Вечером он пришел в княжескую юрту хмурый, растерянный. – Тютчи пребывает сейчас в грусти и растерянности, – тихо сказал он после того, как князь посадил его жестом руки на скамью напротив княжеского дивана. Роман Михайлович спокойно восседал и, казалось, совсем не переживал за свое утреннее выступление во дворце. – От чего же так расстроился славный Тютчи? – спросил он с улыбкой. – Неужели от моих слов?

– Может от твоих слов, а может – от царского гнева! – пробормотал боярин. – Однако все поняли, что этот царь долго в Орде не усидит! Своими словами ты раскрыл всем глаза! Нам надо сейчас, как посоветовал Тютчи, тихо отсидеться и дождаться нового царя…После твоего ухода из дворца этот царь Хызр обвинил всех старых сановников прежних государей в сговоре против него! И даже напустился на Серкиз-бея! – Вот как ты меня любишь, хитрец Серкиз! – кричал раздраженный хан. – Ни слова не сказал против того Ромэнэ! Все отмалчивался! – Досталось и Тютчи, и даже славному Мамаю за молчание! Из-за этого все знатные люди сильно обиделись на царя, а Серкиз-бей поведал Тютчи, что хочет навсегда уехать из Сарая! Он готов уйти на службу даже к русским князьям! И Тютчи тоже признался мне, что если бы знал, куда податься, так сразу бы уехал отсюда! Может, возьмем его к себе в Брянск? Подумай, княже!

– Господи, спаси! – воскликнул Роман Михайлович. – Нам еще только не хватало некрещеного татарина! А с ним все семейство – женки, дети, прислуга…Мы принесем к нам в Брянск новую смуту!

– Значит, отказать славному Тютчи? – спросил, волнуясь, Кручина Миркович. – Тогда мы потеряем его дружбу!

– Не спеши, мой мудрый боярин, – тихо сказал князь Роман. – Мы еще подумаем, помолимся Господу, а потом и решим…

Прошло два дня. Брянский князь, прислушавшись к совету своего боярина, тихо отсиживался в гостевой юрте и смиренно ожидал дальнейших событий. Он кликнул своего мальчика-слугу и уже собирался распорядиться, чтобы ему подготовили коня для прогулки в степь, как вдруг в этот самый момент к нему в юрту вошли неожиданные гости.

– Принимай нас, сын мой! – раздался густой бас из прихожей. Роман Михайлович вздрогнул от внезапной догадки и дал знак слуге отойти от входа. В княжескую светлицу-опочивальню вошел величественной поступью московский митрополит Алексий, одетый в длинную, до самого пола, черную монашескую рясу, с большим золотым крестом на груди, свисавшим с массивной золотой цепи, и в белом клобуке, натянутом на голову, на передней части которого яркими разноцветными нитями был вышит образ Пресвятой Богородицы. Рядом с ним, по правую руку, стоял рослый голубоглазый светловолосый отрок, одетый в красную княжескую мантию, синие штаны китайского шелка, нижние части которых выбивались из-под мантии, и были аккуратно вставлены в красные же, козьей кожи, сапожки с загнутыми вверх носками. На голове юноши возвышалась типичная княжеская шапка, низ которой был обшит мехом черной куницы, а верх блистал алым атласом.

По левую руку от святителя стоял важный надутый боярин Иван Симеонович, седовласый и седобородый, одетый в коричневый кафтан, расшитый серебряными галунами, подпоясанный тяжелым, сверкавшим серебряными и золотыми пластинами поясом, и длинные серые штаны, вправленные в черные, добротные сапоги. На голове боярина красовалась небольшая шапочка из меха светлой куницы с павлиньим пером. – Да благословит тебя Господь, сын мой, здоровья тебе и душевного спокойствия! – пробасил митрополит, крестя голову склонившегося перед ним брянского князя.

– Здравствуйте, славный святитель, молодой князь и важный боярин! – сказал, улыбаясь и не веря своим глазам, князь Роман. – Да садитесь же, дорогие гости, сюда! – князь указал рукой на длинную скамью, стоявшую напротив дивана, с другой стороны от его лакированного китайского столика. – Эй, Улеб! – он хлопнул в ладоши. Напуганный мальчик, только что выбежавший в прихожую, вновь предстал перед князем. – Сбегай-ка, Улеб, – молвил князь, – за моим боярином Кручиной, а потом – в караван-сарай, к почтенному Джаруду, чтобы он принес сюда лучшие яства!

– Не надо нам яств, сын мой, – пробормотал, протестуя, святитель. – Мы сыты и пришли сюда просто поговорить…

– Ничего, святой отец, – весело сказал князь Роман. – Может, что-нибудь отведаете…

Пока слуга бегал по княжескому поручению, гости завели неторопливый разговор. Святейший митрополит сразу же объяснил брянскому князю, по какой причине они пришли к нему в юрту. Дело в том, что о смелой речи князя Романа перед татарским ханом узнали во всем Сарае, слухи дошли до сарайского епископа Иоанна, а он, в свою очередь, сообщил о случившемся митрополиту Алексию. Последний особенно заинтересовался сказанными Романом Брянским словами о ханской ошибке. Однако все сведения были получены знатными москвичами из чужих уст, и им хотелось узнать, как же обстояло дело, от самого Романа Михайловича. Брянский князь вкратце рассказал о своем посещении ханского дворца и едва ли не дословно передал свою речь, в которой он осудил передачу Владимира князю Дмитрию Константиновичу.

Московские гости внимательно слушали его и, как только князь Роман замолчал, одобрительно покачали головами.

– Благодарю тебя, сын мой! – молвил митрополит, улыбаясь и как бы согревая своим теплым проникновенным взглядом брянского князя. – Мы не ожидали, что ты выступишь на защиту обиженной Москвы!

– И я благодарю тебя, брянский князь! – тихо произнес легким подростковым басом молодой князь Дмитрий Иванович.

– Спасибо тебе и от имени московских бояр, князь Роман! – прогудел, отдавая дань учтивости, боярин Иван Симеонович. – Мы долго будем помнить твою доброту и смелость!

– Но я ничего такого не сказал! – скромно возразил князь Роман. – Я просто рассердился на несправедливые слова царя Хызра и выложил ему без прикрас всю правду-матку. Вы бы видели, как этот бусурманский царь выпучил глаза и налился кровью! Было так смешно!

– Не смешно, а печально! – покачал головой святитель. – За это можно было потерять свою голову! Я уже не говорю о городе и уделе! Вы, черниговские князья, всегда были горячи и вспыльчивы! А это – не во благо! Мера должна быть и в храбрости!

В это время прибежал боярин Кручина Миркович и сразу же, не успев ничего сказать, упал на колени между своим князем и столом, за которым сидели знатные гости.

– Господи, благослови! – митрополит перекрестил его голову, протянув через стол руку.

– Садись, мой верный Кручина, рядом со мной! – распорядился Роман Брянский, усаживая боярина на диван напротив москвичей.

Они продолжили прерванный разговор. Вскоре прибежали чайханщик Джаруд, состарившийся и поседевший, со своими слугами. Они быстро накрыли небольшой стол лучшими блюдами караван-сарая. Услужливый Джаруд оставил часть яств в прихожей вместе с двумя своими помощниками, которые только и ждали сигнала от княжеского мальчика-слуги, что следует еще принести, а что убрать со стола.

– А теперь, – сказал брянский князь, подняв свой большой серебряный кубок с греческим вином, – выпьем за твое здоровье, славный святитель, и за молодого князя Дмитрия, который обещает быть могучим воином! Долгих вам лет и счастливой жизни!

– Благодарим! – хором ответили знатные гости, поднимая серебряные чаши.

После небольшого пира и возлияния собеседники еще долго говорили о жизни, о трудностях и последних событиях на Руси и в Орде. А они не радовали…

– Что нам ждать, если сам Господь подал еще в прошлом году знамение? – сказал, качая головой, московский митрополит. – Тогда, на Филиппово говенье, солнце покрылось темной кровью, а во время великого говенья появились огненные зори, шедшие по всему небу с востока на запад! А какой был страшный мор в Пскове? Я сам ездил туда…Мы провели крестный ход и отслужили три литургии! Но грехи не позволили остановить беду! Смерть косила псковичей так жестоко, что скончались даже местный князь Астафий с сыновьями Карпом и Алексием!

– Тот год был особенно тяжелым! – грустно молвил князь Роман. – Тогда новгородские разбойники разорили царский город Жукотин! От этого было много бед! А суздальский князь Дмитрий Константиныч ухитрился и меня приплести к тому разорению! Он был очень недоволен, что я отказался приехать в Кострому на его съезд! Вот поэтому он оговорил меня перед бусурманским царем! Но вот удалось ли ему поймать тех новгородских ушкуйников?

– Удалось, славный князь! – сказал боярин Иван Симеонович. – Дмитрий Константиныч со своими братьями и ростовским князем Константином Василичем отправились на север, в новгородскую землю. Там они наткнулись на какую-то новгородскую ватагу и захватили разбойников в плен. Но говорят, что сами новгородцы передали в их руки своих преступников, осужденных по другому делу и ожидавших казни. А люди Дмитрия Суздальского, который пока зовется великим князем, привезли сюда, в Сарай, тех злодеев и выдали их за главных виновников жукотинского погрома! Царь Хызр, недолго думая, приказал подвергнуть их жестоким мучениям, а потом казнил! Затем в Сарай приехали бояре из Великого Новгорода, привезли с собой много серебра и «замяли» то печальное дело.

– Это – правда, что Дмитрий Нижегородский пребывает в Сарае? – спросил, прищурившись, брянский князь. – Надо бы без пощады набить ему рыло!

– Это не следует делать, сын мой! – замахал руками отец Алексий. – Ты принесешь только горе и себе, и своей земле! Там, на одном подворье, расположились четыре князя – Андрей Константиныч с братом Дмитрием, Константин Ростовский и Михаил Ярославский. Они объединились против Москвы – «друзья по нужде»! Опасно задевать их здесь, в Сарае! А поэтому сиди, сын мой, тихо-спокойно и не серди понапрасну ордынского царя!

Святитель с удовольствием побеседовал и с брянским боярином Кручиной, который рассказал москвичам немало интересного из своей посольской жизни: о встречах со знатными татарами и многими ордынскими ханами. Он вкратце поведал и о своей дружбе с семьей тайного ханского советника Тютчи, предки которого познакомились с его прадедом еще во времена Бату-хана. – И вот теперь, – молвил он в заключении, – тот верный царский человек хочет уйти на службу к русским князьям! Он устал от бесконечных смен бусурманских царей и желал бы спокойной жизни. Об этом мечтает и его знатный друг Серкиз-бей! Они готовы уйти хоть сейчас со своими родственниками, челядью и даже татарскими воинами…А нам не по силам принять такую уймищу народа! Им нет места в нашем Брянске, да и князь опасается беспорядков…