Джорджетт Хейер - Роковой сон

Графиня была восхищена замком Ю и уже предвкушала визит в Руан, со всеми этими обещанными празднествами, которые должны были сопутствовать свадьбе. Ей нравилось великолепие герцога и она хотела, чтобы дочь порадовалась такому знатному поклоннику. Она посидела какое-то время около дочери. А Матильда лежала, затерявшись в огромной кровати, завешенной со всех сторон жесткими занавесями.

— Я вполне довольна, мадам, — спокойно сказала она.

Проследив, как ушла мать, Матильда принялась размышлять, чего можно ожидать от холодности герцога. Когда она наконец заснула беспокойным сном, то много раз просыпалась, напуганная ночными кошмарами.

На следующий день Матильда не видела герцога, пока не настал час венчания в кафедральном соборе Нотр-Дам. Отец провел ее сквозь ряды зевак, специально съехавшихся в Ю, чтобы присутствовать на церемонии. На Матильде было длинное платье, расшитое драгоценными камнями, со шлейфом во много локтей длиной, который несли подружки невесты. Войдя в церковь, леди Матильда поискала глазами Вильгельма и обнаружила его у ступеней алтаря вместе со сводным братом Мортеном и другими баронами, которых она не знала. Герцог был одет в золото и пурпур, опоясан мечом, в короне поверх шлема и свисающей с плеч мантии, также отороченной золотом, которая доходила до самой земли и шелестела при каждом движении.

Одо, молодой епископ Байе, которому помогали епископы Кутанса и Лизье, провел церемонию венчания. Невзирая на то, что невеста была вдова, а не девица, над ее головой держали вуаль четыре рыцаря.

После произнесенных обетов и дарованного благословения супружеская чета была увенчана цветами и проследовала на пир в замок, где были и мимы, и акробаты, и наигрывающие сладкие мелодии менестрели. По кругу водили дрессированного медведя, на спине которого сидела мартышка, зверь ходил на задних лапах и, подшаркивая, исполнял танец под тамбурин. Затем вбежала группа акробатов, мужчин и женщин, а менестрели, сопровождаемые звуками арфы и рогов, пропели хвалебную оду герцогине, исполняя туш в конце каждой строфы.

Когда заголосил петух, слуги замка уже развешивали цветочные гирлянды между балками, посыпали пол свежим тростником. На столы были выставлены изысканные деликатесы, приготовление которых заняло у главного повара три дня. Жалко было прикасаться к ним, настолько восхитительно они выглядели. Одни были покрашены алканой в красный цвет, другие — покрыты золотыми листьями, припорошенными серебром. На высоком столе перед герцогиней стоял свадебный торт, украшенный, с намеком на будущее, фигуркой женщины, ожидающей рождения ребенка. Почетное место занимал фазан в полном оперении, и никто, глядя на него, не заподозрил бы, что птица под перьями уже зажарена и разрезана.

Начало пиру положила внесенная на плечах слуг голова дикого кабана, обложенная розами. Из пасти свешивался свиток с поэмой, восхваляющей гордость. За ним следовало королевское блюдо — олень в бульоне и другие лакомства, вызвавшие крики восхищения у гостей. Блюда были украшены соединенными эмблемами Фландрии и Нормандии, а надпись на скрепляющей их печати гласила: «Веселитесь на этом пиру и молитесь за герцога и герцогиню».

Пажи носились взад-вперед с кувшинами вина, мужчины криками приветствовали герцогиню, за ее здоровье было выпито несчетное число кубков. Матильда сидела на троне рядом с герцогом, улыбалась, что-то кому-то отвечала и краешком глаза посматривала на прямой профиль человека, сидящего рядом. Его глаза сверкнули, в них появился отблеск давней ярости, герцог торжествующе улыбнулся:

— Ну наконец я заполучил тебя, жена, — процедил он сквозь зубы.

Матильда отвернулась, почувствовав, что краснеет. Он что, женился на ней с местью в сердце? В нем умерла любовь? Сжалься, Пресвятая Дева, если это так!

Она собрала остатки своей храбрости, в этот момент к ней обратился граф Роберт Ю:

— Госпожа, — сказал он. — Как получилось, что вы согласились выйти за моего кузена, если он так жестоко поступил с вами?

К своему собственному изумлению, она весело ответила:

— Знаете, граф, он показался мне человеком мужественным и дерзким, если решился прийти и отлупить меня в отцовском доме. Значит, он прекрасно мне подходит.

— Прекрасно сказано, кузина! — зааплодировал граф.

Матильда увидела, что герцог смотрит на нее не отрываясь. Он слышал ее ответ графу Роберту, и в его глазах появилось выражение, похожее на восхищение. Рука Вильгельма потянулась к руке жены, но он сдержался и вместо ее ладони сжал подлокотник кресла. Матильда приободрилась, поверив, что наконец сможет понять его. С оживлением, которое сразу привлекло к ней сердца ее новых подданных, она продолжила разговор с графом Ю и Робером Мортеном, который смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

Пир продолжался много часов, настроение собравшихся становилось веселее. Наконец со смехом и шутками женщины окружили Матильду и повели ее в спальню. Леди Матильда ушла, улыбаясь, и последнее, что она видела в зале, было множество развеселившихся рыцарей, поднимавших кубки за ее здоровье, а герцог Вильгельм, который стоял рядом со своим креслом, смотрел на нее из-под черных бровей.

Дамы раздели Матильду и сложили тяжелые свадебные одежды, расплели ее великолепные светлые волосы и расчесали их так, что они окутали плечи невесты блестящим покровом. С пришептыванием ласковых словечек ее уложили в кровать. Снаружи послышались голоса и шаги. Дамы бросились открывать дверь перед герцогом, его сопровождала веселая компания баронов, у спальни они оставили его одного, а дамы вышли, и дверь закрылась.

Голоса затихли, затихли и удаляющиеся шаги. Некоторое время герцог стоял, пристально глядя на Матильду и храня молчание. Его глаза вспыхнули страстью, но он крепко сжал губы, как бы обуздывая свои желания, и подошел к кровати.

— Итак, мадам жена… — сказал он с вожделением. — Как обстоят дела с вашей обороной?

Ее глаза были полузакрыты. Желание отомстить уже не владело ею. Улыбаясь, Матильда пошутила:

— Милорд, очень интересно, вы на мне женились, чтобы любить или ненавидеть?

Как бы защищаясь, Вильгельм скрестил на груди руки.

— Я женился, потому что поклялся сделать вас своей, мадам, и еще потому, что я никогда не терплю поражений. Видит Бог, я буду укрощать вас вот этой самой рукой, пока вы не признаете во мне своего повелителя!

Матильда выскользнула из-под прикрывающего ее горностаевого меха и встала перед ним — белая изящная фигурка на фоне темных занавесей.

— Думаю, вы не рады такой победе, мой муж, — сказала она, пристально глядя ему в глаза. — Моя оборона сломлена, но сможете ли вы затронуть мое стереженое сердце?

Женщина стояла так близко от него, что могла почувствовать, как бушуют в нем страсти.

Герцог сжал ее плечи, скрытые золотой вуалью волос.

— О Боже мой, Матильда, я ведь поклялся, что ты не найдешь во мне нежности! — неуверенно прошептал он.

Матильда ничего не ответила, глядя на него с соблазнительной улыбкой на устах. Вильгельм схватил ее в объятия и безжалостно сжал, целуя веки и губы, пока она не начала задыхаться. Женщина покорилась, ее холодность исчезла, тело запылало. Почти потеряв сознание, окунувшись в обжигающее море его страсти, она услышала шепот:

— Я люблю тебя! Клянусь сердцем Христовым, все дело в этом, моя желанная!

Французы бросили вызов нашим рыцарям, так заставим же их оплакивать свою опасную затею.

Речь нормандского герольда

Юберу д'Аркуру показалось однажды, что Рауль, который сейчас входил в замок Бомон-ле-Роже, стал выше ростом, хотя, приглядевшись и сравнив его со своими старшими сыновьями, он с удивлением понял, что ошибался.

Роже де Бомон, который семь лет назад помог Раулю устроиться на службу к герцогу, проводил рыцаря в зал, обнимая за плечи, что привело Юбера в волнение, — не зазнался ли сын от оказанной ему чести. Но тот, едва завидев отца, бросился к нему, встав перед ним на колени, смиренно ожидая благословения. Он улыбался все той же открытой улыбкой, которая всегда наводила Юбера на мысль, что покойная жена обрела вторую жизнь в их сыне. Возложив руку на склоненную голову Рауля, он почувствовал прилив нежности, но постарался скрыть это и буркнул что-то насчет алой мантии сына, назвав ее попугайским плащиком, хотя внутренне испытывал удовлетворение и радость от того, что сын одет роскошнее, чем молодой Ричард де Бьенфе, которого соседи направили встречать ближайшего сподвижника герцога. Когда Рауль поднялся с колен, Юбер огляделся и только тут заметил, что сын прибыл в Бомон-ле-Роже со свитой, приличествующей посланцу властелина.

Было известно, почему молодой д'Аркур прибыл в родной Эвресан с поручением от Вильгельма. Уже долгие недели на высоких деревьях, окружающих замок д'Аркуров, ссорились вороны, но даже и без этой приметы, предвещавшей войну, нормандцы со времени осады Аркуэ знали, что король Генрих замышляет вторжение, чтобы сокрушить герцога Вильгельма. Торговцы и бродяги приносили из Франции новости о развернувшихся приготовлениях, и, хотя никто точно не знал, какие силы может собрать король, ходили слухи, что к нему якобы присоединились даже правители Гаскони и Оверни. Но ничуть не обеспокоенные бароны гордились, что мощь Нормандии вызывает злую зависть в соседях. Они не желали ничего лучшего, чем сразиться с этими великими правителями в битве, поэтому теперь, когда Рауль огласил перед вельможами Эвресана планы герцога, последовал обмен недоумевающими взглядами, на смену которым пришло раздражение.

Вельможи расположились в два ряда за длинным столом заседаний совета, во главе которого восседал Рауль с Роже де Бомоном. Письмо герцога передали лично де Бомону, но поскольку тот в юности был отстающим школяром, проводя свои дни в набегах, а не в усвоении наук, то Рауль предложил ему прочитать послание вслух, что и было сделано. Рауль распечатал пакет, продемонстрировав всем печать герцога, а когда присутствующие глубокомысленно закивали, медленно приступил к чтению, начиная с адресованного «преданным друзьям» вступления до завершающих послание приветствий.