Уткнулась носом в телефон, чтобы начертать мужу свои координаты. «В Карибском клубе с девочками. Пока не SOS, но скоро будет. В последний раз спрашиваю – дело дашь? Она всерьез в Пермь собралась!»

- С ребенком уже все ясно, - осушив второй бокал и чувствуя от этого невероятную легкость, сообщила Санька. – Она теперь просто разводится. Идею с опекой оставила.

- Да не про опеку речь! – махнула рукой Мара и тут же прикусила себе язык.

Санька приподняла бровь и налила третий бокал.

- А про что? – хрипло спросила она.

Мгновение поразмыслив, кто ей друг, кто враг, а от кого лучше держаться в стороне, Мара подсела к Саньке и зашептала ей на ухо нечто такое, от чего у той глаза на лоб полезли. Шептала долго. Даже жестикулировала. Правда, шепотом это назвать было трудно ввиду орущей в клубе музыки. Санька же внимательно смотрела на дергающуюся фигурку Закревской в самом центре танцпола – ее белая блузка ярко выделялась в слепяще мигающем освещении, переливаясь всеми возможными цветами.

- Да ладно! – воскликнула Григорьева, когда Мара отстранилась. – Вот коза в сарафане!

- Ага.

- Так за это выпить надо! – Санька подвинула Маре ее бокал с «Гавайями», а сама схватилась за свой уже приготовленный чистый мартини.

- Это у нее гормоны, - грустно сообщила Вересова. – Я на втором месяце беременности в Новую Ушицу удрала, а эту вот в Пермь потянуло.

- Верняк!

- Всем доброго вечера! – перекрикивая музыку, брякнул Вересов, возникнув у столика из дыма и мелькающего света.

- Ты что? Где-то рядом был? – удивилась Мара, вскакивая с диванчика. – Так быстро.

Санька как раз почему-то совсем не удивилась. Вересов часто являлся именно тогда, когда был нужен, презрев любые временные препятствия. Она только придвинула бутылку к себе поближе. И подумала, что если пойдет такими темпами, то скоро ей понадобится вторая.

Вересов поцеловал жену в щеку и шепнул:

- А дело не дам. Пусть хоть в Антарктиду летит.

- Ей нельзя в Антарктиду, - сообщила Санька, прекрасно расслышав шепот Максима Олеговича, что запустило в ее голове сложный мыслительный процесс, завершившийся нелепым выводом, что речь, конечно, идет о Веронике – о ком же еще? – Беременным туда нельзя. Простудится и капут котенку.

Мара тихо охнула и быстро глянула на Макса. Тот посмотрел на Саньку, потом на бутылку перед ней, после – снова на жену.

- И что это значит?

- Вообще ничего! – махнула Мара рукой. - Она пьяная.

- Возражаю! – огрызнулась Санька. – Допущение сделано на основе ошибочного суждения. До проведения экспертизы подобные выводы несостоятельны!

- И где эта, которой нельзя в Антарктиду? – усмехнувшись, поинтересовался Вересов.

Марина тяжело вздохнула, допила свой коктейль и кивнула в сторону шеста.

Макс проследил взглядом и увидел Нику, танцующую еще не на шесте, но, судя по движениям, она использовала вместо шеста парня, с которым танцевала.

- Твою мать! Вы вообще соображаете, что творите? – рявкнул он, достал телефон и позвонил Закревскому. Разговор оказался коротким. – Мара, мы едем домой. Санька, Закревская на твоей совести. Ярослав скоро будет.

- Как скажете, шеф! – отсалютовала ему Санька полным бокалом. – Обещаю держаться до приезда отряда спасателей!

- Ну ей же надо как-то пар выпустить, - протянула Мара, покачав головой.

- Действенный метод, - кивнул Макс, подхватывая жену под руку. – Санька, чтобы к понедельнику пришла в себя, ясно?

- Если в понедельник мне придется тащить ее заявление в суд, то будет еще хуже, - честно предупредила Санька.

- Ну посмотрим.

Вересов попрощался и утянул Мару к выходу.

Санька смотрела им вслед до тех пор, пока не скрылись. Потом вернулась к созерцанию телодвижений Закревской. Уже с двумя парнями. «Шоб я так жила!» - подумала она. Или сказала вслух – это Григорьева не очень разобрала. Просто ей стало отчаянно грустно.

Вот живет себе на свете семья. Вполне себе счастливая семья. Состоящая из людей, которые когда-то выбрали друг друга. Все сделали правильно – а главное, сделали вовремя. Вовремя признались. Вовремя нашли слова. Вовремя приняли решения. И живут они себе, скажем, года три вместе. А потом дурацкое стечение обстоятельств, и все летит к чертям. А жизнь превращается в сплошную игру на слабо. Слабо развестись? Слабо ребенка поделить? Слабо бросаться такими словами, от которых в душе остаются раны – страшные, кровоточащие, незаживающие? И совсем забывается то, почему когда-то решили жить вместе. А может, и не было там ничего. И просится отсюда вполне себе закономерный вывод, от которого хоть волком вой.

- Да что ж за нах*й! – озвучила вывод Санька, сделала еще глоток мартини и сгрызла оливку.

- Где? – услышала она над собой.

Подняла голову. Во весь свой немаленький рост над ней возвышался Ярослав Закревский – даже без галстука. В джинсах и красном свитере.

- Там, - махнула она рукой в направлении Вероники. Закревский дернулся и ломанулся в ее сторону.

«Красивый свитер», - вяло подумала Санька.

Заметив этот самый свитер, Ника сменила место и сдвинулась в сторону шумной компании. Сейчас она напоминала петляющего зайца, уходящего от погони. Закревский, ни на минуту не выпуская из виду ее белую блузку, в которой она была слишком заметной, чтобы так просто сбежать, шел среди дергающихся тел за ней. Грохот из колонок отдавался в висках, совершенно лишенный всякой музыкальности. Набор ритмичных ударов, бьющих в солнечное сплетение, лишающих способности дышать и жить, заставляющих дергаться вслед за ними. Между ним и Никой было одно мгновение – до тех пор, пока его рука не коснется ее руки. Одно мгновение и целая стена, которую они сами выстроили за несколько дней – или строили с первого дня? Нет, невозможно…

Потом он просто схватил ее за локоть и дернул на себя.

Ника подалась к нему, попыталась вырвать руку, но встала как вкопанная, не мигая глядя мужу в глаза. Он притянул ее к себе еще ближе, так что стало тесно. И теперь уже их дыхания будто слились в одно. А между глазами не было даже мигающего дискотечного света - они целую вечность не видели друг друга так, как теперь. Еще мгновение, и он рывком прижал ее к себе. Теперь можно было и слышать, и чувствовать – как пульсируют друг в друге души. Он стал медленно покачиваться из стороны в сторону. И только потом она поняла, что он танцует и заставляет танцевать ее – в своих объятиях. Заслоняя ее от всего мира собой. Ника стала так же медленно раскачиваться, прижалась щекой к плечу Ярослава, обняла, сцепив пальцы. И лицо ее, расцвеченное диско-шарами, было лицом самой довольной женщины на свете.

Когда музыка на мгновение стихла, Закревский будто очнулся. Отлепил от себя Веронику и, плотоядно глядя на ее губы, тихо сказал:

- Поехали домой, а? А то я тебя сейчас в уборную потащу.

Она негромко рассмеялась и кивнула.

- Тебя подбросить? – поинтересовался Закревский у Саньки, когда они подошли за сумкой Вероники.

- Не-не-не-не-не! – замотала головой Григорьева, глядя на них глазами, полными слез умиления. – Поезжайте, я тут самаааа.

Спорить Закревский не стал. Через пару минут их в клубе уже не было. Санька счастливо улыбнулась и заказала вторую бутылку мартини. А пока ожидала ее, допила коктейль, оставленный Мариной Вересовой.

Она не очень помнила, сколько сидела вот так одна в этом чертовом клубе. Танцевать не любила и не хотела. Искать приключения на свой зад – это пройденный этап. Сколько их было, этих приключений? Нет, не так чтобы много. И никогда ничего серьезного. Почти никогда. Почти ничего. И уж точно не по-настоящему. Только раз. И все же… Так, чтобы кто-то удержал, если захочешь уйти – так не было. Хорошо или плохо? Да черт его знает! Когда гормоны Вересовой завели ее… куда там? В Ушицу?.. Вересов рванул туда за ней. Когда гормоны Закревской толкнули ее на самый нелепый развод в карьере Саньки, Закревский превратился в дикого зверя, готового охранять свой брак.

Когда она сказала, что не хочет замуж, ее отпустили. Без лишних уговоров. Нет, конечно, никаких гормонов, кроме как половозрелых, у нее не было. И, наверное, она бы даже возражала, если бы настаивали, но какого ж черта отпустили так сразу? А потом сказали просто: «Привет, Алекс!» И начали дружить. Нахрена ей его дружба?

Саньке принесли вторую бутылку мартини, и она опрокинула в себя неизвестно какой по счету бокал. В ее мозгу настойчиво ворочалась мысль о том, что, в общем-то, можно бы и спросить. Того, кто точно должен знать ответ. Закусывая оливкой, Санька перебирала контакты в телефоне. Перебирать было не так долго. Сашка был первым в списке избранных. Несколько секунд она смотрела на три слова, определявшие его вот уже три года. «Саша Сосед Авто». Нелепица какая. Быстро исправила на два слова «Мой Саша» (которые на трезвую голову оказались «Мойц Саша»). А потом нажала вызов.

- Алло! Сааааш! Алло! – крикнула она в трубку, едва он принял звонок.

Валяясь на диване, Радкевич читал что-то про шпионов, параллельно размышляя о том, что это нашло на Саньку. Читать и размышлять одновременно выходило плохо, он отбросил книгу и сел.

Включил телевизор, попереключал каналы – нифига интересного. Интересно было, почему Санька его послала. Выключив телевизор, ушел на кухню. Сделал пару бутербродов, нагрел чаю. И уставился в окно. В Санькиной квартире было темно. Где можно пропадать так поздно?

Словно на его мысли телефон отозвался Санькиной мелодией. Така, як ти… Ее любимая песня…

Он схватил трубку и прислушался к ее голосу и грохоту музыки. И где ее черти носят?

- Привет, Алекс!

- Ааааа! Не спишь? – раздался в трубке ее крик, едва перекрывающий грохочущий клубняк.

- Еще нет.