Лара Темпл - Роковой поцелуй

– Будь это шуткой, она все равно не удалась бы. Несмотря на мою вполне заслуженную репутацию, я предпочитаю не соблазнять девственниц. Назовем это… упражнением в самоограничении. Воздержание, как считается, полезно для души, а моя душа нуждается в некотором очищении. Я не собираюсь набрасываться на вас.

– Я не боюсь, что вы на меня наброситесь. По-моему, вы нарочно прибегли к такой уловке, чтобы отвлечь меня от писем и от моих поисков. Вы пытаетесь меня отпугнуть.

У него дернулся рот.

– Оливия, вы способны ущемить тщеславие любого мужчины. Таким образом я намекаю на то, что ухожу.

– Я вовсе не собиралась…

Он поднял руку, и она замолчала.

– Я сообщу вам, где и когда мы встретимся завтра. Прощайте, мисс Силвердейл!

– Я побывал в Греции, милая мисс Силвердейл, и уверяю вас: здесь в музее мраморные статуи в более надежных руках, чем там, где время и стихии оказывают на них разрушительное действие; и я уже не говорю о возможных мародерах.

– Да-да, лорд Уэстерби.

– Ах, вот вы где, Оливия! – весело окликнула Оливию Элспет сзади. – Пожалуйста, подойдите ко мне и посмотрите, какую красивую урну я нашла! Уверяю вас, я никогда не видела такого изысканного орнамента!

Оливия с благодарностью отошла от своего спутника. Когда они очутились на другом конце обширной галереи, она вздохнула.

– Я не так чрезмерно самоуверенна, как лорд Уэстерби.

– Возможно, вы не настолько самоуверенны, зато упрямства вам не занимать. Оливия, ведите себя прилично! Последний час вы держались просто образцово. Еще час – и все. Неужели это так трудно?

– Нет, конечно! Мне здесь нравится. А можно нам когда-нибудь еще прийти сюда только вдвоем?

– Конечно, можно. А теперь давайте прогуляемся, пока вы не успокоитесь.

– Спасибо, что спасли меня! Воспользуюсь возможностью поискать дамскую комнату. Вам не обязательно ходить со мной.

Не дожидаясь ответа родственницы, Оливия поспешила прочь. Приятно было побыть одной, поэтому она побрела в сторону галереи Таунли. Ей хотелось осмотреть бюст Рамзеса, не слушая очередную лекцию своих спутников.

– Вы воспользовались очень старой уловкой, – промурлыкал чей-то голос совсем рядом с ней, и Оливия не успела обернуться, когда чья-то рука схватила ее за плечо, разворачивая ее лицом к большой красновато-бурой гранитной голове и торсу египетского фараона. – Нет, не оборачивайтесь. Так мы – просто два случайных зрителя этого великолепного пособия по истории Египта.

– Какой уловкой я воспользовалась? – спросила она; сердце так часто забилось от удивления при виде Лукаса, что она не сомневалась: в тишине галереи стук слышен довольно отчетливо.

– Посещение дамской комнаты, пока матроны дремлют на скамьях, а мужчины с важным видом рассуждают о вывозе сокровищ античных цивилизаций.

– Лорд Синклер, вы снова шпионили за мной?

– Ну что вы! Я заехал на Брук-стрит, чтобы сообщить вам, что сегодня вечером мы встречаемся с вдовой Элдрич и в пять часов ваш экипаж должен стоять к северу от моста Патни. Когда дворецкий сказал, что вы еще в музее, я решил лично сообщить вам о предстоящей встрече. Что-то подсказывает мне, что ваша родственница не одобрит указаний в письменном виде, которые может прочесть любой изобретательный слуга.

– Да, наверное, – согласилась Оливия. – Она очень пристально следит за моими делами.

– Я ей сочувствую. Рамзес Второй выглядел довольно внушительно, вы не находите? В Египте сохранились некоторые величайшие образчики его наследия.

– Вы и в Египте побывали?

Уловив в ее голосе нотки благоговейного ужаса, он улыбнулся.

– Мы часто уезжали туда на зиму после того, как переехали в Венецию. Один мой кузен – знаменитый антиквар. Что вы думаете о богочеловеке и священном правителе двух Египтов?

Оливия повернулась к Рамзесу.

– Если его считали богом, он наверняка хотел, чтобы подданные относились к нему как к отцу, как к человеку, которого хочется любить и который, в свою очередь, любит их. Он выглядит благожелательным. Это единственная причина, по которой вы пришли? Вы узнали что-нибудь новое?

Он вздохнул.

– Сейчас мы всего лишь осматриваем музейную экспозицию. Наш визит не служит никакой иной цели, кроме развлечения – и, возможно, просвещения. Поэтому я предлагаю вам осмотреть некоторые мои любимые экспонаты, которые, к счастью, находятся далеко от Барнстаблов и Уэстерби.

– Я должна скоро вернуться, иначе Элспет будет волноваться.

– Скажите, что вы заблудились.

Оливия улыбнулась.

– У вас на все готов ответ!

– То же самое я мог бы сказать и о вас. Сюда…

Оливия не сопротивлялась. Он подвел ее к ряду мраморных статуй. После каждого шедевра, мимо которого они проходили, голова ее становилась легче; она освобождалась от забот. Они смотрели на красивые барельефы с изображениями людей и животных из серебристого мрамора, на статуи женщин, облаченных в мраморные одежды, выполненные весьма подробно, – возможно, на изготовление каждой такой статуи уходил не один год.

В музее было тихо. Здесь царила не такая тишина, как на Спиннер-стрит, и не слышались шорохи, как зимой на вересковых пустошах, но восторжествовало молчание, которое усиливало влияние образов из сотен миров и историй, которыми дышало каждое произведение неизвестных авторов.

Оливия лишилась дара речи при виде очередной статуи. Скульптор изобразил в натуральную величину обнаженного юношу, который собирался метнуть диск. Все его мышцы замерли в напряжении. Левая рука лежала на правом колене; на ней не хватало пальца, и отчего-то из-за этой детали статуя показалась ей еще выразительнее. Было что-то утешительное в том, что за две тысячи лет статуя потеряла всего лишь палец. Подобно многим подобным статуям, эту развернули так, чтобы обеспечить некоторый налет скромности, но в данном случае попытка полностью провалилась. Оливия изумленно смотрела на полномасштабное изображение красивого обнаженного мужчины. Она даже затаила дыхание, словно ожидая, что скоро юноша метнет диск, выпрямится и предстанет перед ними во всей своей красе.

– Я совершенно не понимаю общество, – сказала она наконец, невольно понижая голос в тишине галереи. – Когда-то моя крестная сделала выговор Колину за то, что он всего лишь закатал рукава в моем присутствии – нам с ним пришлось вытаскивать собаку из болота… С другой стороны, такие скульптуры выставляют на всеобщее обозрение! В соседнем зале я собственными глазами видела матрону, сопровождающую двух совсем молоденьких девушек.

Лукас осмотрел статую и положил руку Оливии на плечо. Ей показалось, что он хочет увести ее прочь. Однако они не двинулись с места.

– Матрона, скорее всего, велит своим подопечным закрыть глаза. Сама же она, конечно, насмотрится всласть. По какой-то причине общество не так требовательно относится к историческим памятникам, как к своим современникам. Вот вам еще один пример ханжества. Но сейчас нам стоит быть благодарными… Кстати, эта статуя называется «Дискобол». Вам нравится?

– Она восхитительна! Интересно, был ли юноша-модель таким же красивым при жизни, как то, что изобразил скульптор. Кажется… если дотронешься до статуи, кожа будет теплой.

– Почему бы вам не попробовать? Здесь сейчас нет никого, кроме нас. Смелее! Перед вами всего лишь камень.

Посмотрев на рельефную лодыжку и бедро, на мышцы руки и мускулистую грудь, она попыталась про себя повторить его слова: «Перед вами всего лишь камень… Смелее…»

Она пожала плечами и протянула руку, собираясь дотронуться до холодного мраморного пьедестала, но почему-то погладила щиколотку статуи. Та, как и ожидала Оливия, оказалась холодной и твердой. Но она не убрала руку; ее пальцы льнули к мрамору и скользнули выше. Мрамор приятно холодил подушечки пальцев, и вдруг перед ее мысленным взором возник совершенно другой образ. Образ был, конечно, вымышленным; она никак не могла видеть что-то подобное в жизни. Она видела перед собой не мраморную статую, а Лукаса. Только, в отличие от каменного юноши, кожа у него была теплой. Она не убирала руку, чувствуя, как в ней разгорается пламя, да так, что ей стало трудно дышать. В крайнем изумлении она смотрела, как ее пальцы ползут по ноге статуи, обводя бугры мускулов, выше, к бедру…

Резкое движение Лукаса вывело ее из забвения. Неожиданно ее оттащили от статуи. Лукас плотно прижал ее к себе – целиком; ее ягодицы прижимались к его бедрам. Она чувствовала, как он еле заметно касается губами ее шеи под завязкой шляпки; руки он сомкнул у нее под грудью. Он держал ее целую мучительную секунду, и в ней разгорелось пламя. Она задыхалась, словно все фурии мчались за ней. Потом она освободилась, а он принялся осматривать меланхоличный бюст женщины, которая появлялась из цветка.

– Вы очень опасны, мисс Силвердейл, – сказал Лукас, не оборачиваясь.

– Вы сами велели мне потрогать статую, – ответила она, злясь и на него, и на себя, и на свою необъяснимую реакцию.

– Я велел вам только потрогать статую, будь она неладна, а не ласкать ее! Пойдемте, вам лучше найти вашу компаньонку до того, как я снова забуду, что мы в общественном месте.

– Почему? Что бы вы сделали, если бы мы не были в общественном месте?

Девушке казалось, будто после прикосновения к античной статуе в нее в самом деле вселилась какая-то древняя магия. Она чувствовала себя смелой, дерзкой… она чувствовала, как в ней бурлит кровь, она ощутила прилив жизни, огонь желания. Ей не хотелось отгонять воспоминания о том, что она почувствовала, прижавшись к нему. Как это ни пугало ее, ей хотелось запомнить свои ощущения и потом все хорошенько обдумать. Лукас, очевидно, чувствовал то же самое – во всяком случае, в тот миг. Она поняла это по тому, как он прижал ее к себе и как теперь намеренно увеличивал дистанцию между ними; в углах рта у него образовались напряженные складки. Она вспомнила его слова: «Потому что я хочу уложить вас в постель»…