ставшее для меня источником беспокойства и раздражения, включает не только управление вашим состоянием. Однажды, мисс Тавернер, вы уже имели бестактность заявить, будто рады тому, что не являетесь моей дочерью. Я тоже рад этому, но, сколь малоприятной ни была бы роль, которую я вынужден играть, заняв место вашего отца, если вы и далее не будете повиноваться мне, я поступлю с вами так, как, вне всякого сомнения, с вами обошелся бы ваш батюшка, если бы имел удовольствие видеть вас сейчас.

– Что ж, я могу быть благодарной хотя бы одному обстоятельству! – вскричала Джудит. – Оно заключается в том, что уже очень скоро вы более не сможете угрожать мне или вмешиваться в мои дела! Будьте уверены хотя бы в этом, лорд Уорт: как только ваше опекунство надо мной окончится, я никогда не захочу видеть вас снова!

– Благодарю вас! Вы дали полную волю своему гневу, и теперь вам нечего более добавить, – ответил он, затем отвернулся и распахнул перед ней дверь. – Ваша карета уже наверняка подана, сударыня.

Мисс Тавернер направилась к двери, но тут в комнату ворвался Перегрин, разгоряченный, запыленный и растрепанный куда более, чем она сама.

– Что здесь происходит, дьявол меня забери? – спросил он. – А я-то думал, ты уже на полпути к Брайтону! Мне просто чертовски не повезло, должен тебе сказать!

– Лорд Уорт, – отозвалась Джудит, стараясь говорить ровным голосом, – счел необходимым прекратить нашу гонку. По мнению графа, его подопечная не может сама доехать до Брайтона, не оскорбив его достоинства.

– Можно подумать, нам есть дело до его достоинства! – заявил Перегрин. – Черт возьми, Уорт, мы заключили пари! Вы не имеете права останавливать мою сестру сейчас!

– С вами я поговорю позже, – неприятным тоном сообщил юноше Уорт. – Мисс Тавернер, я жду, что вы соблаговолите позволить мне посадить вас в карету!

– Поезжайте своей дорогой, – заявила в ответ девушка. – Когда со мной рядом брат, мне не нужна ничья защита.

– Мы уже имели возможность в этом убедиться, – с язвительной улыбкой согласился его светлость. – Что ж, я предупреждал вас, мисс Тавернер, что намерен принудить вас к послушанию.

Он шагнул вперед, но Перегрин быстро встал между ними и, сжав кулаки, резко бросил:

– А я предупреждаю вас, сэр: оставьте мою сестру в покое!

– Боюсь, столь благородный жест не произвел на меня никакого впечатления, – ответил Уорт. – Утешьтесь соображением: если я ударю вас, вы очень сильно пожалеете о том, что спровоцировали меня.

Мисс Тавернер положила руку брату на плечо.

– Умоляю тебя, Перри, не устраивай сцену! Я готова идти с вами, лорд Уорт.

Он поклонился; пройдя мимо него, она вышла из комнаты, а через пару минут граф подсадил ее в карету, и дверца захлопнулась за ней. Девушка услыхала, как ее опекун отдает распоряжение форейторам, и откинулась в угол сиденья, когда лошади тронулись с места.

Оказалось, она дрожит всем телом, мысли ее путаются, а в горле застрял комок. Все удовольствие, которое она предвкушала от поездки в Брайтон, куда-то улетучилось: ей казалось, она самое несчастное создание на свете. Ее поведению не было оправдания, уже в Хорли Джудит поняла, сколь непотребным оно выглядело, а теперь со стыдом призналась себе, что сполна заслужила гнев Уорта. Она вызывала у него отвращение, и он без зазрения совести унизил ее, обращаясь к ней с нескрываемым презрением. Неудивительно, что она потеряла самообладание: он вел себя непростительно. То понимание, которое начало было зарождаться между ними, исчезло, едва успев возникнуть. Но теперь ей было все равно: если только он не вымолит у нее прощения, она не сможет заставить себя вновь увидеться с ним, не испытывая к нему сильнейшего отвращения, но при этом девушка была уверена, что он не станет извиняться. Кредит доверия, который она завоевала в его глазах, улетучился, он оказался самым гадким, высокомерным и деспотичным человеком, а она представлялась себе немногим лучше вульгарной леди Лейд.

Столь уничижительные размышления возымели вполне ожидаемый эффект: слезы беззвучно потекли по щекам мисс Тавернер. Живописные деревни, дорожные заставы и окрестные виды пролетали за окошком незамеченными. Когда же наконец ее высадили у дома на эспланаде Марина-Парейд, даже бескрайнее синее море оказалось неспособно поднять ей настроение. Девушка, прикрыв лицо вуалью, поспешно направилась в дом и едва ли не бегом поднялась по лестнице, дабы предаться горю в уединении собственной спальни.

Глава 17

Минуло немало дней, прежде чем к мисс Тавернер вернулась ее прежняя живость и она смогла забыть о тяготах путешествия. Девушка старалась не падать духом, однако ее настроение оставляло желать лучшего, и, хотя она напускала на себя спокойную жизнерадостность, на душе у нее скребли кошки.


Прибытие в Брайтон Перегрина через полчаса после нее самой не принесло ей утешения. Джудит не спрашивала о том, что произошло между ним и Уортом, а сам он не рассказывал ей об этом. Брат предстал перед ней мрачным и угрюмым, кипящим недовольством и пристыженным одновременно, готовым на чем свет стоит поносить Уорта, но не горящим желанием обсуждать причину их разногласий. Было очевидно – граф не пощадил его чувства. У Джудит окончательно упало сердце. Она винила себя в посеянной между двумя мужчинами вражде, и даже признание (само по себе дело нелегкое) в том, что она заслужила осуждение Уорта, не смягчило бы негодование Перегрина. Смысла обсуждать случившееся не было; следовало предоставить времени возможность залечить нанесенные раны. Не могла Джудит надеяться и на то, что Перегрин взглянет на случившееся ее глазами. Он понимал, что поступил дурно, втайне жалел об этом, но, в конце концов, не видел в том ничего особенного. Юноша готов был как можно скорее позабыть обо всем, кроме того, как повел себя Уорт, и с легким сердцем приступить к осмотру достопримечательностей Брайтона.

Миссис Скаттергуд высадилась у дома несколько часов спустя, и Джудит смогла встретить ее, сохраняя хотя бы видимость самообладания. Впрочем, выслушивать ее упреки, равно как и представить отчет о произошедшем в Какфилде, было нелегко. Но даже миссис Скаттергуд не могла болтать до бесконечности, поэтому к тому времени как они сели обедать, она уже готова была забыть обо всем и направить мысли на то, что мог предложить им Брайтон в качестве развлечений.

Особняк на эспланаде Марина-Парейд оказался чистеньким, аккуратным, но достаточно просторным и комфортабельным, дабы потрафить вкусам своих обитателей. Они, пожалуй, могли бы пожелать, чтобы гостиная выглядела симпатичнее, однако вынуждены были признать: в целом обстановка и мебель, хотя и небогатые, превосходили те, которые обычно предлагались в сдаваемых внаем домах на морском побережье. Некоторую недостачу элегантности вскоре с лихвой компенсировали милые безделушки и висячие украшения, которые миссис Скаттергуд заблаговременно уложила в один из своих многочисленных сундуков. Первый вечер прошел тихо и спокойно: они устраивались и обживались на новом месте. Обе леди раньше обычного отправились на покой; старшая наложила на лицо кусочки сырой телятины, дабы избежать морщинок, а младшая полночи лежала без сна, терзаясь бесплодными размышлениями и воспоминаниями.

Но тоска не может длиться вечно. Утром вид сверкающей в солнечных лучах глади моря принес ей некоторое облегчение, а свежий соленый воздух вдохнул в Джудит новые силы. Чувство одиночества еще оставалось, затаившись где-то глубоко внутри нее, однако невзгоды и горести уже не затмевали собой весь мир. Поэтому она присоединилась к брату и миссис Скаттергуд в утренней столовой, предвкушая новый день, который должен был принести ей новые открытия и развлечения.

Давеча, когда карета доставила ее в Брайтон, глаза Джудит были полны слез, и, в силу этого обстоятельства, она не имела возможности рассмотреть во всех подробностях окрестности. Она даже не подняла голову, чтобы взглянуть на Павильон, выстроенный в таком месте, дабы притягивать взоры путешественников сразу же при въезде в город. Соответственно, он и должен был стать первой целью их утренней прогулки, и вскоре после завтрака обе дамы вышли на улицу. Перегрин вызвался сопроводить их до Стейна, откуда собирался заглянуть в клуб «Рэггетс».

Пятиминутная прогулка по набережной привела их на южную оконечность Стейна, откуда перед ними немедленно открылся вид на Павильон, пусть даже и не самый лучший. Отсюда они направились в глубь материка, ступая по вымощенному красным глазурованным кирпичом тротуару, прошли мимо аккуратных садов, разбитых с геометрической тщательностью, оставили позади платную библиотеку Дональдсона и наконец остановились перед сверкающим и роскошным зданием.

Павильон, построенный для принца-регента мистером Генри Холландом, имел в длину четыреста восемьдесят футов, занимая площадь в десять акров. Его спроектировали в соответствии с некими смутными идеями, посетившими принца после того, как ему прислали в подарок китайские обои с рисунком, – результат оказался впечатляющим и поразительным. При первом же взгляде постороннему наблюдателю могло показаться, будто он перенесся в некую сказочную страну, столь необычным выглядел дворец, потрясая своим великолепием. В нем сочетались греческий, мавританский и русский стили. Фронтон украшала ионическая колоннада и антаблемент; череда зеленых куполов и минаретов вздымалась над зубчатой стеной, тянущейся вдоль верхнего края всего здания; а крылья венчали два конуса, высотой не уступавшие центральному и самому большому куполу. Башенки на крышах и минареты, расположенные во всех углах постройки, были сложены из мягкого известняка кремового цвета, а остальное здание – из оштукатуренного кирпича. Перед каждым из крыльев красовался открытый пассаж из множества арок, разделенных восьмигранными колоннами и украшенных решетками для вьющихся растений. Вход в Павильон находился на западной стороне, а фронтоном, на который с благоговейным трепетом взирали миссис Скаттергуд и мисс Тавернер, он выходил на восток, на небольшую лужайку, отделенную от эспланады невысокой стенкой. Какой-то из мелочных критиков, впервые побывав во дворце, заявил, что он похож на Собор Святого Павла, который вдруг ощенился, породив помет из всевозможных куполов, но столь нечестивые мысли не пришли в голову мисс Тавернер. Даже если Павильон и не отличался совершенной строгостью и простотой вкуса, то не ей было придираться к этому; она отнюдь не намеревалась противопоставлять свое мнение просвещенному суждению мистера Холланда.