Оливия ничего не сказала вслух. Она знала: еще рано, слишком рано. Но внутренний голос твердил: «Ты мой дом, Лукас Синклер, а я – твой».

Она еще не была готова покинуть свой новообретенный дом.

– Лорд Синклер, вы меня разочаровали. Какой же вы после этого повеса? Несправедливо, что мне самой всегда приходится вас соблазнять, ведь у вас гораздо больше опыта, – укоризненно произнесла она, проводя ладонью по его рубашке.

Ей нравилась его широкая, мускулистая грудь; на ощупь она оказалась такой же мощной, как на вид; пальцы покалывало от прикосновения к поросли волос под белой материей.

Она хотела видеть его, чувствовать его, утонуть в нем…

– Оливия!

Она поспешила ответить:

– Я сказала Элспет, что дело очень важное и что я в последний раз прошу ее оставить меня наедине с мужчиной, пока я нахожусь под ее опекой. Она сидит внизу с романом мисс Остин, а Джем обещал принести ей чаю. Пожалуйста, не говори, что все мои махинации оказались напрасными!

Он рассмеялся и прижался лбом к ее лбу, погладил ее по щеке и дотронулся большим пальцем до ее губ.

– Ты не знаешь жалости!

Она разомкнула губы и инстинктивно коснулась его пальца кончиком языка. Он глухо застонал, и она снова прижалась к нему всем телом.

– Лукас, пожалуйста, не прогоняй меня! Еще рано. Совсем чуть-чуть… – произнесла она, целуя его ладонь, пробуя ее на вкус.

– Ливви…

– Мне нравится. Никто не называет меня Ливви…

– Потому что ты моя. Но тебе нельзя здесь оставаться. После того, что случилось сегодня, я уже не чувствую в себе достаточно сил для сохранения благородства. Я не хочу быть благородным. Хочу овладеть тобой прямо здесь, на моем столе, и к дьяволу последствия! Так что сжалься над моей совестью и уходи. Обещаю, вечером я приеду к тебе на Брук-стрит… О, проклятие!

Она сама не помнила, как ее руки вытянули рубашку из его брюк, но ощущение его ребер под ладонями сильнейшим образом подействовало на нее, да и на него тоже – а может быть, все дело было в том, что ее ладони казались прохладными на его теплой шелковистой коже.

Она попыталась убрать руки, но запуталась в рубашке.

– У меня холодные руки? – сокрушенно спросила она.

– Нет. Они смертоносны. Не останавливайся. Я сдаюсь!

Он отвечал на каждый заданный ею вопрос – словами или жестами. По ее требованию он снял рубашку и помог ей расстегнуть платье, и всякий раз, как он замирал и пробовал воззвать к ее разуму, она пользовалась всем, чему он ее научил, чтобы победить угрызения его совести. Оливия больше не останавливалась, как и он. Она не хотела дожидаться оглашения. Ей хотелось доказать, что она доверяет ему, самым первобытным способом, и если она еще не отважилась сказать ему, что любит его, по крайней мере, она радовалась, что способна продемонстрировать свои чувства.

– Хочу, чтобы ты обнажился, как тот дискобол… Когда я трогала его, то думала о тебе…

– Мне и казалось, что ты касаешься меня. Если бы мы тогда были одни… – Тяжело дыша, Лукас задрал ее сорочку. Она скользнула вперед, прижав низ живота к выпуклости под брюками. У нее пресеклось дыхание, когда пульсирующий жар между ног достиг наивысшей точки и накрыл ее волнами, вызывая сладкое томление во всем теле. Все ее тело стремилось к нему, стремилось отдаться ему. Ей хотелось трогать его, чувствовать его, прижиматься к нему. Прозрачная тонкая сорочка показалась ей грубой и чужой. Ей захотелось поскорее сбросить ее.

– Сейчас мы одни, – прошептала она. – Что ты хотел мне сделать?

– Не тебе, а с тобой. Вот… вот что я хотел сделать.

Она понятия не имела, как они очутились на диване у камина. Лукас склонился над ней, исследуя ее тело языком; его щетина покалывала ей кожу, служа мучительным контрастом с шелковистыми губами и влажным языком. Он искал и находил у нее такие места, о существовании которых она не подозревала.

И ее руки исследовали его; они прикасались ко всему, до чего могли дотянуться; она исследовала его так же, как он исследовал ее. В какой-то миг она прижалась губами к его губам, и он страстно ответил на ее поцелуй, наполовину накрыв ее своим телом, делясь с ней страстью и позволяя ей постепенно узнавать себя. Она почувствовала, как раздвигает ноги, почувствовала между ними давление; там будто разгорелся пожар. Он задышал чаще. Но поцелуй вдруг ослабел, и он поднял голову.

Она обхватила его руками, боясь, что он снова ее прогонит.

– Лукас, прошу тебя, не останавливайся!

Он приподнялся на локтях; его глаза напоминали пылающие угли.

– Не буду. Во всяком случае, пока не покажу тебе, на что ты способна, Ливви. И хотя я не дойду до конца, что бы ни говорил закон, с сегодняшнего дня ты – моя. И если ты сомневаешься в том, что хочешь взвалить меня на свои плечи до конца жизни, скажи об этом сейчас.

– Лукас, у меня нет никаких сомнений!

Он нежно коснулся ее губ своими, поцеловал ее в щеку. Свободная рука продолжала исследовать ее сверху вниз. Она попыталась не напрягаться, когда его ладонь коснулась завитков волос между ее ног. Он исследовал ту ее часть, которая оставалась для нее загадкой, как и новый мир, в который она вступила, встретив Лукаса. Она не знала, почему с ним все так отличалось от того, что было раньше. Ей очень хотелось дотронуться до его твердого, напряженного жезла, и одновременно это ее пугало.

– Милая, я не сделаю тебе больно. Тебе будет хорошо… Ты мне веришь?

Он коснулся ее губами; его слова были как солнечные лучи – ласковые, теплые, утешительные. Но хотя его пальцы лишь едва заметно касались средоточия ее женственности, его прикосновения вызвали в ней незнакомое томление; она задрожала от напряжения. Ей ничего так не хотелось, как продолжать… несмотря на то что все ощущения были новыми.

– Ты мне веришь? – повторил он.

– Да.

Он поцеловал ее в один угол рта, а потом в другой.

– Тогда расслабься… и просто наслаждайся.

Его пальцы скользили по коже, которая казалась поверхностью воды, мерцающей и теплой. И вот он очутился в средоточии ее жара; она затрепетала и, ни о чем не думая, подняла бедра и взмолилась:

– Лукас… прошу тебя…

Хрипло зарычав, он впился в нее губами. Голодный, разбойничий поцелуй воспламенил ее. Она снова затрепетала от сладкого предвкушения. Он задавал ритм, и она двигалась в такт, а он поднимал ее на седьмое небо блаженства.

Его губы тоже двинулись вниз, к ее обнаженной груди; он ласкал, дразнил, покусывал ее… Она готова была громко кричать от радости.

Ей захотелось перевернуться, сесть на него верхом, сделать что-нибудь, только не оставаться в центре этой невыносимой и прекрасной бури. Она услышала собственный голос, который показался ей незнакомым; она умоляла, торопила и, наконец, растаяла и застонала. Она прильнула к нему, крепко вцепившись пальцами ему в спину и в затылок. Казалось, сквозь нее одна за одной проходят разряды молнии – резкие, ослепительные.

Лукас словно провел ее по очереди через все состояния. Вначале она была невесома, как воздух, затем ощутила земные потребности, потом ее поглотило жаркое пламя. Наконец, она превратилась в теплую, ласковую воду. Она немного покачалась на ее поверхности, приятной и безопасной, и снова прижалась к нему, медленно пробуждаясь.

Ей казалось, что необходимо заполнить жизнью огромный пустой дом. Холодные заснеженные улицы скоро оттают, зима сменится весной, и все кругом расцветет от растущей внутри ее любви. Она улыбнулась милой нелепости таких мыслей, но не прогнала их. Да, она любит – а рядом с ней ее любимый. Она будет заботиться о нем и лелеять его и сделает все, что в ее силах, чтобы он был счастлив и свободен. Она слегка повернула голову и коснулась губами ложбинки у него на плече, словно подтверждая данное себе обещание. Ей не хотелось двигаться, не хотелось покидать его. Больше всего ей хотелось повторить то, что у них только что было.

– Все было… чудесно, – прошептала она, целуя его в голое плечо и наслаждаясь его знакомым чудесным ароматом. – Я думала, будет больно.

Он судорожно вздохнул, повернулся и дотронулся губами до ее волос. Его дыхание согревало ей голову.

– Милая, боюсь, тебе еще будет больно, но не сегодня, хотя, судя по тому, как я себя чувствую, не думаю, что переживу сегодняшнюю ночь. Я просто хотел, чтобы ты хоть немного представила, что тебя ждет.

Наконец Оливия открыла глаза и слегка отстранилась, чтобы посмотреть на него. Она увидела: хотя ее он полностью раздел, сам он остался в брюках. Она не сразу заметила, как напряжены его руки, которые ее обнимают. Наконец он сел и усадил ее к себе на колени, прижав к себе. Она попыталась отстраниться, чтобы лучше видеть его, но он порывисто обнял ее. Потом тихо рассмеялся и поцеловал ее в висок.

– Безжалостная Ливви! Прошу тебя, не двигайся, милая. Мое самообладание небезгранично.

– Что ты имеешь в виду? Разве ты не?..

Он покачал головой и пересадил ее на диван, а затем поднял с ковра ее одежду – сорочку, платье и корсет. Она кротко позволила ему одеть себя, как будто он был Норой, а не очень крупным полуобнаженным мужчиной, гораздо красивее дискобола. Его мускулистые грудь и спина были покрыты испариной.

– Разве тебе не хочется тоже?.. – спросила она наконец, почти не думая.

Его руки дернулись – он собирал ей волосы на затылке. Потом он выпустил ее и развернул к себе лицом. Она увидела в его глазах языки пламени.

– Ливви, я готов продать душу, лишь бы очутиться в тебе! Но сейчас не стану этого делать.

– Но если ты хочешь…

Он улыбнулся и быстро поцеловал ее в губы, а затем отстранился и надел рубашку.

– Ливви, сейчас не время испытывать мое терпение. В моем теперешнем состоянии я и не должен совершать разумных поступков. Я лишь должен не забывать о своих добрых намерениях. А теперь надень шляпку и ступай к леди Фелпс. Не представляю, почему она еще не ворвалась сюда, но не хочу еще больше искушать судьбу. Прочь!